Вашингтон Ирвинг - Рассказы
Такова в общих чертах история Кидда; эта история, однако, породила неисчислимую вереницу потомков. Рассказы, что будто бы перед арестом он успел зарыть сказочные сокровища, состоявшие из золота и драгоценностей, взбудоражили умы всего честного народа на побережье. Без конца возникали все новые и новые слухи о якобы найденных здесь или там крупных денежных суммах или о монетах с арабскими надписями, награбленных, без сомнения, Киддом во время его восточного плаванья, монетах, на которые простой люд взирал с суеверным страхом, ибо арабские буквы казались ему магическими письменами самого дьявола.
Утверждали, что эти сокровища зарыты в уединенных, пустынных уголках между Плимутом и мысом Код; постепенно, впрочем, благодаря этим слухам, народное воображение позолотило и другие места, и притом не только на восточном берегу, но даже вдоль берегов Саунда, Манхеттена и Лонг-Айленда. Суровые меры лорда Беллемонта чрезвычайно напугали буканьеров, в какой бы части провинции они в то время не находились: они поспешно припрятали свои деньги и драгоценности в глухих, расположенных вдали от дорог тайниках, на диком, необитаемом морском и речном берегу и рассеялись по лицу всей страны. Рука правосудия навсегда отняла у многих из них возможность возвратиться назад и выкопать спрятанные ими сокровища, которые остались лежать в земле и, быть может, остаются там и по сей день на соблазн кладоискателям.
В этом и следует видеть источник столь частых известий о деревьях и скалах, на которых якобы обнаружены какие-то таинственные метки и знаки, заставляющие предположить, что они служили для указания мест, где были зарыты богатства; многие усердно занимались поисками пиратской добычи. Во всех повествующих об этих попытках рассказах — а таких рассказов когда-то ходило великое множество — дьяволу отводится чрезвычайно видное место. Его приходится улещивать специальными церемониями и заклинаниями, либо с ним заключают торжественный договор. Впрочем, он все-таки норовит сыграть с кладоискателями какую-нибудь скверную шутку. Иным из них удавалось даже дорыться до железного сундука, но всякий раз, разумеется, случалось что-нибудь неожиданное. То, сколько бы они ни копали, яму снова засыпало землей, то страшный грохот или появление призраков наполняли их ужасом и заставляли бежать без оглядки; порою, наконец, являлся сам дьявол и отнимал добычу у них из-под носу, и, возвратившись утром на прежнее место, они не могли обнаружить ни малейших следов своей работы в минувшую ночь.
Все эти толки, однако, были чрезвычайно туманны и долгое время терзали мое неудовлетворенное любопытство. Ничто на свете не добывается с такими трудами, как истина, а истина для меня — самое дорогое на свете. Я обратился к моему излюбленному источнику достоверных известий по истории края — к старейшим жителям этих мест, в особенности к старухам-голландкам, но, хотя я тешу себя надеждой, что лучше, чем кто-либо, осведомлен по части преданий и поверий родного края, все же мои разыскания в продолжение долгого времени не приводили к сколько-нибудь существенным результатам.
Наконец как-то, ясным солнечным днем, в конце лета, отдыхая после напряженных занятий, я развлекался рыбною ловлей в тех самых местах, в которых обожал пропадать в дни моего детства. Я находился в обществе нескольких почтенных обитателей моего города — среди них были видные члены общины, имена которых, если бы я осмелился их назвать, оказали бы честь моим скромным писаниям. Наша ловля шла как нельзя хуже. Рыба решительно отказывалась клевать, и мы часто меняли место, что, впрочем, не приносило нам счастья. Мы бросили якорь в конце концов у самого берега, под выступом скалы, на восточной стороне острова Манхеттен. Был тихий и теплый день. Мимо нас стремительно неслась и кружила воду река, но нигде не виднелось ни малейшей волны, ни даже ряби; все кругом пребывало в таком спокойствии и такой безмятежности, что нас почти изумляло, когда с ветки сухого дерева вдруг внезапно срывался зимородок, который, целясь, повисал на мгновение в воздухе и потом падал камнем за добычею в тихую воду. И в то время как, небрежно развалясь в лодке, убаюканные теплом и спокойствием дня, а также безнадежною скукою нашей неудачливой ловли, мы мирно клевали носами, одного достопочтенного олдермена из нашей компании одолел сон, и пока он дремал, грузило его удочки ушло на самое дно. Пробудившись, он обнаружил, что поймал нечто тяжелое. Он торопливо вытащил удочку, и мы были немало удивлены, увидев длинный, странный с виду пистолет чужеземного образца, который, судя по покрывавшей его ржавчине, а также по тому, что ложе его было изъедено червями и поросло раковинами, пролежал под водою изрядно долгое время. Неожиданное появление этого памятника военной истории предков вызвало моих мирных приятелей на оживленные толки. Один из них высказал предположение, что пистолет попал в воду во время войны за независимость; другой, основываясь на необычности его вида, считал, что владелец его — кто-нибудь из первых переселенцев, быть может даже славный Адриан Блок, который исследовал Саунд и открыл миру Блок-Айленд, пользующийся с той поры такою известностью благодаря своему сыру. Третий однако, рассмотрев его внимательнее других, заявил, что он бесспорно испанской работы.
