Современная английская повесть - Стэн Барстоу
Еще мгновение — и он бросился бежать обратно той же дорогой, какой пришел сюда, спотыкался о кочки, чувствуя, как боль раскаленной иглой впивается в пятку и пот выступает на лбу, — крепко сжимая губы, чтоб не вскрикнуть.
Отца на прежнем месте не было. Сквозь сумерки Джоби пошарил глазами по берегу, справа, слева — ни следа. Ничего — лишь пятно примятой травы там, где он сидел раньше.
— Пап! — тихим, дрожащим голосом позвал он и, превозмогая робость, спустился ниже поглядеть на воду. Его ноздри уловили слабый гнилостный запах, идущий от реки. С бешено бьющимся сердцем Джоби отпрянул назад. — Что же делать? — сказал он вслух. — Ох, что же мне делать?
Он запрокинул голову и громко крикнул:
— Папа! Пап, где ты?
И не увидел — учуял движение в кустах бузины, а уж потом оттуда показался отец, застегивая на ходу брюки. Джоби метнулся к нему и с размаху судорожно обхватил его руками за пояс.
— Ой, папа, до чего я испугался! Я вернулся за тобой, ищу — а тебя нет!.. — Он еще крепче вцепился в отца и, не сдерживаясь, зарыдал от облегчения.
— Я, кажется, велел тебе идти домой?
— Не мог я без тебя уйти! Мне тебя страшно оставлять здесь одного. Пап, ну пошли домой, пожалуйста! Все будет хорошо. Мама тебя ждет. Какая тебе разница, что скажут тетя Дэзи или еще кто? Нам-то что — разве в них дело?
Уэстон тронул рукой макушку сына.
— Да нет, если толком разобраться, то, пожалуй, не в них. — Он легонько отстранил Джоби от себя. — Ну, будет реветь. Или ты хочешь маме показаться на глаза в таком виде? — Он вытащил из кармана брюк большой носовой платок и сунул его Джоби. — На-ка вот, утрись.
Через минуту они шагали рядом к лазу в живой изгороди, и Уэстон обратил внимание, что Джоби хромает.
— Что у тебя с ногой?
— Ботинок трет. Жуть как больно.
— До дому-то дотянешь, как ты чувствуешь?
— Навряд ли. Там уже стерто чуть не до крови.
— А ну, постой. — Уэстон присел на корточки посередине тропы. — Залезай ко мне на плечи — поглядим, может, я тебя донесу.
Джоби забрался отцу на закорки, свесил ноги по обе стороны его шеи, и Уэстон выпрямился во весь рост. Он двинулся вперед широким, размеренным шагом; Джоби, наверху, мягко покачивался из стороны в сторону.
— Ничего? — спросил Уэстон.
— Мне-то ничего. Тебе как?
— Донесу. А ты стал потяжельше с тех пор, как я тебя катал в последний раз.
Джоби не за что было держаться руками, но отец крепко держал его за ноги чуть пониже колен, и очень скоро он приноровился сохранять равновесие, покачиваясь в лад отцовской поступи. Он чувствовал, что отец вновь погрузился в раздумье, и, смирясь с этим, не донимал его болтовней. В конце концов, главное было сказано. Он ехал молча, озираясь вокруг, на подступающую ночь. С высоты своего восьмифутового роста он видел городские огни, рассеянные по темному склону долины. Где-то среди них светит огонек родного дома. Его не различишь среди других, но он есть.
Герберт Эрнест Бейтс
ФИЛОСОФИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Поймав в загоне двух молодых петушков, Нигглер перемахнул через ограду и ловко отвернул им головы с веселым хриплым хохотом, в котором точно эхо отозвались предсмертные крики издыхающих птиц. Миг — и петушки были благополучно заброшены в кузов двухтонки, стоящей у опушки каштановой рощи.
— Жирку еще не нагуляли. Хозяева зерна мало дают, — недовольно заметил Нигглер. — Ладно, зато мясо нежное, сочное, таких жарить хорошо.
Мистер Фезерстоун сидел в кабине и дрожал, бледный, испуганный, похожий на смирного ученого жирафа. От ужаса он был ни жив ни мертв. Ему и прежде доводилось путешествовать автостопом, ведь он был студент, но к подобным эскападам он не привык.
— Ради всего святого, что вы делаете? — Голос у мистера Фезерстоуна не просто дрожал, он даже срывался. — Едемте скорее, почему мы стоим?
К его отчаянию и изумлению, Нигглер поднял капот и, не замечая моросящего весеннего дождичка, принялся с безмятежным видом ковыряться в моторе.
— Нас же увидят! — И мистер Фезерстоун в отчаянии взмолился: — Бога ради, едем, прошу вас.
— Карбюратор барахлит.
Нигглер любовно погладил карбюратор своими смуглыми, измазанными в масле руками, будто мечтая всласть в нем покопаться. Голос у него был тоже масленый. Острые серые глазки то опускались к карбюратору, то взглядывали на трепещущего мистера Фезерстоуна, вспыхивая, точно кусочки льда, а один раз, когда они хитро подмигнули, мистеру Фезерстоуну даже показалось, что льдинки звякнули.
— Двигатель всю дорогу чихает. Наверняка карбюратор засорился. Как бы не пришлось разбирать.
— Но ведь не сейчас, надеюсь?! — проговорил мистер Фезерстоун. — Я вас умоляю! — Он в отчаянии оглянулся, и в тот же миг его охватила паника: по полю быстро шагал, приближаясь к загону, какой-то мужчина в резиновых сапогах и в толстом зеленом свитере. Его поспешность явно не сулила добра, и сердце мистера Фезерстоуна заколотилось в груди точно молот. — Поехали, ради всего святого! Вон человек, он идет к нам!
— А? — спросил Нигглер. — Где?
Он безмятежно поднял голову. Казалось, его лицо было когда-то расплющено чьим-то могучим кулаком. Большой смятый нос по форме напоминал грушу. Рот растянут в добродушной ухмылке, словно зияющее отверстие пустого кошелька. Все черты так несуразно искажены, что лицо неудержимо притягивало взгляд и даже казалось по-своему красивым.
— Фермер, надо полагать. — Нигглер взял гаечный ключ и принялся небрежными, эффектными движениями подкручивать гайки. — Хозяин, стало быть, наших петушков.
— Бывший хозяин, — поправил его мистер Фезерстоун, — бывший. Ради всевышнего…
Фермер в резиновых сапогах, который нес в руке два конверта, приветливо поздоровался, но мистер Фезерстоун не смог ему ответить: язык его, как оказалось, прилип к гортани и в глазах слегка помутилось.
— Видно, на весь вечер зарядил. Хоть бы успеть сбегать на почту, пока вовсю не разошелся. А у вас что-то с машиной не в порядке?
— Да в общем ничего серьезного. — Нигглер невозмутимо опустил капот и закрыл так медленно, так осторожно, будто он был хрустальный. — Карбюратор пошаливает. Вечно
