Франс Бенгстон - Викинги
Все согласились с тем, что король Харальд сказал мудро, и было сделано так, как он предложил. Так что в этот вечер, после того как принесли факелы, епископ рассказал историю короля Давида и его сына Авесаллома. Он говорил громко, так что каждый мог слышать его, и рассказал он свою историю интересно, поэтому все, кроме короля Свена, остались довольны. Когда епископ закончил говорить, король Харальд заметил, что его история достойна того, чтобы ее запомнить, по нескольким, причинам. А Стирбьорн засмеялся, поднял свой стакан и сказал королю Свену:
— Будь мудрым, о король, обрати внимание на эту историю и подстригись коротко, как епископы.
Эта реплика понравилась королю Харальду, который хлопнул себя по ляжкам и рассмеялся так сильно, что зашаталась вся скамья по его сторону стола. А когда его и Стирбьорна люди увидели, что их хозяева смеются, они тоже присоединились, даже те из них, кто не слышал, из-за чего смех, так что веселился уже весь зал. Люди короля Свена были, однако, недовольны, а сам он сидел нахмуренный и бормотал что-то себе в кружку, поглаживая бороду и имея угрожающий вид, как будто в любой момент он мог вскочить на ноги и начать драку. Стирбьорн наклонился вперед на стуле и смотрел на него своими светлыми, никогда не мигающими глазами, улыбаясь при этом. Зал наполнило заметное беспокойство, создавалось впечатление, что рождественский мир может скоро быть нарушен. Епископ простер руки и прокричал что-то, чего никто не услышал. Все смотрели друг на друга через стол и присматривали себе какой-либо предмет, который смог бы послужить оружием. Но тут шуты короля Харальда, два маленьких ирландца, известные своим мастерством, вспрыгнули на стол короля Харальда в своих пятнистых одеждах, с перьями в волосах, и начали хлопать своими широкими рукавами, надувать грудь, стучать ногами и вытягивать шеи. Затем они закукарекали друг на друга, точь-в-точь как петухи, так что никто из присутствовавших не мог припомнить, чтобы настоящий петух кричал так хорошо, как они. И в течение нескольких мгновений все забыли про свою злость и качались на скамьях, беспомощные от смеха над их проделками. Так закончился первый день праздника.
На следующий день, когда еда была закончена и принесли факелы, Сигурд Буссон рассказал им о своих приключениях в Йорундфьорде и о том, как длинные волосы спасли его. Все знали про эту экспедицию, что йомсвикинги, вместе с людьми с Борнхольма, отправились на многих кораблях под командованием сыновей Струт-Харальда, с Бу Дигре и Вагном Акессоном, чтобы отвоевать Норвегию у ярла Хаакона, и что немногие вернулись из этого похода. Так что Сигурд не тратил много слов на эту часть своей истории, и не упомянул о том, как Сигвальд вместе со своими кораблями убежал с поля битвы. Потому что было бы грубостью говорить о Сигвальде в присутствии Торкеля Высокого, хотя все они знали Торкеля как смелого воина и, знали также о том, что он получил удар камнем по голове вскоре после того, как вражеские корабли подошли к ним, так что он был без сознания, когда его брат уплывал.
Сигурд был на корабле своего отца и ограничил свой рассказ только теми эпизодами битвы, в которых он сам принимал участие. Он рассказал им о гибели своего отца, о том, как Бу яростно дрался, но в конце концов, когда норвежцы в большом количестве взобрались на борт его корабля, он получил удар мечом по лицу, который снес ему нос и половину челюсти, и как после этого он схватил свой сундук с сокровищами и спрыгнул за борт. Рассказал он и о том, как родственник Бу, Аслак Хольмскалле, впал в неистовство, отбросил свой щит и шлем, что в наше время редко увидишь, и рубил обеими руками, невосприимчивый к ударам, пока исландский бард, сторонник сына ярла Хаакона Эрика, не поднял наковальню с палубы и не размозжил ему голову.
— После этого,— продолжал Сигурд,— тем из нас, кто еще оставался жив на корабле моего отца, мало что оставалось делать, потому что нас было мало и мы были уставшими. Все наши корабли к этому времени были захвачены, кроме одного только корабля Вагна, который все еще сражался. Мы были окружены на полубаке и были настолько обессилены, что скоро уже не могли двигать ни руками, ни ногами. Наконец, нас осталось только девять, все раненные, тут они прижали нас своими щитами и таким образом захватили. Нас обезоружили и привели на берег. Вскоре сюда же приволокли и тех, кто остался жив на корабле Вагна, среди них был и сам Вагн. Его несли двое, у него были раны и от меча, и от копья, он был бледен и не говорил ничего. Они заставили нас сесть на бревно на берегу, а наши ноги связали крепкой веревкой, но руки оставили несвязанными. Так сидели мы и ждали, в то время как к ярлу Хаакону послали людей узнать, какова будет наша участь. Он приказал, чтобы нас немедленно убили, и ярл Эрик, его сын, и его многочисленные воины пришли посмотреть на наш конец, потому что норвежцам было любопытно посмотреть, как йомсвикинги поведут себя перед лицом смерти. Нас было на бревне тридцать человек, девять с корабля Бу, восемь с корабля Вагна, остальные с других кораблей. Вагн сидел на самом правом краю, и я скажу вам имена тех, которых я знаю.
