Ричард Олдингтон - Семеро против Ривза
Оранжевая дверь, явно от руки раскрашенная пышными белыми пионами, вела в большую комнату, где Энси и мистер Самсон сидели, развалясь, возле блестящего электрического обогревателя из хрома и меди. После радушных приветствий со стороны Энси и знакомства с хозяином дома миссис Ривз усадили в глубокое викторианское кресло — из тех, у которых спинка намного выше головы сидящего, что было, очевидно, задумано в целях предохранения лысой макушки дедушки от сквозняков, гулявших в Викторианскую эпоху. Мистеру Ривзу оставалось сделать выбор между фантастически изогнутым венецианским креслом с цветастой обивкой и уныло облезшей позолотой и скамеечкой для дойки коров на трех ножках. Ввиду своего веса мистер Ривз избрал менее хлипкую скамеечку, хоть она и не очень ласково отнеслась к его брюкам, и принялся рассматривать хозяина.
В эту минуту мистер Самсон разливал из графина времен королевы Анны вишневку, купленную у бакалейщика, в четыре крошечные рюмочки, — сосуды эти, напоминавшие голландские тюльпаны на чрезмерно длинной ножке, стояли на пестром португальском деревянном подносе. Одет был мистер Самсон с нарочитой изысканностью, свойственной латинянам и неизменно рассматриваемой англичанами с высоты своей высокородной близорукости как признак дурного вкуса. Это был мрачный на вид субъект, унаследовавший всю печаль бывшего беспризорника. Его длинный испанский нос нависал над большим некрасивым ртом, отделяя друг от друга два огромных черных глаза, не представлявших особого интереса. Большие торчащие уши, низкий лоб и черные волосы дополняли картину. Он и в самом деле похож был на картину, ибо сходство его с некоторыми изображениями молодых людей на египетских гробницах эллинистического периода было поистине удивительным. Правда, мистеру Ривзу это сходство не бросилось в глаза. Несмотря на неоднократно представлявшиеся ему возможности посетить Национальную галерею, взору его ни разу не дано было насладиться созерцанием изображений на египетских гробницах эллинистического периода. А потому он подумал, что мистер Самсон выглядит чертовски подозрительным субъектом.
— Как это ужасно мило, что вы соизволили навестить меня, — сказал мистер Самсон, забавно обрубая слова, на почти правильном английском разговорном языке прошлой эпохи. — У меня много друзей в Англии, и все они так ужасно добры ко мне.
— Неужели вам никогда не хочется поехать в Испанию, Игги? — покровительственным тоном спросил Энси: в конце-то концов он ведь не какой-нибудь даго, в конце-то концов. — Я, например, очень часто тоскую по блеску и великолепию юга, а с вами этого не бывает, дорогая?
— М-м, — нерешительно сказала миссис Ривз, ибо она никогда над этим не задумывалась.
— Нет, обратно в Барселону я ехать не хочу, — сказал, слегка весь передернувшись, мистер Самсон. — Люди там очень грубые, некультурные, без конца ссорятся на улицах.
— Предпочитаете, значит, добрую старую Англию? — добродушно спросил мистер Ривз.
— Я очень влюблен в Англию, — заявил мистер Самсон с таким похоронным видом, как если бы врач только что объявил ему, что он проживет не более полугода. — Я люблю эти красивые зеленые лужайки, и туманы, и полисменов, и этих красивых солдатиков, и у меня здесь много, много добрых друзей. О, очень много.
Он протянул всем по очереди поднос с вишневкой. Мистер Ривз отхлебнул из рюмки, и перед ним тотчас возникла поистине страшная проблема: что делать с остальным вином. Он понимал, что если он осушит рюмку, потом весь вечер будет мучиться от изжоги. Но тут тягостным его раздумьям был положен конец.
— А теперь, дорогая, — не в силах дольше сдерживаться, безоговорочным тоном заявил Энси, обращаясь к миссис Ривз, — раз уж вы здесь, вы должны осмотреть этот прелестный дом, в котором живет Игги. Вы знаете, он ведь все здесь сам сделал. Разве эта комната не прелестна? Верно, мистер Ривз?
Мистер Ривз только сейчас огляделся по сторонам. Паркет этой странной комнаты был на целый дюйм покрыт воском и декорирован двумя большими коврами с абстрактным рисунком, отдаленно напоминавшим рисунки мосье Фернана Леже. Были тут три ярко освещенные горки, забитые неописуемыми безделушками, добытыми в задних комнатах торговцев антиквариатом, — разные разности, начиная от мадонн из слоновой кости времен Каролингов, которые откроешь — и под юбкой увидишь Тайную вечерю, и кончая хрустальными шарами, которые тряхнешь — и на крошечный ландшафт посыплются хлопья снега. Была тут кушетка во вкусе мадам Рекамье. Был большой стол в стиле Ренессанса, а также маленький круглый столик, покоящийся на большой рыбе из красной бронзы. По ярко-оранжевым стенам, вокруг всей комнаты, на расстоянии двух футов от белого лепного потолка шла узкая черная полоса. А ниже висели две картинки, вышитые маленькими девочками в 1850-х годах, и большое полотно с изображением страстей св. Себастьяна, выполненное на редкость неумелым подражателем мастеров итальянского Cinquecento [33]. Над дверью, в стеклянном ящике, висел плащ тореадора.
