Роальд Даль - Рассказы о привидениях
И в самом деле, нужно было что-то предпринимать: не только слуги, но и сама миссис Проссер страшно боялась и выглядела несчастной. Вечером они не выходили на улицу, а после наступления темноты ходили по дому только парами.
Примерно неделю ничего не происходило; но однажды вечером, когда миссис Проссер находилась в детской, ее муж, сидя в общей комнате, услышал тихий стук во входную дверь. Вокруг стояла полная тишина, поэтому он прозвучал весьма отчетливо. С этой стороны дома стук раздавался впервые, и кроме того, изменилось, так сказать, его качество.
Оставив дверь в комнату открытой, мистер Проссер тихонько прокрался в холл. В массивную дверь тихо и непрерывно стучали „ладонью“. Он хотел было резко распахнуть дверь, но передумал; на цыпочках вернулся в комнату и поднялся по лестнице, ведущей на кухню. Там, рядом с кладовой, располагался „оружейный склад“, в котором он хранил ружья, шпаги и трости.
Кликнув слугу, которому доверял, он положил в карман пару пистолетов, еще одну пару выдал слуге и вместе с ним осторожно направился к двери с толстой тростью в руке.
Все шло по плану. Ничего не подозревающий злоумышленник стал более нетерпеливым; тихое похлопывание, которое поначалу привлекло внимание хозяина, теперь сменилось ритмичными и резкими ударами.
Рассерженный мистер Проссер открыл дверь, перегородив ее рукой, в которой держал трость. Выглянув наружу, он ничего не увидел; однако, его рука странно дернулась, словно кто-то толкнул ее, и под ней что-то осторожно протиснулось. Слуга тоже ничего не увидел и не почувствовал и не мог понять, почему хозяин резко обернулся, размахивая тростью и резко захлопывая дверь.
С тех пор мистер Проссер больше не сердился и не ругался и старался избегать этой темы, как и остальные домочадцы. Он чувствовал себя крайне неуютно, и в нем крепло убеждение, что, открыв входную дверь в ответ на стук, он впустил злоумышленника в дом.
Он ничего не сказал миссис Проссер, но раньше обычного удалился в свою спальню, „где немного почитал Библию и помолился“. Надеюсь, столь подробное описание этого поступка не свидетельствует о его исключительности. Судя по всему, он долго не мог заснуть; и предположительно в четверть первого ночи он услышал тихое похлопывание по двери спальни, потом кто-то медленно провел по ней мягкой ладонью.
Страшно испугавшись, мистер Проссер вскочил и запер дверь с криком „Кто там?“, однако не получил никакого ответа — лишь тот же знакомый звук ладони по обивке.
Утром горничная в ужасе обнаружила отпечаток руки на покрытом пылью столе в малой гостиной, на котором накануне распаковывали дельфтский фаянс. Робинзон Крузо испугался гораздо меньше при виде отпечатка босой ноги на песке. К этому времени все до безумия боялись этой руки.
Мистер Проссер исследовал отпечаток и не воспринял его всерьез, хотя, как он клялся потом, на самом деле крайне обеспокоился этим обстоятельством и только ради спокойствия слуг отнесся к нему с насмешкой; тем не менее, он велел им по очереди приложить ладонь к тому же столу, получив таким образом аналогичный отпечаток всех обитателей дома, включая себя самого и своей супруги; в своем „аффидавите“ он утверждает, что форма руки отличается от формы рук всех живущих в доме и соответствует той, которую видели миссис Проссер и повариха.
Кем бы или чем бы ни был владелец руки, все догадались, что таким замысловатым образом он дает понять, что уже не снаружи, а внутри дома.
Теперь миссис Проссер стали мучить странные и ужасные сны, некоторые из которых подробно описаны в длинном письме тети Ребекки и кажутся настоящими кошмарами. Но однажды ночью, когда мистер Проссер закрыл дверь спальни, его поразила полнейшая тишина в комнате — не было слышно ни звука, даже дыхания, что показалось ему странным, поскольку он знал, что жена спит, а слух у него отменный.
На небольшом столике, стоящем у изголовья кровати, горела свеча, еще одну он принес с собой, а под мышкой держал тяжелый гроссбух своего тестя. Он отдернул полог с одного края кровати и задохнулся от ужаса, увидев миссис Проссер, как ему в первое мгновение померещилось, мертвой, с застывшим белым лицом, покрытым холодной испариной; а на подушке рядом с ее головой лежала, как ему сначала показалось, жаба — но на самом деле из-под полога торчала все та же пухлая рука, тянувшаяся пальцами к ее виску.
Мистер Проссер в испуге ткнул гроссбухом в полог, за которым, по всей видимости, стоял владелец руки. Рука моментально исчезла, всколыхнув полог, и мистер Проссер, обогнув кровать, успел увидеть, как белая пухлая рука закрывает за собой дверь стенного шкафа, расположенного с другой стороны кровати.