После этого он перечислил все имена, которые были ему известны, в том порядке, в котором они сидели на бревне. Все собравшиеся в зале слушали молча, поскольку многие из тех, кого он назвал, были им известны, а некоторые из слушателей имели родственников среди погибших.
Он продолжал:
— Затем пришел человек с широким топором, встал напротив Вагна и сказал: «Знаешь, кто я?» Вагн посмотрел на него, но, казалось, не заметил, и не сказал ничего, поскольку был очень утомлен. Тогда тот человек сказал: «Я — Торкель Лейра. Может быть, ты помнишь о своей клятве убить меня и уложить в постель мою дочь Ингеборг?» Это было правдой, поскольку Вагн действительно поклялся сделать это перед отплытием, так как слышал, что дочь Торкеля была самой красивой девушкой в Норвегии, кроме того, одной из самых богатых. «Но сейчас,— продолжал Торкель Лейра с широкой улыбкой,— кажется более вероятным, что я тебя убью». Вагн скривил губы и сказал: «Остались еще живые йомсвикинги». «Они не проживут долго,— ответил Торкель,— а я позабочусь о том, чтобы не было ошибки. Ты увидишь, как под моей рукой умрут все твои люди, после чего сразу же последуешь за ними». После этого он пошел на другой конец бревна и стал отрубать головы пленникам, одному за другим. У него был хороший топор и работал он с охотой, так что ему ни разу не понадобилось повторять удар. Но я думаю, что те, кто смотрел на все это, должны признать, что люди Вагна и Бу знают, как себя вести перед лицом смерти. Двое, сидевшие недалеко от меня, затеяли спор о том, как чувствует себя человек с отрубленной головой, и сошлись на том, что это — одна из тех вещей, которые трудно знать заранее. Один из них сказал: «У меня в руке брошь. Если после того, как я потеряю голову, мой мозг еще будет работать, я воткну ее в землю». Торкель подошел к нему, но как только удар пришелся по его шее, брошь выпала на землю. После этого между Торкелем и мной оставалось только два человека.
Сигурд Буссон спокойно улыбался своим слушателям, которые сидели в молчаливом возбуждении. Он поднял кружку и отхлебнул большой глоток.
Король Харальд сказал:
— Я вижу, что твоя голова все еще на плечах, и любой может судить по звуку твоих глотков, что и с шеей у тебя все в порядке. Но то положение было печальным, и довольно трудно догадаться, как тебе удалось спастись и рассказать нам эту историю, какими бы твои волосы ни были длинными. Это — хорошая история, не заставляй нас ждать, чем кончилось.
Все были согласны с этими словами, и Сигурд Буссон продолжал:
— Когда я сидел там на бревне, я был не более напуган, чем другие. Но мне жалко было умирать, не сделав перед смертью ничего такого, о чем бы потом рассказывали. Поэтому, когда Торкель подошел ко мне, я сказал ему: «Я боюсь за свои волосы, не хочу, чтобы они перепачкались кровью». Сказав так, я откинул их вперед через голову, и человек, шедший позади Торкеля — потом я узнал, что это был его шурин — подбежал ко мне, намотал мои волосы на пальцы и сказал Торкелю: «Ну, бей!» Он так и сделал, но в тот же миг я дернул головой назад так быстро, как только мог, так что топор попал между мной и его шурином и отрубил обе руки шурину. Одна из них так и осталась висеть у меня на волосах.
Все в зале взревели от хохота. Сигурд сам смеялся вместе с ними. Потом он продолжил:
— Вы можете смеяться, но каким бы громким ни был ваш смех, он — просто тишина по сравнению с хохотом норвежцев, когда они увидели, как шурин Торкеля корчится на земле, а Торкель стоит над ним и завывает. Некоторые из них так смеялись, что попадали на землю от смеха. Ярл Эрик подошел поближе, посмотрел на меня и сказал: «Кто ты?» Я ответил: «Меня зовут Сигурд, мой отец — Бу, еще живы йомсвикинги». Ярл сказал: «Ты действительно достоин Бу. Примешь ли от меня жизнь?» «От такого человека, как ты, ярл,— отвечал я,— я, приму жизнь». Меня развязали. Но Торкель, недовольный этим, заревел: «Ах вот как! Тогда я не буду терять времени и зарублю Вагна». Подняв топор, он помчался к нему, а тот сидел спокойно на конце бревна. Но один из людей Вагна, по имени Скарде, хороший человек из Кивика, сидел через четырех человек от Вагна. Ему показалось неправильным, что Вагн потеряет голову вне очереди. Он вскочил перед Торкелем, тот наткнулся на него и упал, растянувшись перед ногами Вагна. Вагн наклонился и взял топор, и на лице его не было сомнений, когда он опустил топор на голову Торкеля. «Я выполнил половину моей клятвы,— сказал он,— а еще ведь остались живые йомсвикинги». Норвежцы засмеялись громче обычного, а ярл Эрик сказал: «Примешь жизнь, Вагн?» «Если ты дашь жизнь нам всем»,— ответил Вагн. «Да будет так»,— сказал ярл. Так они освободили нас. Двенадцать из нас спаслись живыми.
