Интервью со смертью - Ганс Эрих Носсак
— Да, он сильно устал, — сказала мать, помолчала и продолжила: — От имени всего народа я поблагодарила его за победу — как велит обычай. Он же поблагодарил меня от всего народа за то, что я сохранила отечество — как велит обычай.
«Это все, кто уцелел?» — спросила я, указывая на войско.
«Многие пали в боях», — ответил он. Он заговорил о том, что их нельзя забывать и что павшие должны всегда незримо сидеть за нашими столами.
«Почему я не вижу моего сводного брата?» — спросил он затем.
«Он отправился в город, чтобы позаботиться о том, чтобы не было беспорядков», — ответила я.
«Каких беспорядков?» — удивился он.
«Когда солдаты возвращаются домой, они с трудом привыкают к мирной жизни», — ответила я.
«Ну хорошо, — сказал он. — Спешить некуда. Но я должен арестовать моего сводного брата. Он присылал нам недостаточно солдат и оружия, меньше, чем мы требовали. Из-за этого мы оказались в трудном положении и война продлилась дольше. Мой долг перед павшими — предать его суду. Если он невиновен, то тем лучше».
«Делай то, что считаешь нужным», — сказала я.
«Это будет нашим последним военным действием, — обратился он к войску. — Идите по домам и не забывайте, что наступил мир». С этими словами он отпустил их, и они разошлись.
Мы все еще стояли на ступенях дворца.
«Кто это стоит рядом с тобой, как сторожевой пес?» — спросила я его.
«Это наш сын», — ответил он.
«Если это мой сын, то почему он не приветствует меня?»
«Поздоровайся с матерью», — велел он.
«Ты должен ему сначала это приказать?» — спросила я.
«Так принято на войне».
Ты холодно протянул мне руку. Я хотела тебя обнять, но ты уклонился от объятия.
«Я послала тебе другого сына, — сказала я мужу. — Это не тот сын. Что ты с ним сделал?»
«Когда мы отложим в сторону оружие, ты снова получишь своего прежнего сына, он вернется к тебе. Наберись терпения», — сказал он.
Обеих девочек он отправил в дом. Тебя он тоже отослал прочь. Но ты ушел не сразу — некоторое время ты стоял и смотрел на него. Он спросил, чего еще ты хочешь, но ты не смог сказать ни слова.
— Ах, мама, я так боялся за него! — воскликнул я.
— Я знаю, знаю, — сказала она и погладила мою руку. Потом она стала рассказывать дальше:
— Ты должен был отправиться в город, и, если бы пьяная солдатня устроила беспорядки, ты должен был призвать их к порядку. Таково было его желание. Так как ты не пошевелился, он, смеясь, сказал: «Приказывать я тебе больше не могу, но я могу попросить тебя как своего сына». И тогда ты пошел. Несколько раз ты оглянулся, но он крикнул, чтобы ты не возвращался.
Теперь мы остались одни. Я спросила, не хочет ли он войти в дом и помыться.
«Пока нет, — ответил он. — Нам сначала надо серьезно поговорить. Стоит ли нам изменить нашу судьбу».
«Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать», — ответила я.
Он потребовал вина, и слуга принес.
«Мы сядем здесь, чтобы нас видел весь город и чтобы мы являли собой пример для всех. Скоро наступит вечер. Мы будем сидеть здесь, как двое пожилых людей, у которых был тяжелый день, и теперь они имеют право отдохнуть», — сказал он.
«Что же нас состарило?» — закричала я.
В дверях вдруг появилась дочь, которая ненавидела меня. Он понял, что она хочет ему что-то сказать. Но он не хотел ее слушать, а только потрепал ее по щеке и сказал: «То, что могло ждать десять лет, может подождать до утра. Нам некуда спешить», — сказал он, и ей пришлось уйти.
«Мы совершили ошибку, — сказал он, снова повернувшись ко мне, — но мы можем ее исправить, если не допустим, чтобы наша ошибка тяжким бременем пала на наших детей».
«Где моя старшая дочь?» — крикнула я.
«Ее судьба меня не беспокоит. Когда я ее увидел, я понял, что везде, где она находится, становится светлее», — ответил он.
«Ты променял ее на солдата. Он осквернит ее своими окровавленными руками!» — воскликнула я.
«Я тоже солдат, — сказал он, — но люди не вечно остаются солдатами. Смотри! — и я увидела, как он сыплет в вино какой-то порошок. — Если мы оба выпьем этот напиток, нам уже никогда не будет нужды ссориться и спорить. Народ скажет: они терпеливо ждали до конца, а когда снова встретились, то умерли от радости. Нас похоронят в одной могиле. Люди будут водить туда детей и внуков и наставлять их: вы должны быть такими же, как они. Править будет наш сын, и все здесь будет в полном порядке».
Так говорил он, и я верно его поняла. А потом закричала: «Ты продал мою дочь и развратил ее! Ты отнял у меня сына, ибо никогда он не отложит в сторону оружие и никогда не станет снова моим сыном. Оружие срослось с ним. Страна обеднела юношами и молодыми мужчинами, она истощена твоей войной. Я была обманута и лишилась своего счастья. Иди с миром, если ты устал от своих деяний. Но я хочу жить и видеть, что мне осталось». — «Это хорошо, — согласился он. — Для детей будет лучше, если мы будем вести себя тихо. Сейчас я, как ты хочешь, пойду в дом и приму ванну».
Я подала знак сводному брату, и мы убили его, когда он лежал в ванне.
Мать надолго умолкла, да и мне не хотелось ничего говорить. Мы смотрели на пустошь, на которую опускался вечер. Нам обоим было очень грустно. Потом я снова услышал ее голос:
— Отравленное вино до сих пор здесь.
— Да, я его вижу, — сказал я. — Надо его вылить. Кто-нибудь
