Роберт Вальзер - Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры
Они сидели в беседке. После купания темный напиток был Йозефу как никогда по вкусу.
— Что ж, действительно грех упустить оставшиеся теплые деньки, — сказала г-жа Тоблер и завела разговор о своем замужестве, о прежней квартире.
Собственный особняк, куда можно приходить и уходить когда угодно, все-таки штука прекрасная и спокойная. Вновь такое не скоро обретешь…
Йозеф перебил ее учтивым замечанием:
— Госпожа Тоблер, вы опять разволнуетесь. Отчего вы все время об этом думаете? Хочу обратить ваше внимание на то, что я — ваш покорный слуга. Так зачем же нам ссориться? Вот я встаю и прошу позволения сесть снова.
Он встал. Она сказала, чтобы он сел. Он так и сделал.
Оба помолчали, потом ей вдруг вздумалось покачаться на качелях, и она попросила помощника подтолкнуть ее и потянуть за канаты. То взлетая высоко вверх, то падая вниз, она кричала, что ей очень нравится и что «пока есть возможность, надо пользоваться садом». Ведь скоро наступит зима и властно скомандует: всем по домам!
Немного погодя Йозеф остановил качели, потому что у хозяйки закружилась голова. На миг ему пришлось обнять г-жу Тоблер за талию, и он невольно вдохнул аромат ее тела. Ее волосы коснулись его щеки. О эти полные длинные руки! Он приказывал себе уйти. Мысль поцеловать ее шею молнией пронзила его, но он сдержался. А минутой позже с содроганием думал об этой простой возможности и был до смерти рад, что не воспользовался ею.
И вновь они сидели друг против друга. Г-жа Тоблер непринужденно щебетала.
В том доме, где они с мужем жили раньше, один молодой человек ухаживал за нею, влюбился по уши, дурачок! — только вспомнишь, уже смех разбирает, а начнешь рассказывать — тем более. Как-то ночью этот молодой человек — кстати, из приличного общества — проник в ее спальню, а она уже была в постели, так вот, он упал на колени возле кровати и признался в своей пламенной страсти. Напрасно она с возмущением пыталась его образумить, приказывала ему сию же минуту удалиться. Он встал, но не затем, чтобы уйти, а чтобы обнять ее. И теперь еще, когда в памяти оживает та ужасная минута, она чувствует, как он сжимает ее в объятиях. Она, конечно, позвала на помощь, а в этот миг — тут начинается смешная часть истории — ее муж, оказывается, поднимался по лестнице. Услышав крики, он ворвался в комнату и поистине сурово расправился с молодым человеком. Обломал о его голову и спину трость, а трость была ух какая толстая; и ей — причине побоев — пришлось умолять Тоблера пощадить соперника, который вовсе таковым и не был. Тогда ее муж спустил молодого человека с лестницы.
— Значит, мне надо остерегаться, — сказал Йозеф.
— Вам? — Свет никогда не видывал более недоуменного лица, чем то, какое г-жа Тоблер с этими словами обратила к помощнику.
Она принялась заниматься с Дорой. Потом вдруг опять обернулась к Йозефу: не окажет ли он ей услугу? На почте лежит довольно большая посылка с новым платьем. Ей так хочется примерить его уже сегодня. Быть может, помощник не сочтет за труд сходить за этой посылкой? Хотя, вероятно, это обременительно и у Йозефа есть дела поважней.
Нет-нет, он сейчас же выполнит просьбу, сказал Йозеф в совершеннейшем восторге, что нашелся повод еще разок сходить на почту.
Он немедля пустился в дорогу, и уже через полчаса картонка стояла в гостиной тоблеровской виллы. Хозяйка, забыв обо всем, вскрыла долгожданную посылку. А потом в сопровождении Паулины ушла в спальню примерить новый наряд. Хорошо, что хозяина не было дома! Так бы он насмешничал и бранил ее по-женски радостное волнение.
Через несколько минут она вернулась в гостиную, облаченная в сшитый по последней моде костюм, который был ей удивительно к лицу, и пожелала услышать мнение Йозефа. Сильви, маленькая курьерша, сбегала за помощником в контору. Йозеф пришел и обомлел — г-жа Тоблер была чудо как хороша.
— Ну прямо баронесса, — улыбнулся он.
— Нет, серьезно, как я выгляжу?
— Изумительно, — объявил Йозеф и рискнул добавить: — Костюм выгодно подчеркивает вашу фигуру. Вы теперь, собственно говоря, уже вовсе не госпожа Тоблер, а русалка, вышедшая из озера. На взгляд бэренсвильца, ваш туалет просто чересчур шикарен, но в конечном итоге этим людям тоже не вредно поглядеть, на что способны столичные портнихи. Материя и фасон у этого костюма таковы, что волей-неволей думаешь, будто сама материя дала идею покроя, и наоборот, покрой будто выбрал себе эту прекрасную материю.
Слова Йозефа привели г-жу Тоблер в полнейший восторг. Ведь в вопросах вкуса она чувствовала себя не слишком уверенно. С улыбкой она сказала, что не посмеет пройтись по Бэренсвилю в этом наряде, а потому будет надевать его, когда случится поехать в город.
