Чарльз Диккенс - Домби и сын
— Здравствуй, дядя Соль! — сказалъ Вальтеръ, — какъ ты теперь себя чувствуешь?
Старикъ неподвижно сидѣлъ на противоположной сторонѣ стола съ очками на глазахъ (а не на лбу, какъ обыкновенно) и въ глубокомъ раздумьи. При входѣ племянника, онъ приподнялъ голову и безмолвно указалъ на маклера. Вальтеръ оторопѣлъ.
— У васъ дѣла съ моимъ дядей, сэръ? — спросилъ онѣ, едва переводя духъ.
— Не безпокойтесь, важнаго ничего нѣтъ, — отвѣчалъ м-ръ Брогли.
Вальтеръ въ безмолвномъ изумленіи смотрѣлъ на маклера и на дядю.
— Вотъ видите ли, — сказалъ м-ръ Брогли, — за вашимъ дядюшкой небольшой должокъ, триста семьдесятъ фунтовъ стерлинговъ съ небольшимъ. Срокъ-то, знаете, прошелъ, и y меня документецъ. Надо съ вашего позволенія вступить во владѣніе.
— Во владѣніе! — вскричалъ Вальтеръ, поводя глазами вокругъ комнаты,
— Да, — чжазалъ м-ръ Брогли вкрадчивымъ голосомъ, бросая дружелюбные взоры, — вы не безпокойтесь, пожалуйста. Мы сдѣлаемъ теперь опись этимъ вещицамъ, и больше ничего; сами сдѣлаемъ, полюбовно и безъ шуму. Вы видите, я пришелъ безъ полиціи — зачѣмъ намъ полиція? обойдемся и безъ нея. Вы меня знаете.
— Ахъ, дядюшка! — пролепеталъ Вальтеръ.
— Милый Валли! — сказалъ дядя, — первый разъ Богъ послалъ на меня такое несчастье, a я уже старткъ и всю жизнь прожилъ честно.
Съ этими словами онъ сбросилъ очки, потому что безполезно было скрывать свое волненіе, закрылъ рукой глаза и заплакалъ навзрыдъ, проливая слезы на свой кофейный жилетъ. Вальтеръ, въ свою очередь, первый разъ въ жизни увидѣлъ ужасающую картину рыдающаго старика. Онъ оцѣпенѣлъ и долго не могь произнести ни одного слова.
— Дядюшка, милый дядюшка! — проговорилъ онъ, наконецъ. — Не плачь, о, Бога ради, не плачь! успокойся! — м-ръ Брогли, что мнѣ дѣлать?
— Я бы совѣтовалъ вамъ, — сказалъ м-ръ Брогли, — пріискать какого-нибудь пріятеля и переговорить сь нимъ.
— Именно такъ! — вскричалъ Вальтеръ, ухватившись за эту мысль, какъ за послѣднюю надежду, — благодарю васъ, сэръ. Дядюшка, я сію минуту побѣгу къ капитану Куттлю и мигомъ ворочусь назадъ. A вы, г. маклеръ, поберегите старика, сдѣлайте милость; утѣшьте его, какъ можете. Не отчаивайся, дядюшка! Богъ дастъ, все сойдетъ съ рукъ.
Съ этими словами Вальтеръ, не слушая больше старика, опрометью бросился изъ комнаты и, забѣжавъ на минуту въ контору извиниться, подъ предлогомъ внезапной дядиной болѣзни, помчался во всю прыть къ жилищу капитана Куттля.
