Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1
Но Януш знал, что Юзек помнит.
XIV
В Гнивани все пошло совсем по-другому. Солдат разместили в помещении сахарного завода, на квартирах служащих, в крестьянских избах. Если в Виннице хоть немного еще соблюдалась дисциплина, то здесь она полностью отсутствовала. Наступили теплые, солнечные, совсем летние дни, хотя деревья еще стояли голые. Жизнь была почти дачная. Януш, Юзек, Владек и тот солдат, что подсел к ним тогда на ящик, поселились в белой хате на краю городишка. Солдата звали Стасек Чиж, был он из Киева, хотя родом из Королевства Польского{31}. Сразу за хатой начинались луга, чуть подальше блестела серебряная лента Буга. Они ходили туда мыться, а Стась даже плавал, хотя река здесь была неглубокой.
Хуже обстояло дело с питанием. Как-то Януш и Юзек попытались пробраться в офицерскую столовую, устроенную в доме кассира. В Гнивани сосредоточилось довольно много воинских частей, и офицеров было порядочно. Януш и Юзек недурно пообедали, не обращая внимания на косые взгляды. Впрочем, никто не сделал им замечания. Когда они уже выходили, к ним подошел высокий военный в мундире ротмистра конной артиллерии. Это был Спыхала.
Не входя ни в какие объяснения, он сразу начал:
— Вот что, друзья, все очень хорошо, но питаться в офицерской столовой вам не положено, вы простые солдаты.
Юзек только пожал плечами. Януш стал было оправдываться.
— Подождите меня у ворот, — сказал Спыхала, — я сейчас к вам выйду, провожу вас, посмотрю, как вы живете.
Они вышли и стали на солнцепеке у калитки. Юзек носком ботинка водил по песку, поднимая облачко пыли.
— Что он здесь делает? — спросил Януш.
— Черт его знает, — лениво отозвался Юзек. — И откуда у него эти три звездочки?
— Я всегда говорил тебе…
Наконец появился Спыхала. Пошли все вместе. Спыхала знал, что они в Виннице, ждал их, но все никак не мог выбрать времени разыскать.
— Знаешь, — обратился он к Янушу, — твоя сестра уехала в Варшаву.
— Уже? — равнодушно спросил Януш.
— Да, с Алеком и Бесядовской. Пани Шиллер тяжело больна, и Эдгару не пришлось ехать в Вену, как он хотел.
— А Валерек? — спросил Януш.
— А Валерек там, у тех… в Одессе… — хмуро сказал Спыхала.
В эту минуту, когда они были уже почти у своей хаты, их обогнал верховой в запыленном солдатском мундире. По его лицу, покрытому слоем грязи, черному от пыли, струйками стекал пот. Лошадь была в пене. В нескольких шагах за ним ехал верхом другой солдат. В первом всаднике Януш узнал своего соседа по Маньковке, молодого Конрада Кицкого, и весело махнул ему рукой. Но Кицкий не улыбнулся в ответ, только сделал жест рукой, будто от мухи отмахнулся, и понесся галопом дальше, по направлению к штабу, разместившемуся в квартире директора сахарного завода.
Спыхала остановился и посмотрел вслед удалявшимся кавалеристам.
— Ого, — сказал он, подняв бровь, — что-то случилось.
Теперь Юзек обратился к нему прямо:
— Послушай, Казек, мы здесь уже две недели, но ничего не понимаем. Объясни ты нам.
Спыхала все еще стоял на тропинке.
— Кажется, на это уже нет времени. Поговорим после, — сказал он и тоже направился к штабу.
Вскоре в хату ввалился Владек с криком:
— Сбор! Сбор!
На сборе было объявлено, что отряды украинских националистов под Немировом схватили нескольких улан из только что сформированного польского полка, вырезали у них на теле погоны и лампасы и, привязав их колючей проволокой к деревьям, жестоко замучили. Уланы, которых в Немирове была только горстка, двинулись в Гнивань на соединение с формирующимся корпусом, но они уже не чувствовали себя в безопасности. Надо было немедленно выйти им навстречу. Полковник, командир соединения, отдал приказ выступить в поход.
Пока проходил сбор, пока кое-как выкатили пушки и запрягли лошадей, наступил пленительный предвечерний час, какой бывает только весной. Тепло было, как в июне, над подольской равниной еще струилось солнечное марево, а голая земля, вся в ожидании, лежала под безоблачным голубым небом.
И снова на снарядном ящике сидели четверо: Януш, Юзек, Владек и Стась Чиж. Ехали как на прогулку. Артиллерия, снарядные ящики, пехота, обоз — все это длинной змеей ползло вдоль Буга на Сутыск и Тывров, в сторону Печар. Широкая дорога была обсажена дубами, каждая верста обозначалась — как и во всех прежних владениях Потоцких — тремя стройными тополями, стремящимися ввысь, словно фонтаны. На этот раз военные песни распевали вчетвером, и Юзек отстукивал такт каблуками по ящику.
