Максим Ехлаков - Солнечные пятна
После обеда поехали на восточную стену. Дождь не переставал, и волны Шема поседели от пены. Остатки моста торчали из берегов, как гнилые зубы. Пелена из капель висела между городами, размывая контуры вражеских стен и лица воинов на них, и хану казалось, что они злобно усмехаются.
Смейтесь, пока можете! Вы еще узнаете гнев хана Востока!
Огонь и вода
Море всегда оставалось загадкой для Востока. Степные жители не любили его, а пустынники ненавидели всей душой. Ненависть к народам моря — бахри, как они издревле называли своих заклятых врагов, жителей островных полисов — постепенно распространилась на все, связанное с морем. Настолько велико было отвращение, что флот появился лишь сто с небольшим лет назад в правление хана Эмина, последнего из рода Гюнешсевер (после него на трон взошел его сын, но был убит в тот же день). Отчасти именно его тяга к морю настроила народ против него и в конечном итоге привела его к гибели, а страну — в руки кровавых узурпаторов аль-Корванов. Но даже и сейчас, по прошествии стольких лет, редко кто из людей Востока отваживался на морское путешествие, не говоря уж о том, чтобы стать моряком. Все капитаны были наемниками из островных полисов.
Поэтому идея битвы на море была обречена с самого начала. Воины противились погрузке на корабли, они были растеряны и озлоблены. Особенно возражали пловцы, которым предстояло под покровом темноты вплавь добираться до вражеских судов и забрасывать их борта горшками с горючим маслом.
Аслану выпало спускаться в воду. Он разделся, отдал свои вещи и оружие своему юзбаши Батаку Огузоглу, обмазался салом, чтобы лучше держаться на воде, и вместе с другими пловцами взошел на корабль, неся с собой два горшка с нефтью.
— Я боюсь воды, — признался ему незнакомый воин с узкой длинной бородой.
— А я вообще плохо плаваю, — сказал Атеш Собачья Лапа, его товарищ по сотне. — Но вот ведь судьба.
— Мы все умрем, вот что, — подытожил старый Сабир-джан. — Или не умрем. Если будет на то воля Всеотца.
После заката корабли были загружены окончательно и приготовились к выходу, а все огни в порту погасили, погрузив гавань в непроглядную тьму.
Хан наблюдал за погрузкой с Портовой башни. Когда все было готово и темень скрыла от глаз все, что происходило внизу, он лично подал сигнал, взмахнув факелом.
Пшшшшш! Угловая башня, отделявшая гавань от устья реки, заструилась столбами искр. Это шейх Мустахдам придумал запустить фейерверк, чтобы отвлечь внимание вражеских моряков и углубить темноту в гавани. Операция началась.
Кораблей было вдвое больше, чем неприятельских. Они шли на веслах, со сложенными мачтами, не зажигая огня. Все молчали, даже гребцы не издавали ни звука, весла двигались бесшумно в хорошо смазанных уключинах, а тихий плеск воды заглушался ровным шипением дождя.
— Пора!
Аслан и другие пловцы медленно спустились к воде по сетям, перекинутым через борт.
— Ну и холодища!
— Потише там! Или хотите, чтобы нас заметили раньше времени?
Еще какое-то время плыли в воде, держась за канаты на борту. Весла бесшумно взмахивали где-то во тьме над головой, роняя крупные капли. Было холодно и страшно.
Ход замедлился.
— Дальше сами.
Аслан отпустил такой родной и милый канат, оттолкнулся ногами от борта и поплыл вперед. Темнота была хоть глаз коли. Наверное, таков водяной ад, куда попадают обманщики и лжецы. Холод, темнота, колючий дождь и неизвестный ужас, затаившийся глубоко внизу.
Мимо проплыл лысый Сабир-Джан. Он был спокоен, но быстр, его мощные движения выдавали в нем опытного пловца. При виде его Аслан тоже успокоился. На все воля Создателя. Если ему предстоит умереть сегодня — этого все равно не минуешь.
На носах кораблей, оставшихся где-то позади, вдруг загорелись большие огни, забили барабаны и затрубили трубы, гребцы налегли на весла изо всех сил.
Неприятель едва успел опомниться, когда они подошли почти вплотную, и завязалась ожесточенная перестрелка. Стрелы обычные и горящие сновали в воздухе как челнок ткача, поражая то один корабль, то другой — но кораблям стрелы нипочем.
К этому времени Аслан уже скрылся в тени вражеского борта. Последние сажени он преодолевал сквозь боль, так он устал. Он перепугался, когда корабли пошли в наступление, и вложил все силы в мощный рывок. Переведя дух, он отплыл немного в сторону, размахнулся и швырнул один горшок за другим. Звякнули черепки и жирные маслянистые пятна покрыли дощатую поверхность, обросшую ракушками. Дело было сделано.