Всѣ предметы въ глазахъ его приняли иной видъ, когда онъ бѣжалъ по шумнымъ улицамъ города. Телѣги, омнибусы, дороги, кареты, дилижансы, пѣшеходы, — все это двигалось, толкалось, шумѣло, какъ и всегда; но бѣда, обрушившаяся на деревяннаго мичмана, представляла эти предметы въ какомъ-то странномъ и новомъ свѣтѣ. Дома и магазины были вовсе не то, что прежде, и Вальтеръ читалъ на стѣнахъ огромныя буквы маклерскаго документа. М-ръ Брогли угораздился со своимъ обвинительнымъ актомъ взгромоздиться на самыя церкви, потому-что главы ихъ поднимались къ облакамъ съ какимъ-то необыкновеннымъ видомъ. Самый горизонтъ удивительно измѣнился, не отъ облаковъ, разумѣется, a вслѣдствіе судебной описи имущества въ магазинѣ мастера всѣхъ морскихъ инструментовъ.
Капитанъ Куттль жилъ на краю небольшого канала, подлѣ индійскихъ доковъ, гдѣ находился подъемный мостъ, открывавшійся по временамъ для проведенія кораблей и барокъ съ различнымъ грузомъ. Постепенный переходъ отъ земли къ водѣ, по мѣрѣ приближенія къ резиденціи капитана Куттля, былъ довольно любопытенъ. Перспектива начиналась разноцвѣтными трактирными флагами, за которыми непосредственно слѣдовали платяныя лавки съ матросскими рубахами, куртками, шляпами, парусинными панталонами. Немного подальше выставлялись кузницы, гдѣ неутомимый громадный молотокъ отъ утра до ночи колотилъ раскаленное желѣзо, выдѣлывая якоря и цѣпные канаты. Затѣмъ слѣдовалъ рядъ домовъ съ флюгеромъ надъ мачтами и вывѣсками, возвѣщавшими о продажѣ турецкихъ бобовъ, затѣмъ канавы, затѣмъ мельницы, затѣмъ опять канавы, a затѣмъ невообразимыя скопища грязной воды, запруженной кораблями. Потомъ въ воздухѣ распространялось благоуханіе отъ сырыхъ щепокъ, и всякое торговое движеніе поглощалось мачтами, веслами, дѣланіемъ блоковъ, стройкою лодокъ. Потомъ, почва становилась болотистою и почти непроходимою. Потомъ, обоняніе уже исключительно наслаждалось запахомъ рому и сахару. Потомъ, прямо передъ вашими глазами, во всей красотѣ открывалась резиденція капитана Куттля, вмѣстѣ бельэтажъ и нижній этажъ.
Капитанъ принадлежалъ къ разряду тѣхъ вѣчнонеизмѣнныхъ, какъ-будто выстроганныхъ изъ дерева мужчинъ, которыхъ при самомъ пылкомъ воображеніи невозможно представлять себѣ отдѣльно безъ какой-нибудь частицы въ ихъ обыкновенномъ костюмѣ. Когда Вальтеръ постучался y дверей, капитанъ выставилъ изъ окошка голову и закричалъ: "Здорово, любезный!". На немъ была вылощенная клеенчатая шляпа и всегдашній синій балахонъ, изъ подъ котораго, на подобіе паруса, выставлялись толстые высокіе воротники его рубашки. Все, какъ обыкновенно. Въ этомъ костюмѣ Вальтеръ, между милліонами разнообразныхъ фигуръ, мигомъ различилъ бы капитана Куттля, какъ рѣдкую заморскую птицу, y которой всегда одинаковыя перья.
— Послушай-ка, Валли, — сказалъ капитанъ Куттль, — ты постучись еще, и погоди немножко. Сегодня, сегодня, видишь ты, моютъ бѣлье. Стукни хорошенько.
И нетерпѣливый юноша стукнулъ такъ, какъ, вѣроятно, еще никто не стучался въ скромную дверь капитанской квартиры.
— Это уже черезчуръ! — сказалъ Куттль, и тотчасъ же спряталъ голову, какъ будто ожидалъ бури…
Ожиданіе основательное. Черезъ минуту въ судорожномъ волненіи прибѣжала къ дверямъ степенная вдовица съ рукавами, засученными по плечи, вся въ мыльной пѣнѣ и съ передникомъ, забрызганнымъ горячей водой. Не обращая вниманія на Вальтера, она оглядѣла сперва дверной молотокъ, и потомъ, осматривая юношу съ ногъ до головы, проговорила, что не надивится, какъ молотокъ еще цѣлъ.