Словом, комната производила именно то впечатление, какое и должна была производить: вместилища случайных вещей, собранных субъектом, который, если следовать Фрейду, пытался компенсировать какую-то свою неполноценность и успокоить неудовлетворенные инстинкты, окружив себя псевдоисторическим барахлом. Этого мистер Ривз, конечно, не понял — его образование по части психологии оставляло желать лучшего, — но он понял, что от этой комнаты у него начнется белая горячка.
— Прелесть, — кротко пробормотала миссис Ривз.
— Правда, оригинальная комната? — настаивал Энси. — И такая элегантная. Верно, мистер Ривз?
— Угу, — произнес мистер Ривз.
— Я нашел вчера хорошенькую вещичку, — сказал мистер Самсон и, отправившись на другой конец комнаты, вернулся с маленькой коробочкой из эмали, которую он положил на ладонь миссис Ривз.
— Прелесть, — сказала миссис Ривз, почтительно держа ее и не зная, что с ней делать.
— Откройте крышку, — сказал мистер Самсон, вдруг улыбнувшись во всю необъятную ширину своего лица.
Миссис Ривз бережно приподняла крышку, и из скрытого внутри музыкального ящика тотчас раздалось унылое скрипучее позвякиванье. Мелодию почти невозможно было установить, поскольку не хватало двух нот, и, когда они должны были звучать, наступала тишина.
— Восхитительно! — взвизгнул Энси. — Какой это эпохи, Игги?
— Продавец сказал, что это восемнадцатый век, французская работа, — печально промолвил мистер Самсон. — А я думаю, что швейцарская. Это мелодия «Ranz des Vaches» [34].
— Как поэтично! — прочувствованно произнес Энси. — Вам не кажется, мистер Ривз, что эта прелестная музыкальная шкатулка навевает мысли о прошлом, об очаровательных маркизах и аббатах и… и о прочем тому подобном?
— Хм, — сказал мистер Ривз. — Как-то никогда об этом не думал.
— И бы с радостью перекупил ее у тебя, Игги, — сказал Энси, — если бы это было мне по карману. Но, — поспешил он добавить, видя, что мистер Самсон готов уже назвать цену, — я знаю, что ты не расстанешься с ней ни за что, и не стану лишать тебя такого сокровища. До чего же приятно знать, что есть еще люди, которые дорожат красивыми вещами, правда, дорогая? Люди, которые привносят немного жизни, и красок, и романтики в наш страшный мир господства науки. Ты благодетель нашего общества, Игги, настоящий благодетель. Я уверен, что ты принес жизнь и краски бедной леди Блейдбоун, когда сделал для нее эту очаровательную комнату.
— Ну, это такой пустяк, — скромно сказал мистер Самсон. — Теперь я мог бы придумать что-нибудь поинтереснее.
— Не говори глупости, Игги, — сурово сказал Энси. — Ты прекрасно знаешь, что ты один из самых знаменитых декораторов Лондона и толпы элегантных женщин жаждут, чтобы ты отделал им комнаты. А теперь покажи мистеру и миссис Ривз эту красивую спальню, которую ты только что отделал для себя.
Впервые в жизни мистер Ривз почувствовал благодарность к Энси. Его, конечно, нимало не интересовала красивая спальня мистера Самсона, но это позволяло ему втихомолку избавиться от рюмки с вишневкой и — что еще важнее — расправить ноющие мышцы, затекшие от сидения на жесткой скамеечке для дойки коров. Мистер Ривз с большой готовностью вскочил на ноги.
— Мне бы очень хотелось ее посмотреть, — покривив душой, сказал он.
Энси и миссис Ривз обменялись взглядами, как бы говоря друг другу: «Неплохое начало».
Игги повел их по лестнице, совсем такой же, как первая, с той только разницей, что здесь ковер был красный, кишевший серыми червями. Энси обратил внимание мистера Ривза на изящные хромированные пруты на ступеньках, которые придерживали ковер и которых не заметил мистер Ривз. А Игги, шедший впереди, меланхолическим тоном пояснял миссис Ривз, что он «обошел весь Лондон» в поисках шелка нужного оттенка для своей спальни.