Моряки наверху засуетились, услышав странный звук. Несколько голов свесились с борта, но Аслана не заметили: он уже держал путь обратно, благо его корабль бы совсем рядом.
Доплыв до него, Аслан ухватился за сеть и обернулся. Вражеский корабль полыхал огромным костром, рядом занимался второй. Горящие стрелы втыкались в борта, и там, где пловцы успели разлить нефть, борта занимались злобным пламенем, которое так тяжело погасить. Неприятель дрогнул; уцелевшие корабли пришли в движение, они пытались развернуться — но пловцы уже сделали свое дело, и вскоре все они один за одним заполыхали, осветив гавань Шемкента. Люди падали в воду, туда же валились горящие мачты, падали стрелы, поражая беспомощно барахтающихся моряков. Победа была сокрушительной.
Моряки ликовали, и даже лучники, прежде с опаской глядевшие на море, возрадовались и затянули победные песни. Радость охватила и берег, и сам хан смеялся, как ребенок, видя победу своего небольшого флота, который уже поворачивал в порт, который вновь осветился огнями.
Аслан и Сабир-джан сидели на палубе с другими пловцами, прислонившись к мачте. Атеш не вернулся со всеми. Либо утонул, либо перепутал корабли. Но думать о нем не хотелось. Усталость овладевала телами, и сон сковывал веки. Они хорошо потрудились сегодня. Скоро они, наконец, сойдут на твердую землю и как следует отдохнут.
Страшный удар сотряс корабль, повалив людей. Треск досок разорвал ночь, смешался с криками.
— Что это?
Из тьмы между догорающими вражескими судами вынырнули быстрые остроносые галеры Ромелии. В один миг эти смертоносные корабли, созданные специально для войны, настигли торговые посудины Востока.
Аслан сам не заметил, как оказался за бортом. Вокруг вода кипела от падающих тел и обломков корабля. Мимо пронеслась темная стена — борт вражеской галеры — и умчалась в сторону порта.
Аслан осмотрелся. Тьма, еле разгоняемая далекими уже кострами вражеских кораблей, не давала как следует разглядеть, что происходит вокруг. Корабль, с которого он только что выпал, уже успел затонуть. Люди были повсюду. Они просто плыли, или держались за какой-нибудь обломок, или просто лежали в воде мертвые.
С ужасом Аслан смотрел в сторону порта и наблюдал, как темные силуэты кораблей сближались, сталкивались, как вражеские воины перебрасывали мостки и переходили на корабли Востока, как они убивали всех.
Битва, казавшаяся выигранной, оказалась проигранной в один миг.
Шум боя стих, костры догорели и утонули. Враги пристали к причалам, что происходило на берегу, отсюда уже не разглядишь.
Аслан остался один на один с морем и дождем.
— Ничего, — сказал Сабир-джан, подплывший к Аслану на обломке мачты. — Мы еще живы. Всеотец милосерден.
Переправа
— Прекрасно, просто прекрасно.
Ротберг ходил туда-сюда по тронному залу, заложив руки за спину. Вести о захвате ромелийцами порта Шемкента были очень кстати. Он очень обрадовался и немедленно созвал совет.
— Сколько у нас осталось пороха?
Стенн, не ожидавший вопроса, замямлил что-то нечленораздельное.
— Виндвард?
— Э-э… должно быть две тысячи горшков…
— Да что вы за военные советники! Неужели вы правда не знаете этого?
— Этим вопросом ведал покойный Исмарк, — пробурчал Стенн. — Он хранил все в глубочайшем секрете. Кое-что, конечно, он сообщал, но не все и не всегда. А потом у нас не было времени выяснить, чем он занимался. Мы даже не знаем, — они с Виндвардом переглянулись, — сколько у него было складов и где они все…
— Ну, хорошо. Пусть две тысячи, этого должно хватить. Но вы все же выясните.
Он потер руки и ухмыльнулся.
— Восток падет, завтра, послезавтра, через неделю — они обречены.
Утром дождь еще усилился, почти скрыв стены Шемкента мутной завесой. Река внизу вздулась, тяжело перекатываясь над утонувшими обломками моста. Здесь на юге весенние паводки наступали с сезоном дождей, а не с таянием снегов.
Ротберг стоял на надвратной башне, но взор его был обращен внутрь города. Там вовсю кипела работа. Солдаты разбирали дома, прилегающие к стене, и громоздили груды камней и бревен на стену, будто стремясь надстроить ее. Они начали еще затемно, и сейчас вдоль стены на много саженей вглубь города простиралась полоса руин, в которых едва угадывались очертания прежних торговых домов, банков и трактиров.