— Капитанъ Куттль y себя, — сказалъ Вальтеръ съ примирительной улыбкой, — я его видѣлъ.
— Право? — возразила интересная вдовица, — вы его видѣли?
— Я даже говорилъ съ нимъ, — сказалъ Вальтеръ, торопясь объясненіемъ.
— Даже говорили съ нимъ — возразила вдовица. — Вотъ какъ! Потрудитесь же засвидѣтельствовать капитану почтеніе отъ м-съ Макъ Стингеръ и скажите, что если ему угодно разговаривать съ гостями изъ окошка, такъ я покорнѣйше прошу его впередъ самому отворять двери.
М-съ Макъ Стингеръ говорила громко и вслушивалась, не будетъ ли какихъ замѣчаній или возраженій изъ ближайшаго окна.
— Исполню ваше порученіе, — сказалъ Вальтеръ, — только благоволите впустить меня, сударыня.
Входъ былъ загороженъ деревяннымъ запоромъ, и Вальтеръ не осмѣливался перескочить, изъ опасенія еще болѣе раздосадовать степенную вдовушку.
— Если вы, сударь, осмѣлились разбивать дверь, — сказала м-съ Макъ Стингеръ гнѣвнымъ и пронзительнымъ тономъ, — вамъ ничего не стоитъ перепрыгнуть черезъ запоръ.
Вальтеръ принялъ эту выходку за позволеніе войти и немедленно перескочилъ. M-съ Макъ Стингеръ пришла въ величайшее негодованіе и разразилась страшнымъ вопросомъ: давно ли законы разрѣшили оскорблять домъ свободной англичанки, и кто далъ позволеніе всякой сволочи врываться въ ея жилище? Но Вальтеръ уже не считалъ нужнымъ разрѣшать эти недоумѣнія, и, пробираясь по лѣстницѣ черезъ искусственный, туманъ, образовавшійся отъ испареній щелоку и горячей воды, вбѣжалъ въ комнату капитана Куттля и нашелъ этого джентльмена въ засадѣ передъ дверью.
— Никогда не былъ ей долженъ ни одной копейки, — проговорилъ тихонько капитанъ Куттль, — да еще сколько сдѣлалъ добра и ей и дѣтямъ! Лисица непутная!
— Я бы на вашемъ мѣстѣ перемѣнилъ квартиру, — сказалъ Вальтеръ.
— Нельзя, нельзя, — возразилъ капитанъ, — она отыскала бы меня на днѣ океана. — Садись, Вальтеръ. Какъ поживаетъ Соломонъ?
Капитанъ, не снимая шляпы, принялся за свой обѣдъ, состоявшій изъ холодной баранины, бутылки портера и варенаго картофеля, который онъ обыкновенно приготовлялъ самъ на плитѣ въ большой кастрюлѣ, откуда, по мѣрѣ надобности, вытаскивалъ, по одной штукѣ. Передъ обѣдомъ онъ отвинчивалъ свой желѣзный крюкъ, и вмѣсто него придѣлывалъ къ черенку свой столовый ножикъ, которымъ теперь началъ лупить одну картофелину для Вальтера. Его комнаты, сильно пропитанныя табачнымъ запахомъ, были очень невелики, но довольно уютны, a порядокъ въ мебели былъ такого рода, какъ будто за полчаса передъ этимъ происходило землетрясеніе.
— Какъ поживаетъ Соломонъ? — снросилъ капитанъ.
При этомъ повторенномъ вопросѣ Вальтеръ живо представилъ цѣль своего посѣщенія и заплакалъ навзрыдъ.
— Ахъ, капитанъ Куттль! — сказалъ онъ, едва переводя духъ.