Неоплаченные векселя и счета. Банк все больше настораживался. В тоне, каким кассиры Бэренсвильского банка разговаривали с Йозефом, когда он заходил туда, звучало уже не только удивление, но и снисходительное сочувствие: дескать, плохи дела у вас на холме. Почта ежедневно приносила на виллу «Под вечерней звездой» напоминания о том, что пора наконец и заплатить по счетам. Все было не оплачено, даже сигары, которые беспрестанно курили хозяин и помощник.
Садовый грот был почти готов, оставалось доделать некоторые мелочи, но это Тоблер отложил на потом, когда положение мало-мальски выправится. Строительные подрядчики представили счет; составил он около полутора тысяч франков, а такой суммы Тоблеры уже давненько не видали. Где взять деньги? Вырыть из-под земли? Натравить ночью пса Лео на какого-нибудь праздно гуляющего рантье, сбить его с ног и ограбить? К сожалению, теперь, в XX веке, времена разбойников давно миновали.
Появился повод опять устроить хотя бы маленький праздник. Разослали приглашения семерым почтенным гражданам деревни; трое дали согласие прийти на вечеринку по случаю завершения постройки грота, остальным четверым, как принято говорить, помешали обстоятельства. Правда, большой беды в этом не было. Чем меньше гостей, тем больше выпивки достанется каждому. В погребе еще сохранилось несколько бутылок отличного нойенбургского. Его-то и предполагалось распить. Более достойный случай, пожалуй, представится теперь не скоро.
Ненастным вечером в условленное время прибыли гости — бакалейщик, владелец «Парусника» и страховой агент. И все тотчас же направились в волшебный грот, похожее на пещеру, обмазанное цементом и затянутое шпалерами помещение, длинное, вроде печной топки, довольно низкое, так что гости набили себе не одну шишку на голове. Йозеф с Паулиной заранее отнесли в грот стол и несколько стульев. Освещала все это одна-единственная лампа.
Скоро подали вино — благородный, огненный напиток наполнил бокалы, а затем смочив пробующие, смакующие, причмокивающие губы, исчез в глотках.
— Пока в доме есть этакое винцо… — Тоблер осекся на полуслове: жена метнула на него предостерегающий взгляд, призывая к осторожности и благоразумию, и он внял этому призыву. Да, он ведь едва не ляпнул глупость перед тремя продувными тихонями бэренсвильцами. Простая душа!
Беседа становилась все веселее и непринужденнее. Грубоватые шутки, которые в обществе трех дам (паркетные фабрикантши тоже присутствовали при сем) были, собственно говоря, не к месту, перелетали из уст в уста, встречаемые громким одобрительным хохотом. Один лишь Йозеф смеялся мало. Тоблер даже спросил, уж не хандрит ли он, и посоветовал выпить, тогда, мол, он обязательно развеселится. Вино-де смывает заботы, и надо без долгих церемоний осушить бокал. Где Паулина? Пусть тоже отведает нойенбургского. Г-жа Тоблер сказала, что это излишне, но инженер стоял на своем.
Пришел черед историй с большим намеком. Трое бэренсвильцев оказались мастерами по этой части — слушатели смеялись до упаду. Если б Тоблер за каждый взрыв хохота в этот вечер получил по сотне франков, он бы мигом разбогател, как настоящий князь, такого состояния с лихвой хватило бы, чтоб стократ покрыть все его долги. Но смех штука неприбыльная, он эхом отдавался в стенах маленького грота, веселил, но не обогащал.
— За удачу твоих начинаний, Тоблер! — провозгласил хозяин «Парусника», поднимая полный бокал. Растроганный и вместе с тем уязвленный, г-н Тоблер в ответ разразился такой речью:
— Я тоже на это надеюсь!.. Когда здоровый, цветущий мужчина делает последнюю ставку на свои идеи, про этого человека всегда идет болтовня, порочащая и принижающая его дела. Но он выше подобных подозрений. Он предприниматель и как таковой обязан рискнуть не чем-то, а всем. Риск, милостивые государи, кажется дерзким, но зачастую он выглядит хвастливо и смехотворно, ибо его единственная и непременная задача — не бояться никакого суда. Что риску делать на чердаке, в лаборатории, и в тетради, на чертежном столе? Он там рождается, однако ж если он не выйдет оттуда, где родился, то останется пустой сладострастной игрой воображения. Его место — в миру, среди яркого света. Он должен себя показать, должен одержать верх над опасностью, что его сочтут смехотворным или бесполезным, или эта опасность его уничтожит. Что проку для мира от умных голов, коли они влачат свои дни в уединении; что проку от изобретений самих по себе? Изобретение — это труд, а не риск. Голая мысль мирозданье не поколеблет. Идеи должны претворяться в жизнь, мысли жаждут воплощения. А для этого нужен дерзкий и бесстрашный человек, здоровое и мощное плечо, твердая и верная рука, и ноги, которые, раз обретя под собою почву, так скоро эту почву не оставят. И сердце, способное выдержать все бури, — словом, мужественная душа. Никто не говорит, что этот человек чувствует себя счастливым, когда его начинания венчает хмельной и шумный успех; он не стремится к личной власти, у него просто нет выбора: достигни успеха или погибай. Не он сам, его идея жаждет чего-то достигнуть, и жаждет она — достигнуть всего. Идея или гибнет, или побеждает. Больше мне сказать нечего.