Он рывком распахнул дверь и заглянул внутрь: но, кроме висевшей на вешалках одежды, туалетной полочки и зеркала, там ничего не было. Он резко закрыл дверь, запер ее на ключ, и, по его словам, на мгновение ему показалось, „что он теряет рассудок“; позвонив в колокольчик, он созвал слуг, и с большим трудом им удалось вывести миссис Проссер из „транса“, во время которого она, судя по ее виду, заглянула в глаза смерти; и, добавляет тетя Ребекка, „из того, что она сама мне рассказала о своих видениях, она побывала в настоящем аду“.
Но кульминацией событий стала странная болезнь их старшего ребенка, маленького мальчика около трех лет. Он не спал по ночам, терзаемый приступами страха, и врачи, узнав о симптомах, решили, что у него начинается гидроцефалия — так специалисты именуют водобоязнь. Миссис Проссер часто оставалась в детской на ночь вместе с няней и сидела у камина, переживая за мальчика.
Его кровать стояла у стены изголовьем к дверце стенного шкафа, которая плотно не закрывалась. Над кроватью висел балдахин, спускаясь почти до подушки, на которой покоилась голова ребенка.
Они заметили, что малыш сразу успокаивается, стоит им вынуть его из кровати и усадить к себе на колени. Они только что уложили его после того, как он затих и начал клевать носом, и вдруг с ним случился очередной припадок, и он закричал от ужаса; в то же мгновение няня впервые обнаружила — а миссис Проссер, проследив за ее взглядом, тоже отчетливо увидела — истинную причину страданий ребенка.
Из-за приоткрытой дверцы шкафа высунулась белая пухлая рука, она тянулась ладонью вниз к голове мальчика. Мать вскрикнула, схватила ребенка и вместе с няней бросилась в свою спальню, где находился мистер Проссер; не успели они закрыть за собой дверь, как снаружи раздался тихий стук.
В письме описывается еще много подобных случаев, но, думаю, этого достаточно. По-моему, уникальность рассказа заключается в том, что в нем описывается лишь призрак руки. Человек, которому принадлежала рука, так ни разу и не появился; и тем не менее она не отделена от тела, просто владельцу руки всегда удавалось демонстрировать ее, оставаясь при этом незамеченным.
В 1819 году за завтраком в колледже я познакомился с неким мистером Проссером — худощавым, угрюмым, но весьма разговорчивым пожилым господином с зачесанными в косичку седыми волосами — и он со всеми подробностями рассказал нам историю своего кузена Джеймса Проссера, который в детстве некоторое время жил в старинном доме близ Чапелизода и спал в комнате, населенной, как говорила его мать, призраками. С тех пор стоило ему заболеть, переутомиться или слегка простудиться, его начинало преследовать видение некоего пухлого и бледного господина; каждый завиток его парика, каждая пуговица и складка его отделанного кружевом платья, каждая черточка и морщинка его чувственного, благодушного и нездорового лица врезались в его память столь же отчетливо, что и платье, и черты лица его собственного дедушки, портрет которого висел на стене в столовой, и он видел его каждый день за завтраком, обедом и ужином.
Мистер Проссер назвал это примером удивительно однообразного, индивидуализированного и повторяющегося кошмара и поведал нам, что его кузен, которого он называл „бедняга Джемми“, всегда приходил в ужас и страшно нервничал, когда его просили об этом рассказать.
А. М. БАРРИДЖ. ДВОРНИК
По мнению Тессы Уинъярд, самой странной чертой характера мисс Ладгейт была ее благосклонность к нищим.
Для человека, нрав которого напоминал горную цепь с острыми вершинами, неожиданно переходящими в равнины, это было более чем странно; дело в том, что она не отличалась щедростью. Ее скупость проявлялась то тут, то там, появляясь и исчезая, словно тоненькая прожилка в куске мрамора. Одну неделю она оплачивала счета без звука; на следующей она кипела от злости, придираясь к мелочам и предлагая нелепые меры экономии, от которых сама впоследствии отказалась бы, выполни миссис Финч, экономка, ее распоряжения. Богатство позволяло ей быть равнодушной, а старость — капризной.
Она редко жертвовала деньги местным благотворительным организациям, и хотя к ней частенько наведывались их назойливые представители с подписными листами и сказками о добрых делах, но уходили они ни с чем. Не желая раскошеливаться, она всегда находила благовидные предлоги: больницам должно помогать государство; программы помощи местным беднякам не позволяют им научиться бережливости; у нас полно своих язычников, которых нужно обратить в христианство, поэтому незачем посылать миссионеров за границу. Тем не менее временами она с безграничной щедростью раздавала пожертвования отдельным личностям, а ее благосклонность к бродягам и попрошайкам стала притчей во языцех среди нищих. Чем вызвала неудовольствие соседей, поскольку она привечала любую сомнительную личность, постучавшую к ней в дверь.