Поручик Келишек научил их обслуживать пушку, они уже умели подавать снаряды к орудию. Все четверо они были назначены в один орудийный расчет.
Солнце уже опускалось за Буг, но песни жаворонков в небе не умолкали.
— Посмотри, — сказал Юзек, — какая прекрасная дорога.
Старые развесистые дубы с остатками сухой прошлогодней листвы в самом деле были очень красивы.
Тут же, не останавливаясь, парни съели рыбные консервы с куском хлеба. Соленый томатный соус жег обветренные губы.
— Всюду следы нашей культуры, — продолжал Юзек. — Эта дорога…
Януш печально улыбнулся.
— Ты забываешь, куда мы едем.
— Это ты о чем? — спросил Юзек. — Не понимаю.
— Плохая, видно, культура, если привела к таким результатам.
— А ты чего хотел бы? — спросил Юзек с вызовом.
— Не знаю. Я и сам не понимаю.
— Спыхала нам объяснит.
— Спыхала? Он тоже ничего не знает. Он не из этих мест. Чтобы все понять, надо было долго жить здесь.
— Нас хотят выгнать отсюда, — угрюмо сказал Юзек.
Януш пожал плечами.
— Уже выгнали. Разве ты не видишь, что все это означает грандиозный провал. Мы пошли в армию для того лишь, чтобы вернуться в Варшаву. Три века напрасных усилий, и вот возвращаемся, ощипанные, к исходному положению. Тут что-то неладно.
— Ты большевик, — сказал Юзек, — слишком долго был в компании с Володей и Ариадной…
Услышав это имя, Януш внезапно замолчал.
Солнце уже клонилось к закату, глазам не больно было на него смотреть. На западе ползли по небу две лиловые тучи… «Пробиться в Варшаву, — подумал Януш, — это ведь значит пробиться к Ариадне. На запад, — думал он, глядя на солнце, — туда, где заходит это светило…»
— Боже мой, — вздохнул он, — тебе, Юзек, не грех бы хоть немного задуматься, прежде чем называть все большевизмом. Ничего не видишь дальше собственного носа. Хоть бы у матери своей поучился.
— Мамуся всегда была социалисткой, — пробормотал Юзек.
— Еще бы, — заметил Януш. — Ведь она разрешала мужикам по воскресеньям гулять в молинецком парке!
— Очень это помогло! — буркнул Юзек. — Парк все равно уничтожили, как и в других поместьях.
— Видно, не такой уж это был верный способ, — засмеялся Януш и повернулся к Чижу.
Стась с увлечением насвистывал что-то, старательно вытягивая губы.
— Вы из Киева? — спросил его Януш.
— Да, — оторвавшись от своего занятия, сказал Чиж, — но родом я из-под Лодзи. Отец только служит в Киеве — в отделении Варшавского страхового общества.
Чиж нравился Янушу. Он был моложе их всех — совсем еще мальчик.
— Мой брат, поручик, тоже здесь, — не ожидая вопросов, продолжал Чиж. — Остался в Гнивани с частью гарнизона. Нам бы хотелось в Варшаву…
При этих словах Юзек поморщился, но промолчал. К вечеру въехали в Тывров и расквартировались там. Януш и Юзек устроились у какого-то богатого еврея, где им уступили «салон» с узкой и неудобной кушеткой. Они легли прямо на полу, расстелив полушубок, но заснуть не могли. Подъем был назначен на пять часов. Старик хозяин дал им чаю и немного поболтал с ними на отвлеченные темы. При этом он и сам ничего не рассказывал и вопросов не задавал. Их называл панычами. «А панычи не голодны? А панычи не из Одессы?..» — вот и все его вопросы.
Лежа на полу на полушубке, юноши заговорили о том, что не давало им покоя.
— Знаешь, — начал первым Юзек, — я по-прежнему не понимаю, что с нами происходит.
— По-моему, — сказал Януш, — лучше и не стараться понять. Ничего из этого не выйдет.
— Тебе не кажется, что мы впутались во что-то бесполезное?
— Может быть, и так.
— Хотя нет, бесполезным это быть не может, — сказал Юзек. — Видишь ли, я знаю, что я глупый…
Януш что-то протестующе пробормотал.
— Но ведь правда, нельзя же было дальше сидеть в этой Одессе. Надо было что-то делать. Знаешь, будь я русским, может, присоединился бы к Володе…
Януш рассмеялся.
— Ты большевик…
— Да ну тебя! Но ведь должны же мы что-то делать для Польши!
— Поэтому завтра мы будем стрелять в украинских крестьян.
