Ивлин Во - Упадок и разрушение
— Я не люблю, когда заключенные работают в камере. От этого они становятся эгоистами. Кто такой этот «Дэ четыреста двенадцать»?
— Получил длительный срок, сэр. Ждет перевода в Эгдон.
— Я с ним лично побеседую.
Слушаюсь, сэр.
Привели Поля.
— Если не ошибаюсь, вам угодно оставаться в камере, вместо того чтобы пожинать плоды коллективного труда. Почему?
— Так куда интереснее, сэр, — отвечал Поль.
— Возмутительная постановка вопроса! — вмешался главный надзиратель. — Заключенного можно содержать в одиночной камере, только если он совершит проступок в присутствии двух надзирателей, каковые этот проступок засвидетельствуют. Так сказано в Правилах внутреннего распорядка.
— Может быть, вы страдаете нарциссизмом? — осведомился начальник тюрьмы. — Министерство до сих пор не откликнулось на мой запрос о штатном психоаналитике.
— Посадите его под особое наблюдение, — посоветовал главный надзиратель. — Сразу станет ясно, нормальный он или нет. Помнится, бывали случаи, когда под наблюдение сажали таких, что их и не примешь за психов. Так просто, со странностями. За два-три дня они превращались в озверевших маньяков. Полковник Мак-Аккер свято верил в этот метод.
— Вы, вероятно, были очень одиноки, до того как к нам попали? Служили, наверно, смотрителем маяка или пасли овец…
— Нет, сэр.
— Невероятно! Вот что, я хочу еще поразмыслить над вашим случаем. Со временем я вас вызову и дам ответ.
Поля отвели в камеру, но уже на следующий день он вновь предстал перед начальником тюрьмы.
— Я самым тщательным образом изучил вашу просьбу, — сообщил сэр Уилфред. — Вообще-то, я решил использовать ваш случай в моей книге о психологии преступления. Хотите послушать, что я о вас написал? «Случай Р., — начал он. — Довольно образованный молодой человек из приличной семьи. Никаких преступных действий в прошлом. Осужден на семь лет тюремного заключения за вербовку проституток. По окончании месячного одиночного заключения Р. попросил и впредь не выводить его на общие работы. Меры, предписываемые Правилами внутреннего распорядка: а) содержать под наблюдением врача для исчерпывающего заключения о душевном состоянии заключенного или б) принудить к труду совместно с другими арестантами, пока заключенный не лишится этого почетного права, совершив проступок согласно указанным Правилам.
Меры, предпринятые сэром Уилфредом Лукасом-Докери. Я определил, что Р. отягощен мизантропическими тенденциями, вызванными чувством собственной неполноценности в присутствии посторонних. Преступление Р. явилось попыткой самоутвердиться за счет общества (ср. случаи Г. Д. и Ж.). В соответствии с этим я попытался нейтрализовать психологическое торможение Р. как социальный феномен, последовательно применяя следующие меры: на первом этапе Р. совершал получасовые прогулки с другим заключенным, с которым ему разрешалось вести беседы на ряд дозволенных тем (история, философия, общественная жизнь и т. п.). Собеседники Р. выбирались среди заключенных, чьи преступления не могли вызвать обострении в состоянии Р.». Дальнейших этапов я пока не разработал, — заметил сэр Уилфред, — но, как видите, отнесся к вашей просьбе внимательно. Вам, наверное, приятно будет узнать, что благодаря этим заметкам о вас со временем узнает мировая наука. Отчего бы случаю Р. из практики сэра Уилфреда Лукаса-Докери не стать примером для грядущих поколений? Согласитесь, что это возвышает над повседневной губительной рутиной!
Поля увели.
— Заключенные с кухни жалуются, что не в силах работать с «Цэ двадцать девять», — сообщил главный надзиратель. — У него на руках заразный лишай.
Не отвлекайте меня! — возмутился сэр Уилфред. — Я занят: работаю над третьим этапом перевоспитания Р., то бишь «Дэ четыреста двенадцать».
В тот же день трудновоспитуемый Р. перешел на новый распорядок.
— На выход! — скомандовал надзиратель, открывая камеру. — Возьми шапку.
Тюремный двор, где обычно кружили заключенные, был пуст и безлюден.
Стой смирно! Я сейчас, — сказал надзиратель и ушел.
Он вернулся в сопровождении плюгавенького человечка в арестантском халате.
— Вот тебе дружок, — пробурчал надзиратель. — А вот дорожка. Будете здесь гулять. Касаться друг друга запрещается. Хватать друг друга за рукава запрещается. Обмениваться предметами — тоже запрещается. Разрешается: ходить на расстоянии метра друг от друга и разговаривать про историю, философию и смежные области. По звонку разговоры прекращаются. Ясно? Быстро ходить нельзя. Медленно — нельзя. Так велел начальник. И упаси вас бог сделать что-нибудь не так! А теперь — гуляйте.
