«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории - Дафна дю Морье
В половине пятого в комнату с теннисным столом вошел Робби. По его лицу мы сразу догадались, что дело плохо. Мак предложил сделать еще одно переливание, но Робби только покачал головой и ответил, что это была бы напрасная трата времени.
— Он в сознании? — спросил Мак.
— Да, — ответил Робби. — Я привезу его, как только вы будете готовы начать.
Мы с Маком вернулись в аппаратную. Вторая фаза операции «Стикс» подразумевала перенесение сюда операционного стола. Требовалось поместить его между тремя «Харонами» и подсоединить аппарат подачи кислорода. Микрофоны были уже включены. Мы не раз отрабатывали все нужные действия ради тренировки, но сейчас побили собственный рекорд на целых две минуты.
— Отличный результат, — заметил Мак.
Я внезапно осознал, как долго он ждал этого мгновения: месяцы, а может быть, и годы. Мак нажал на кнопку, включив сигнал готовности, и меньше чем через четыре минуты Робби и Янус привезли каталку с Кеном. Они переложили больного на стол. Кена было не узнать. Его глаза, всегда такие лучистые, совсем запали и были почти неразличимы на осунувшемся, растерянном лице. Мак быстро подключил электроды: два к вискам, остальные — к груди и шее. Теперь Кен был соединен с «Хароном Третьим».
Мак склонился над юношей и сказал:
— Все будет хорошо. Мы привезли тебя сюда, чтобы провести кое-какие исследования. Расслабься, и все будет в порядке.
Кен поглядел на Мака и улыбнулся. Все понимали: мы видим его в сознании в последний раз. Это было прощание. Мак взглянул на меня, и я запустил «Харона Первого». Голос прозвучал ясно, совсем по-человечески:
— Говорит Харон… Говорит Харон…
Кен закрыл глаза. Он был уже под воздействием гипноза. Робби стоял рядом и держал его за руку — считал пульс. Я запустил программу, которая отличалась от всех остальных и проходила под меткой «Икс».
— Как ты себя чувствуешь, Кен?
Микрофон был придвинут к самым губам больного, но ответ прозвучал еле слышно:
— Сам знаешь как.
— Где ты находишься, Кен?
— В аппаратной. Робби выключил здесь отопление. Я знаю зачем. Чтобы заморозить меня, как мясо в морозильнике. Попросите Робби включить отопление. — Последовала долгая пауза, затем Кен продолжил: — Я стою у входа в туннель. Похоже на туннель. Или на телескоп, если смотришь с обратного конца. Все такие маленькие… Пусть Робби включит отопление.
Мак, стоявший рядом со мной у пульта, переключил рубильник, и программа перешла в немой режим. До определенного момента она работала без звука, а затем снова включился голос, чтобы еще раз пробиться к сознанию Кена.
— Кен, тебе пять лет. Скажи, как ты себя чувствуешь?
Ответа долго не было. Наконец он прозвучал — и мне стало страшно, хотя, по идее, я давно был к этому готов.
— Мне плохо, — жалобным детским голосом прошептал Кен. — Я не хочу играть.
Мак нажал на кнопку, и дверь в конце комнаты отворилась. Янус втолкнул внутрь свою дочь и тут же закрыл за ней дверь. Мак сразу же взял ее под контроль с помощью сигнала вызова, и она не успела увидеть Кена на столе. Ники села и закрыла глаза.
— Ники, скажи Кену, что ты здесь.
Девочка схватилась за ручки кресла.
— Кен болеет, — сказала она. — Он плачет. Он не хочет играть.
Но безжалостный голос «Харона» настаивал:
— Ники, пусть Кен что-нибудь скажет.
— Он не хочет со мной говорить, — ответила девочка. — Он хочет помолиться.
Почти неслышный голос Кена прошел через микрофон и достиг репродуктора. Кен бормотал что-то почти неразличимое:
Добрый Боже, Господи,
Ты к ребенку снизойди,
В простоте благослови
И к престолу призови.
После этого последовало продолжительное молчание. Ни Кен, ни Ники ничего не говорили. Я не снимал рук с пульта управления, готовый запустить программу, как только Мак подаст сигнал. Ники принялась постукивать ногой по полу. Вдруг она сказала:
— Я не пойду за Кеном в туннель. Там темно.
Робби, следивший за состоянием больного, поднял голову.
— Кен впал в кому, — объявил он.
Мак кивнул, и я снова запустил «Харона Первого».
— Ники, иди за Кеном, — произнес механический голос.
Девочка не хотела подчиняться и почти плача пожаловалась:
— Там совсем темно.
Ники сгорбилась в кресле и заерзала, дергая руками и ногами, словно куда-то ползла.
— Не хочу туда, — говорила она. — Там далеко идти, и Кен не будет меня ждать.
Она задрожала всем телом. Я посмотрел на Мака. Тот, в свою очередь, вопросительно взглянул на Робби.
— Он уже не выйдет из этого состояния, — сказал Робби. — Оно может продлиться много часов.
Мак приказал запустить кислородный аппарат, и Робби приложил к лицу Кена дыхательную маску. Мак перешел к «Харону Третьему» и включил монитор. Он поправил несколько настроек и кивнул мне:
— Дальше я сам.
Девочка плакала, но «Харон Первый» отдавал команду за командой, не давая ей передышки.
— Ники, оставайся с Кеном, — приказал механический голос. — Рассказывай нам, что ты видишь.
Я верил Маку и надеялся, что он отдает себе отчет в своих действиях. Но вдруг девочка тоже впадет в кому? Сможет ли он вернуть ее обратно? Сгорбившаяся в кресле Ники была тиха и неподвижна, как Кен, словно из нее тоже почти ушла жизнь. Робби велел мне закутать ее в одеяло и пощупать пульс. Пульс был слабый, но ровный. Больше часа ничего не происходило. Мы следили за вспыхивающими на экране беспорядочными сигналами: электроды передавали слабеющие мозговые импульсы Кена. Девочка молчала.
Прошло много, очень много времени, и вдруг Ники задвигалась — странными, круговыми движениями. Она скрестила руки на груди, поджала колени. Голова ее низко склонилась вперед, и я даже подумал, что она произносит какую-то детскую молитву, как Кен. Но потом меня осенило: Ники воспроизвела позу зародыша в утробе. Лицо ее изменилось, с него как будто стерли привычные черты. Девочка вся как-то сморщилась, постарела.
— Он уходит, — сказал Робби.
Мак жестом подозвал меня и велел взять на себя управление. Робби склонился над Кеном,