— Я убежден. — сказал он. — что если бы этот пистолет обладал даром речи, он поведал бы нам любопытнейшие истории о жарких схватках с испанскими донами. Я не сомневаюсь, что это — след буканьеров былых дней; кто знает, не принадлежал ли он самому Кидду?
— Да, этот Кидд был малый не промах, — вскричал старый китолов с мыса Код. — Ему посвящена одна славная старая песенка:
Я прозываюсь шкипер Кидд,Собравшись в путь, собравшись в путь…
и, хотя она состоит всего из нескольких слов, все же в ней рассказывается, как он завоевал расположение дьявола, зарыв в песок свою библию:
Держал я Библию в руке,Собравшись в путь, собравшись в путь,И схоронил ее в песке,Собравшись в путь, собравшись в путь.
— Черт побери, если бы я думал, что этот пистолет и впрямь принадлежал Кидду, я счел бы его чрезвычайно ценною штукой; вот было бы здорово!.. Кстати, я вспоминаю об одном парне, которому удалось выкопать зарытые Киддом деньги, — эту историю записал когда-то один из моих соседей; я выучил ее наизусть. И так как рыба все еще не клюет, я готов, пожалуй, ее рассказать.
Произнеся эти слова, он поведал нам нижеследующее.
Дьявол и Том Уокер
В Массачусетсе, недалеко от Бостона, есть небольшая но глубокая бухта, которая, начинаясь у Чарльс-Бей, вдается, делая петли, на несколько миль в материк и упирается в конце концов в заросшее густым лесом болото, или, вернее, топь. По одну сторону этой бухточки тянется прелестная тенистая роща, тогда как на противоположном ее берегу, у самой воды, круто вздымается довольно значительная возвышенность, на которой растет несколько одиноких старых, могучих дубов. Под одним из этих гигантских деревьев, как повествует предание, были зарыты сокровища Кидда. Наличие бухты позволило ему без особых хлопот, глухой ночью и сохраняя полнейшую тайну, перевезти в лодке свою казну к самой подошве возвышенности; высота места облегчила возможность удостовериться в том, что поблизости нет посторонних свидетелей, и, наконец, деревья, приметные издали, служили отличными вехами, с помощью которых впоследствии можно было бы без труда разыскать спрятанный клад. Предание добавляет также, будто руководство во всем этом деле принадлежало не кому иному, как самому дьяволу, который и взял под свою охрану сокровища Кидда; известно, впрочем, что совершенно так же он поступает со всеми припрятанными богатствами, в особенности если они добыты нечистым путем. Как бы там ни было, но Кидду так и не удалось возвратиться назад и воспользоваться своими деньгами; вскоре он был арестован в Бостоне, отвезен в Англию, осужден как пират и повешен.
В 1727 году, то есть в том самом году, когда Новую Англию постигли страшные землетрясения, побудившие многих закоренелых грешников преклонить в молитве колени, близ этого места проживал тощий скаредный малый по имени Том Уокер. Жена его отличалась такой же скаредностью; они были настолько скаредны, что постоянно норовили как-нибудь обмануть друг друга. Все, до чего добиралась рука этой женщины, тотчас же попадало в ее тайники; не успеет, бывало, закудахтать во дворе курица, как она Тут как тут, чтобы завладеть свежеснесенным яйцом. Ее муж постоянно рыскал по дому в поисках ее тайных запасов, и немало жарких споров происходило у них из-за того, что обычно считается общею собственностью. Они обитали в ветхом, одиноко стоявшем, с виду даже вовсе необитаемом доме, который всем своим обликом напоминал голодающего. Вокруг него росло несколько красных кедров, которые, как известно, являются эмблемой бесплодия; над его трубою никогда не вился дымок, ни один путник не останавливался у его двери. Жалкая тощая лошадь — ее ребра можно было пересчитать с такою же легкостью, как прутья рашпера[46], — уныло бродила на небольшом поле у дома, и тонкий слой мха, едва прикрывающий находящийся под ним щебень, терзал и обманывал ее голод. Выглядывая порой поверх изгороди, она жалобно смотрела в глаза прохожему и молила, казалось, о том, чтобы ее взяли с собою из этой страны вечного голода.