— Идиоты! — сказал человечек. — В шести тюрьмах сидел, но такой глупости не видывал! Бред! Не поймешь, что творится. Что касается тюрьмы, она может отправиться к чертям собачьим. Возьмите хотя бы священника. Носит парик!
— Надолго вас сюда? — вежливо спросил Поль.
— На этот раз нет. Не могли выдумать, в чем меня обвинить. «Полгода за злостное бродяжничество». Выслеживали меня аж месяц, но так и не придумали, к чему прицепиться. Вообще, полгода — срок что надо. Понимаешь, что я имею в виду? Встречаешь старых дружков, а потом выходишь на волю. Посидеть полгода — с нашим удовольствием, я не против. Меня тут знают, завсегда поручают мыть лестницу. Сам понимаешь, надзиратели знакомые, поэтому чуть прослышат, что я опять загремел, сразу придерживают это местечко для меня. Найди с ними общий язык, и вот посмотришь в следующий раз, как к тебе станут относиться.
— Это что же, лучшая работа?
— Ну, лучшая не лучшая, но для начала сгодится. Лучшая работенка — мыть приемную. Этой работы ждут годами, если, конечно, не имеешь особых заслуг. Встречаешь свежих ребят с воли, узнаешь новости, а кое-когда поделятся табачком или подскажут лошадку, — можно и на бегах сыграть. Ты видел того парня, который моет приемную? Знаешь, кто это?
— Да, — ответил Поль. — Как ни странно, знаю! Его зовут Филбрик.
— Нет, старина, ты тут что-то путаешь. Такой, знаешь, из себя солидный. Все болтает про отели да рестораны.
— Я о нем и говорю.
— Да ты что, не знаешь, кто это?! Брат начальника, сэр Соломон Лукас-Докери! Сам мне признался. Сидит за поджог. Подпалил какой-то замок в Уэльсе. Сразу видать, из благородных.
Глава 3
СМЕРТЬ СОВРЕМЕННОГО ПАСТЫРЯ
Через несколько дней начался новый этап в перевоспитании Поля. Когда его вывели на очередную прогулку, он обнаружил вместо прежнего собеседника мясистого детину зловещего вида. Волосы у него были рыжие, борода — тоже рыжая. Глаза детины налились кровью, а багровые лапы, висевшие плетьми, конвульсивно сжимались и разжимались. Он по-бычьи глянул на Поля и негромко зарычал в знак приветствия.
Они шли молча.
— Как вам нравится план начальника насчет прогулок? — спросил Поль.
Годится, — ответил его собеседник.
Молча прошли они один круг, второй, третий.
— Эй, вы, там! — прикрикнул на них надзиратель. — Разговаривайте, коли ведено.
— Так оно веселее, — сказал рыжий.
— За что вас? — поинтересовался Поль. — Расскажите, если можно.
— Все дело в Библии, — сообщил рыжий. — Там все сказано. В переносном смысле, конечно. Вам до этого ни в жизнь не додуматься, — добавил он, — а я вот мигом сообразил.
— Библия — мудреная книга, верно?
— Не в мудрости штука. Главное — видения. Вот у тебя бывают видения?
— Нет.
— Со священником — та же история. Христианин, называется! Видение привело меня сюда: мне явился Ангел, объятый пламенем и в огненной короне. И рек Ангел: «Иди и рази беспощадно. Ибо близится царство Божие». Сейчас я тебе все объясню. Я не какой-нибудь там плотник, я столяр. Вернее сказать, был столяром. Был да сплыл, — рыжий говорил на удивительной помеси городского жаргона и церковного языка. — Прибираюсь я как-то раз в мастерской перед закрытием, и тут входит Ангел Божий. Сперва я его не признал. «Еще, — говорю, — пять минут, и вы бы меня не застали. Что угодно?» И тут объял его огнь, и огненное кольцо засияло над его головой. Слово в слово, как я тебе говорил. И тогда он открыл мне, что отметил Господь своих избранников и что грядут дни скорби. И возгласил: «Иди и рази беспощадно!» До этого я неважно спал. На меня нашло сомнение — спасу я свою душу или нет. Всю следующую ночь я думал о том, что сказал мне Ангел. Сперва смысл его речей был темен для меня, все равно как для тебя. Но потом меня озарило: недостоин есмь, но на меня указует перст Божий! — воскликнул столяр. — Я — меч Израиля. Я — лев гнева Господня.
— Вы что, кого-нибудь убили? — спросил Поль.
— Недостойной рукой сразил я филистимлянина. Именем Господня воинства я размозжил ему башку. Я поступил так во имя знамения Израилева — и вот заточен в плену египетском, и через благодать познал страдание. Но Господь направит меня в назначенный час. Горе тогда филистимлянину! Горе необрезанному! Лучше бы привязали жернов к вые его и бросили в пучину вод!
