Герман Мелвилл - Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания
Теперь благодаря луне «Паллада» (один из спутников «Ричарда»), державшаяся в стороне от боя, различила неподалеку одинокий силуэт неизвестного корабля. Она решила напасть на него, если он окажется врагом. Но не успели они сблизиться, как неизвестный корабль — это был «Скарборо» — был обстрелян с большого расстояния другим спутником «Ричарда», «Альянсом». Ядра полетели над морем, словно воланы в большом зале. Вскоре в дело вступили ракетки обоих кораблей, и они принялись без устали обмениваться чугунными воланами. Схватившиеся спутники двух главных бойцов дрались со всей яростью тех пылких секундантов, для которых ссора, послужившая причиной смертельной дуэли их друзей, становится их собственной ссорой. Эта интермедия настолько отвлекла внимание Лунного человека от «Ричарда» и «Сераписа», что, желая рассмотреть ее получше, он даже поднялся над своим люком и улыбнулся еще шире. К этому времени «Альянс» ускользнул прочь, а «Паллада» бросилась вперед и завязала бой со «Скарборо» на самом близком расстоянии — битве этой суждено было завершиться через час тем, что «Скарборо» спустил флаг.
По сравнению с «Сераписом» и «Ричардом» «Паллада» и «Скарборо» были как два оруженосца, которые, хоть и не достигли еще полной силы, обнаруживают в схватке те же черты, что и их рыцари.
Лунный человек приподнялся повыше, чтобы ничего не упустить.
Теперь, однако, он уже не был единственным зрителем этого спектакля. С высоких береговых утесов, и особенно с мыса Фламборо, его наблюдали большие толпы местных жителей. И любопытство этих крестьян было вполне извинительно — столь необыкновенная открывалась перед ними картина. Вдалеке над морем смутно белели паруса перепуганного каравана торговых судов — они походили на огромные снежные хлопья ночной метели. В другой стороне нерешительно лавировали те корабли эскадры Поля, которые не принимали участия в сражении. Ближе к берегу лежала полоса тумана, окутывавшая «Палладу» и «Скарборо», — этот туман медленно плыл над морем, словно блуждающий остров, и в его глубине то и дело мелькали огненные вспышки и раздавался грохот канонады. Дальше над волнами висела грозная туча, которую непрерывно раздирали молнии, и она смыкалась лишь для того, чтобы ее вновь рассекли языки пламени. Эта туча не была неподвижна, но и не плыла в одном направлении, подобно упомянутой выше, — нет, напоенная хаотической силой, она то приближалась, то удалялась и пенилась огнем, словно смерч, бешено крутящийся где-нибудь у берегов Малабара.[90]
Для того чтобы получить представление о том, что происходило в сердце этой тучи, необходимо проникнуть туда и вступить во владение, войти в нее, как дух — в мертвое тело, как бесы — в свиней,[91] которые затем кинулись с обрыва и погибли в море, что еще предстояло «Ричарду».
До сих пор «Серапис» и «Ричард» только маневрировали, сходясь и расходясь, словно партнеры в котильоне,[92] и все это время непрерывно обменивались репликами залпов.
Впрочем, Поль вскоре убедился, что вражеский фрегат гораздо более поворотлив и быстроходен, чем неуклюжий бывший купец, и попробовал с обычной своей решимостью лишить противника этого превосходства, приблизившись к нему вплотную. Однако попытка поставить «Ричарда» поперек носа «Сераписа» привела к обратным результатам: вражеский утлегарь медленно надвинулся на Пизанскую башню «Ричарда», где стоял Израиль, который поспешно вцепился в слабину паруса и замер, словно человек, ухватившийся за конскую гриву, чтобы затем вспрыгнуть в седло.
— Держи, держи крепче! — крикнул Поль, бросаясь к нему с канатом. И во мгновение ока он накрепко связал свой корабль с вражеским. Ветер, надувавший паруса «Сераписа», повернул его и всем бортом навалил на «Ричарда». Заскрежетали торчащие дула пушек, сцепились реи, однако борта не соприкоснулись. Между кораблями темным клином легла полоска воды, словно узкий венецианский канал, который дремлет меж двух сумрачных дворцов, а высоко над ним изогнулся таинственный Мост Вздохов.[93] Однако тут в вышине сомкнулись шесть ноков реев, и по мере того, как поднимались ветер и луна, можно было видеть и слышать три моста вздохов.
И в этот канал, в эту Лету, зеркально гладкую по сравнению с волнующимся вокруг морем, кануло за эту ночь немало бедных душ — кануло и было навеки забыто.
