Оноре Бальзак - Мелкие буржуа
— Все это прекрасно, но в чем же трудность?
— Вот в чем: нотариус надумал сохранить для себя столь лакомый кусочек пирога, уплывающего у него из рук, для этого он воспользовался помощью одного из друзей, оказавшихся в числе заимодавцев, которые потребовали продать строение и земли с торгов ввиду банкротства владельцев. Было решено не доводить дело до суда, чтобы не уплачивать крупных судебных издержек, продажа состоится на основе полюбовного соглашения. И тогда нотариус, решивший приобрести дом в собственность, обратился к одному из моих клиентов, которого он задумал сделать своим подставным лицом. А мой клиент — человек бедный — все рассказал мне. Вот его слова: «Речь идет о целом состоянии, если выхватить его из-под носа у нотариуса...»
— В коммерции такое происходит сплошь да рядом!.. — быстро сказала Бригитта.
— Если бы вся трудность сводилась к этому, — продолжал Теодоз, — тут можно было бы ответить так, как один из моих друзей ответил своему ученику, который жаловался, что, дескать, очень трудно создавать шедевры живописи. «Ах, мой мальчик, — сказал он, — кабы дело обстояло иначе, то любой лакей малевал бы картины!» Видите ли, мадемуазель, если нам и удастся провести этого ужасного нотариуса, который, поверьте, вполне того заслуживает, ибо он разорил немало порядочных людей, то обмануть его во второй раз будет необычайно трудно, так как он человек весьма проницательный, хотя и нотариус. Когда недвижимое имущество продается с торгов, заимодавцы, если они недовольны вырученной суммой и считают, что понесут слишком большие убытки, имеют право в течение определенного срока предложить более высокую цену и сохранить недвижимость за собой. Если мы не сможем перехитрить этого хитреца и заставить его пропустить срок, во время которого он имеет право набавить цену и таким образом приобрести дом, нам придется придумать какую-нибудь новую ловушку. Но это уже выходит за рамки законности... Имею ли я право пойти на такой шаг даже в интересах семьи, членом которой рассчитываю стать?.. Вот о чем я вопрошаю себя уже третий день...
Бригитта, надо сознаться, заколебалась, и тогда Теодоз пустил в ход свой последний козырь.
— У вас есть целая ночь для размышлений, завтра мы снова обо всем потолкуем...
— Послушайте, дитя мое, — проговорила Бригитта, глядя на адвоката почти влюбленными глазами, — прежде всего надо бы посмотреть дом. Где он находится?
— Возле церкви Мадлен! Через десять лет там будет центр Парижа! Если вы помните, люди думали об этих участках уже в тысяча восемьсот девятнадцатом году! Состояние банкира дю Тийе связано с этой аферой... Пресловутое банкротство нотариуса Рогена[70], которое наделало столько шума в Париже, нанесло тяжелый удар престижу корпорации нотариусов и послужило причиной гибели известного парфюмера Бирото, также связано с нею. Но земельными участками вздумали спекулировать слишком рано.
— Я припоминаю эти события, — заметила Бригитта.
— Дом, вне всякого сомнения, можно будет закончить к концу года, а в середине будущего года вы уже сумеете сдавать квартиры внаем.
— Можем ли мы завтра туда поехать?
— Милая тетушка, я весь к вашим услугам.
— Да, вот что! Не называйте меня, пожалуйста, так в присутствии посторонних... Что касается дела, — продолжала она, — то нельзя ничего сказать, пока не увидишь дом...
— Дом шестиэтажный, у него девять окон по фасаду, прекрасный двор, четыре лавки, он расположен на перекрестке. О, нотариус знает толк в таких вещах! Да, кстати, могут произойти различные политические события, и государственная рента, как и остальные ценные бумаги, полетит кувырком. Будь я на вашем месте, я бы продал все ценные бумаги, принадлежащие госпоже Тюилье и вам, а на вырученные деньги приобрел для Тюилье прекрасный дом. А затем обратил бы все будущие сбережения на то, чтобы восстановить состояние этой святоши... Разве можно рассчитывать, что курс государственной ренты будет выше, чем сегодня? Сто двадцать два! Ведь это просто баснословная цифра, торопитесь же.
Бригитта облизывала губы: перед ней открывалась возможность сохранить свой капитал и обогатить брата за счет состояния его жены.
— Тюилье совершенно прав, — сказала она Теодозу, — вы редкий человек и далеко пойдете...
— Он пойдет к славе впереди меня! — ответил Теодоз с простодушием, тронувшим сердце старой девы.
— Вы станете членом нашей семьи, — проговорила она.
— Я предвижу немало препятствий, — возразил Теодоз, — госпожа Тюилье немного взбалмошна, она меня не любит.
