Уильям Теккерей - Ярмарка тщеславия
Но если письма Осборна были кратки и отличались слогом, свойственным воину, то нужно признать, что, вздумай мы напечатать письма мисс Седли к мистеру Осборну, нам пришлось бы растянуть этот роман на такое количество томов, что он оказался бы не под силу и самому чувствительному читателю. Эмилия не только исписывала целые листы вдоль и поперек и даже крест-накрест, в самых противоестественных комбинациях, не оставляя живого места на полях и между строк, но и без зазрения совести выписывала целые страницы из стихотворных сборников и подчеркивала отдельные слова и фразы с самым неистовым жаром, являя все признаки расстройства, свойственного такому душевному состоянию. Она не была героиней. Ее письма были полны повторений. Она нередко забывала о грамматике, а в стихах не соблюдала размера. Но, о mesdames, если вам не разрешается взволновать преданное вам сердце иной раз и не по правилам синтаксиса или если вас нельзя любить, пока вы не усвоите разницы между трехстопником и четырехстопником, то пусть тогда поэзия летит к чертям и да погибнут самым жалким образом все школьные учителя.
Глава XIII,
чувствительная, но богатая и другим содержанием
Боюсь, что джентльмен, к которому были адресованы письма мисс Эмилии, отличался критическим складом ума. Где бы ни находился поручик Осборн, за ним по пятам следовало такое множество записок, что в офицерском собрании ему покоя не было от всяких шуточек. В конце концов он приказал слуге передавать их ему, только когда он будет один у себя в комнате. Кто-то видел, как он зажигал одной из них сигару, к ужасу капитана Доббина, который, я уверен, не пожалел бы банковского билета за такой автограф.
Долгое время Джордж старался держать свои сердечные дела в секрете. Что тут была замешана дама – этого он не скрывал. «И не первая, – говорил прапорщик Спуни прапорщику Стаблу. – Этот Осборн – настоящий дьявол! В Демераре дочка судьи просто с ума по нем сходила, и потом еще эта красавица квартеронка мисс Пай в Сент-Винсенте. А уж с тех пор как полк вернулся домой, он, говорят, стал сущим Дон Жуаном, ей-богу!»
По мнению Стабла и Спуни, стать «сущим Дон Жуаном, ей-богу» – значило обладать самым лестным для мужчины качеством. Да и вообще репутация Осборна среди полковой молодежи стояла очень высоко. Он отличался во всех видах спорта, и в пении застольных песен, и на смотрах; сыпал деньгами, которыми его щедро снабжал отец, и одевался лучше всех в полку, обладая самым богатым и добротным гардеробом. Солдаты его обожали. Он мог перепить всякого другого офицера в собрании, не исключая старика Хэвитона, полковника; он мог устоять в боксе даже против рядового Наклза, который раньше выступал на ринге и которого давно произвели бы в капралы, не будь он отпетым пьяницей; был лучшим игроком в крикетной команде полкового клуба; скакал на собственной лошади Молнии и выиграл гарнизонный кубок на Квебекских скачках. Не только Эмилия боготворила Осборна – Стабл и Спуни видели в нем некоего Аполлона; Доббин считал его Чудо-Крайтоном[132], а супруга майора, миссис О’Дауд, соглашалась, что он блестящий кавалер и напоминает ей Фицджеральда Фогарти, второго сына лорда Каслфогарти.
Итак, Стабл, Спуни и вся остальная компания предавались самым романтическим догадкам насчет корреспондентки Осборна, высказывая мнение, что в него влюбилась некая герцогиня в Лондоне, или что это дочь генерала – она сговорена с другим, а сама без памяти от Джорджа, или жена некоего члена парламента, которая спит и видит, как бы бежать с ним на четверке вороных; называли и другие жертвы страсти, восхитительно пламенной, романтической и одинаково компрометантной для обеих сторон. Но в ответ на все эти догадки Джордж хранил упорное молчание, предоставляя своим юным почитателям и друзьям изобретать всякие истории и разукрашивать их всеми средствами своей фантазии.
В полку так бы ничего и не узнали, если бы не нескромность капитана Доббина. Однажды капитан сидел за завтраком в офицерском собрании, когда Кудахт, помощник полкового лекаря, и оба ранее названных достойных джентльмена обсуждали на все лады интрижку Осборна. Стабл твердил, что его дама сердца – герцогиня и что она близка ко двору королевы Шарлотты, а Кудахт божился, что она оперная певица самой незавидной репутации. Услышав это, Доббин так возмутился, что, хотя рот его был набит яйцами и хлебом с маслом и хотя ему вообще следовало бы молчать, не удержался и выпалил:
– Кудахт, ты совершеннейший болван! Вечно вы несете чепуху и сплетничаете. Осборн не собирается убегать с герцогинями или губить модисток. Мисс Седли – одна из самых очаровательных молодых особ, какие когда-либо жили на свете. Джордж давным-давно с ней помолвлен. И я никому не советовал бы говорить о ней гадости в моем присутствии!