Словно кипящая лавой трещина, которая пролегла по спорной границе на какой-нибудь вулканической равнине, эта разделяющая их бездна была пастью смерти для обоих противников. И такой узкой, что канонирам, чтобы попасть банником в дуло собственной пушки, приходилось просовывать его в противолежащие порты вражеского корабля. Казалось, идет внутренняя усобица, а не бой между впервые встретившимися противниками. А вернее сказать, казалось, будто Сиамские [так] близнецы, забыв о своих братских узах, яростно схватились в противоестественной драке.
Глава XIX
БОЙ С «СЕРАПИСОМ» (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Вскоре раздался чудовищный взрыв, заглушивший даже грохот канонады. Две старые восемнадцатифунтовые пушки из тех, которые, как уже упоминалось, были наспех установлены в трюме «Ричарда», разлетелись на куски, убив всех вокруг и разворотив в этом месте корпус так, будто у правого и у левого борта разорвалось по паровому котлу. Словно обрушились стены дома. Пизанскую башню поддерживали теперь лишь несколько обнаженных пиллерсов. После этого, вероятно, немало ядер «Сераписа» пролетало сквозь «Ричарда», ничего не зацепив на своем пути. Так можно стрелять дробью в грудную клетку скелета.
Однако ближе к носу сокрушительные залпы тяжелых батарей «Сераписа», приставленных (если позволительно такое сравнение) прямо к глотке и животу «Ричарда», разносили все в щепу. Моряки бежали с взятой на прицел батарейной палубы «Ричарда», словно шахтеры от рудничного газа. Собравшись на полубаке, они продолжали драться, пустив в ход гранаты и мушкеты. Солдаты же забрались на мачты, и огонь, который они вели оттуда, можно сравнить с лавой, стекающей в пропасть.
Положение людей на обоих кораблях приобрело теперь обратную симметрию. Ибо, пока «Серапис» громил «Ричарда» ниже палубы так, что там не осталось почти никого живого, стрелки «Ричарда» господствовали над верхней палубой «Сераписа» — стоило человеку появиться на ней, как он уже мог считать себя мертвым. Хотя в начале боя на мачтах «Сераписа» также расположились солдаты, к этому времени меткие стрелки «Ричарда» давно уже посбивали их оттуда. И в смутном свете можно было видеть, как злополучный солдат, которому пуля перебила руку или ногу, падал вниз со своей неверной жердочки, словно голубь, подстреленный на лету.
Как ласточки, снующие между стрех и стропил сарая, стрелки «Ричарда» начали перебираться с салингов на реи, нависавшие над палубой «Сераписа». И теперь на нее посыпались ручные гранаты, точно яблоки, падающие через забор в чужой сад. Их товарищи принялись метать все те же кислые плоды в открытые порты «Сераписа». По палубам фрегата стучал взрывчатый град, в то время как горизонтально летящие перуны наискось пронизывали развороченные внутренности «Ричарда». Собственно говоря, противники уже перестали быть просто английским кораблем и американским кораблем. Они слились в единую акционерно-взрывную компанию по уничтожению двух кораблей, хотя и в общем своем занятии они были разделены. Эти два судна как бы превратились в два дома с пробитыми смежными стенами, где одно семейство (гвельфы) занимало оба первых этажа, а другое (гибеллины)[94] — оба вторых.
Тем временем упрямый Поль метался по всему кораблю, подобный огню святого Эльма,[95] пляшущему в бурю то там, то сям на кончиках реев и мачт. И где бы он ни появлялся, он, казалось, отбрасывал бледный свет на окружающие лица. Почерневший опаленный колпак на его голове съежился в пушечный пыж. Раззолоченный рукав его парижского кафтана повис лохмотьями, открыв всем взглядам синюю татуировку, и эта рука, подъятая в яростном жесте среди клубов порохового дыма, сеяла суеверный ужас, словно заколдованный штандарт сатаны. Однако он неистовствовал так не потому, что его снедал внутренний жар, а просто желая увлечь и вдохновить своих людей — и при виде него многие в ожесточении срывали с себя куртки и рубахи, подставляя обнаженные тела столь же обнаженному свинцу. То же происходило и на «Сераписе», и казалось, что возле его пушек суетятся не покрытые копотью канониры, а сатиры и фавны.
В начале боя, когда корабли еще не переплелись реями, в разрывах порохового дыма, который висел над ними, словно туман — над горными вершинами, и расходился лишь на краткие мгновения, на батарейной палубе «Сераписа» за этот миг можно было порой увидеть застывшую в различных воинственных позах целую галерею мраморных статуй — статуй сражающихся гладиаторов.