— Ну, хотела бы я посмотреть, посмеет ли она пикнуть! — вырвалось у Бригитты. — Давайте делать дело, если только его можно сделать, — продолжала она, — а уж о ваших интересах я сама позабочусь.
— Тюилье, член генерального совета, владелец дома, приносящего свыше сорока тысяч франков годового дохода, награжденный орденом, автор серьезного и важного политического труда... станет депутатом во время выборов в палату тысяча восемьсот сорок второго года. Но, согласитесь сами, милая тетушка, что такую преданность, какую выказываю я, можно испытывать лишь к будущему тестю...
— Вы правы.
— Не скрою, у меня нет состояния, но зато я удвою ваше. Если это дело пройдет гладко, я найду еще такие же...
— Пока не увижу своими глазами дом, — заявила старая дева, — я ничего не могу сказать...
— Отлично! Наймите завтра коляску и поедем. Утром у меня будет разрешение на осмотр.
— До завтра, в полдень, — ответила Бригитта, протягивая Теодозу руку в знак того, что они пришли к соглашению.
Однако адвокат запечатлел на ней такой нежный и вместе с тем такой почтительный поцелуй, какой еще ни разу в жизни не выпадал на долю старой девы.
— Прощайте, дитя мое! — проговорила она, когда Теодоз выходил из комнаты.
Бригитта быстро позвонила и, когда на пороге показалась одна из служанок, приказала ей:
— Жозефина, немедленно ступайте к госпоже Кольвиль и попросите ее пожаловать ко мне.
Через четверть часа Флавия уже входила в гостиную, по которой старая дева прохаживалась в лихорадочном возбуждении.
— Моя дорогая, вы должны оказать мне большую услугу, она будет иметь значение и для нашей прелестной Селесты... Вы знакомы с Туллией, танцовщицей Оперы, в свое время брат прожужжал мне о ней все уши...
— Я знакома с ней, дорогая Бригитта. Но она уже давно не танцовщица, теперь она графиня дю Брюэль. Ее муж — пэр Франции!..
— Привязана ли она к вам по-прежнему?
— Мы уже много лет не встречаемся...
— Неважно! Насколько мне известно, богатый подрядчик Шаффару доводится ей дядей, — продолжала старая дева. — Он богат и стар. Поезжайте к вашей давнишней приятельнице и получите у нее записочку к дяде, пусть она черкнет ему, что он окажет ей большую услугу, если даст вам дружеский совет, за которым вы к нему обратитесь, а мы с вами завтра заедем к нему в час дня. Но только пусть она попросит его держать все в глубочайшем секрете! Поезжайте, дитя мое! Наша милая Селеста будет миллионершей и получит из моих рук — слышите, из моих рук! — мужа, а он уж поможет ей занять подобающее место в свете.
— Хотите, я назову вам первую букву его имени?
— Попытайтесь...
— Теодоз де ла Перад! И вы совершенно правы, этот человек, опираясь на поддержку такой женщины, как вы, способен стать министром!..
— Сам господь бог послал его нам! — воскликнула старая дева.
В эту минуту из гостей возвратились г-н и г-жа Тюилье.
Пять дней спустя, в начале апреля, в газете «Монитер» было опубликовано извещение, приглашавшее жителей принять двадцатого апреля участие в избрании члена муниципального совета. Такие же извещения были расклеены на стенах зданий. Вот уже месяц, как пришло к власти правительство, получившее наименование «Министерства первого марта»[71]. Бригитта пребывала в отличнейшем настроении, она убедилась в справедливости утверждений Теодоза. Папаша Шаффару осмотрел дом сверху донизу и признал его шедевром зодчества: бедняга Грендо, архитектор, тесно связанный с нотариусом и Клапароном, полагал, что старается для своей пользы; дядюшка г-жи дю Брюэль, решив, будто он действует в интересах своей племянницы, заявил, что с тридцатью тысячами франков он закончит дом. Поэтому уже целую неделю Бригитта смотрела на ла Перада как на божество; с простодушным цинизмом она всячески доказывала ему, что нельзя упускать состояние, которое само плывет в руки.
— Ну что ж, — говорила она адвокату, увлекая его в глубь сада, — если тут и есть небольшой грех, вы позднее покаетесь в нем своему исповеднику...
— Послушай, дружище! — воскликнул подошедший Тюилье, — какого черта ты колеблешься, ведь речь идет о твоих будущих родственниках...
— Я, конечно, решусь на это, — отвечал ла Перад взволнованным голосом, — но поставлю вам определенные условия. Я не хочу, чтобы мое стремление жениться на Селесте приписывали жадности и алчности... Если уж мне суждено испытывать из-за вас угрызения совести, постарайтесь по крайней мере, чтобы в глазах посторонних я оставался таким, каков я есть. Старина Тюилье, ты запишешь дом, который я тебе добуду, на имя Селесты, но без права пользования доходами.