На этом Доббин прервал свою речь, весь красный от волнения, и едва не поперхнулся чаем. Спустя полчаса эта история облетела весь полк, и в тот же вечер жена майора, миссис О’Дауд, написала своей сестре Глорвине в О’Даудстаун, чтобы та не торопилась с отъездом из Дублина: молодой Осборн, оказывается, давно помолвлен.
В тот же самый вечер за стаканом шотландского грога она, как водится, поздравила поручика, и Осборн, взбешенный, отправился домой отчитать Доббина (который отклонил приглашение на вечер к майорше О’Дауд и сидел у себя в комнате, играя на флейте и, как мне думается, сочиняя стихи самого меланхолического свойства) – за то, что он выдал его тайну.
– Кой черт просил тебя трезвонить о моих делах? – набросился Осборн на приятеля. – За каким дьяволом нужно знать всему полку, что я собираюсь жениться? К чему позволять этой болтунье, старой ведьме Пегги О’Дауд, трепать мое имя за ее распроклятым ужином и звонить в колокола о моей помолвке на все три королевства? Да, кроме того, Доббин, какое ты имел право говорить, что я помолвлен, и вообще вмешиваться в мои дела?
– Мне кажется… – начал капитан Доббин.
– Наплевать, что тебе кажется! – перебил его младший товарищ. – Я тебе кругом обязан, я это знаю, знаю слишком хорошо! Но не хочу я вечно выслушивать всякие твои наставления только потому, что ты меня на пять лет старше! Не стану я, черт возьми, терпеть твой тон превосходства, твое проклятое снисхождение и покровительство. Да, снисхождение и покровительство! Хотелось бы мне знать, чем я тебя хуже?
– Ты помолвлен? – прервал его капитан Доббин.
– Какое, черт подери, дело тебе или кому угодно, помолвлен я или нет?
– Ты стыдишься этого? – продолжал Доббин.
– Какое вы имеете право, сэр, задавать мне подобный вопрос, хотелось бы мне знать?
– Великий боже! Уж не собираешься ли ты отказаться от помолвки? – спросил Доббин, вскакивая с места.
– Иными словами, вы меня спрашиваете, честный ли я человек или нет? – окончательно разъярился Осборн. – Это вы имеете в виду? За последнее время вы усвоили себе со мной такой тон, что будь я… если стану и дальше это терпеть!
– Что же я такого сделал? Я только говорил тебе, что ты невнимателен к очень милой девушке, Джордж. Я говорил тебе, что, когда ты ездишь в Лондон, тебе нужно сидеть у нее, а не в игорных домах в районе Сент-Джеймса.
– Очевидно, вы не прочь получить обратно свои деньги, – сказал Джордж с усмешкой.
– Конечно, не прочь и всегда был не прочь, разве тебе это не известно? – ответил Доббин. – Ты говоришь, как подобает благородному человеку.
– Нет, к черту, Уильям, прошу прощения! – перебил его Джордж в порыве раскаяния. – Ты выручал меня по-дружески один бог знает сколько сотен раз! Ты вызволял меня из множества всяких бед! Когда гвардеец Кроули обыграл меня на такую огромную сумму, я пропал бы, если бы не ты. Непременно пропал бы, не спорь! Но только зачем ты вечно изводишь меня, пристаешь со всякими расспросами. Я очень люблю Эмилию, я обожаю ее… и тому подобное. Не смотри на меня сердито. Она само совершенство, я знаю это. Но, видишь ли, всякий интерес теряется, когда что-нибудь само дается тебе в руки. Черт побери! Полк только что вернулся из Вест-Индии, надо же мне немного побеситься, а потом, когда я женюсь, я исправлюсь… Честное слово, я образумлюсь! И… слушай, Доб, не сердись, я отдам тебе в следующем месяце ту сотню фунтов – отец, я знаю, раскошелится! И я отпрошусь у Хэнитона в отпуск, съезжу в Лондон и завтра же повидаюсь с Эмилией… Ну, как? Удовлетворен?
– На тебя, Джордж, нельзя долго сердиться, – промолвил добряк-капитан, – а что касается денег, старина, то ты ведь сам знаешь: нуждайся я в них, и ты поделишься со мной последним шиллингом.
– Конечно, Доббин, честное слово! – заявил Джордж с необычайным великодушием, хотя, по правде сказать, у него никогда не бывало свободных денег.
– Одного я только желал бы: чтобы ты, Джордж, наконец перебесился. Если бы ты видел личико бедняжки мисс Эмми, когда она на днях справлялась у меня о тебе, ты послал бы свои бильярды куда-нибудь подальше. Поезжай утешь ее, негодный! Поди напиши ей длинное письмо. Сделай что-нибудь, чтобы ее порадовать. Для этого так мало нужно.
