Пол Гэллико - Миссис Харрис едет в Нью-Йорк

А еще был среди клиентов миссис Харрис некий мистер Александр Хироу, который путался с духами, призраками и полтергейстом и державший загадочную лабораторию на задах своего дома в Итон-Мьюз. Миссис Харрис его берегла и лелеяла, хоть и побаивалась. Но, согласитесь, как это здорово — быть на короткой ноге с тем, кто, в свою очередь на короткой ноге с потусторонними существами!

Даже такие, казалось бы, мелочи, как то, удастся ли мистеру Пилкертону отыскать свой паричок, которым он прикрывал растущую лысинку и который с пьяных глаз запихал невесть куда, или самочувствие оранжевого карликового пуделя Уодхэмов — эта симпатичная и дружелюбная собачка вечно чем-то хворала, — или, скажем, успеют ли сшить новое платье к Охотничьему Балу для леди Дант, — даже такие пустяки делали каждый день интересным.

А как приятно было порой дать от ворот поворот зарвавшемуся клиенту, не угодившему им или нарушившему какую-нибудь из заповедей профсоюза уборщиц, и как интересно было потом выбирать себе нового клиента на место неудачника! Последняя процедура включала звонок в контору по найму или в «Юниверсал Аунтс»[9], допрос претендента и, наконец, волнующий визит в новый дом, кладезь новых сплетен и сокровищницу вещей, за которыми надо было ухаживать.

Что могло сравниться со всем этим — даже в Нью-Йорке, величайшем городе мира?..

Их влекли домой — пустяки. Мелочи. Никогда они не видели, например, столь богатого выбора столь привлекательных продуктов, как в американских супермаркетах — но никогда не видели они и столь безличных, можно сказать бездушных магазинов, как эти супермаркеты. Каждая отбивная, каждый листик латука, каждая вымытая до блеска морковка лежали на прилавках в своих целлофановых саванах — стерильные, надраенные, спеленатые пластиком, взвешенные и оклеенные ярлычками — и нетронутые человеческими руками. А подруги скучали по зеленной лавке Уорблза на углу, с корзинами, из которых на покупателей глядела чуть подвядшая зелень, какие-то задумчивые капустные кочаны, сонные морковки и чуть перезрелая брюссельская капуста; но тут чудесно пахло — не пластиком, а пряностями, землей и чем-то очень домашним — а надо всем царил сам мистер Уорблз. Соскучились они и по своему мяснику, мистеру Хэггеру — им хотелось видеть, как он ловко отрезает ломоть мяса, шлепает его на чашку весов — «Вот, соседушка, лучший английский барашек, какого вам только доводилось пробовать! Один фунт два с половиной пенса, пожалста!» — заворачивает покупку в лист газеты месячной давности и подает, перегнувшись через прилавок, словно вручает бесценный дар.

Подругам довелось отведать все лакомства Нью-Йорка. Они сиживали у Чайлдза, заказывая блинчики с кленовым сиропом, которые миссис Харрис возлюбила всем сердцем, закусывали в кафе-автоматах, где сверкающие хромом и никелем роботы чудесным образом выдавали кофе в стаканчиках и булочки, даже сподобились есть за длинными стойками аптеки, где продавцы в профессионально белоснежных комбинезонах пускали шипучие струи содовой воды в шоколадный сироп и сооружали трех- и четырехэтажные сандвичи королевской пышности. Но наши дамы родились и выросли там, где слышался перезвон лондонских колоколов, Лондон подходил им, как подходит нам уютное, привычное ношеное платье, — и они тосковали по гулу голосов и звону посуды в Корнер-Хаус, по теплому острому аромату в лавочке, где продавали жареную рыбу с картошкой и пикулями.

Здесь они захаживали пропустить стаканчик в бары на Лексингтон-авеню и Третьей авеню — великолепные, сверкающие позолотой на черном дереве и зеркальными стеклами, и в каждом можно было вдобавок бесплатно посмотреть телевизор. Но миссис Харрис и миссис Баттерфильд больше была по душе душноватая, неряшливая, старинная «Корона» в двух шагах от дома, где они, бывало, беседовали за кружкой пива или за капелькой джина, или играли в дартс[10].

Нью-йоркские полицейские были крепкими рослыми парнями, в основном ирландцами — но тем не менее куда им было до славных лондонских бобби! Миссис Харрис не раз вспоминала, как останавливалась поболтать о местных происшествиях и сплетнях с констеблем Хутером, который был не только стражем порядка, но и чем-то вроде районного психолога.

Звуки, запахи и ритмы, небо, закаты и дожди в Лондоне тоже были не такими, как в великолепном Нью-Йорке, и подругам страшно не хватало всего этого. Господи, миссис Харрис тосковала даже по «гороховому супу» — непроглядному лондонскому смогу, в котором бродишь, задыхаясь и сбиваясь с пути.

Но как объяснить всё это Шрайберам?..

Впрочем, похоже, что Шрайберы, которые, конечно, помнили свою счастливую лондонскую жизнь, оказались достаточно чуткими, потому что они, увидав слезы в глазах миссис Харрис, ни о чем более не спрашивали. Мистер Шрайбер только вздохнул и промолвил:

— Ну что ж, если вам надо ехать — значит, надо. Я все устрою.

23

Конечно, для такого порта, как Нью-Йорк, отплытие большого трансатлантического лайнера — не Бог весть какое событие. Такие гигантские корабли уходят отсюда не реже раза в неделю. И все-таки есть в этом нечто волнующее — в особенности если речь идет о самом большом из судов, когда-либо бороздивших моря — о «Куин Элизабет».

И тем более летом, когда американцы устремляются в Старый Свет, в отпуск. Порт бурлит, а все подъезды к причалу No.90, что располагается рядом с эстакадой на Пятидесятой улице, забиты желтыми такси и роскошными лимузинами, подвозящими пассажиров и их багаж. Суетятся пассажиры, провожающие и носильщики, а на борту судна шумит что-то вроде огромного прощального приема, правда, разбитого на кусочки стенами кают, салонов и коридоров. В каждой каюте отъезжающие на прощание угощают пришедших их проводить друзей шампанским, виски и тартинками.

Есть особое, заразное веселье в этих прощаниях — именно в них особенно проявляется беззаботный отпускной дух. Он царил повсюду на «Куин Элизабет» в этот день, 16 июля, — но нигде не ощущался сильнее, чем в заставленной букетами орхидей и роз каюте А-59, самой лучшей и самой большой каюте туристического класса. Здесь в три пополудни, за два часа до отплытия, миссис Харрис и миссис Баттерфильд принимали тех, кто пришел проводить их.

Репортеры обычно не заходят на туристскую палубу, сосредотачиваясь на знаменитостях, которых, конечно же, следует искать в каютах люкс и первом классе. На сей раз им не повезло — самое интересное общество собралось именно здесь, в турклассе. Общество, собравшееся на проводы двух уборщиц, не только включало весьма интересных людей, но было и весьма разнородным. Так, здесь присутствовал посол Франции в США, маркиз Ипполит де Шассань, в сопровождении своего личного шофера мистера Бэйсуотера из Бэйсуотера, Лондон.

Попади сюда репортеры, они, конечно же, заметили бы и мистера Джоэля Шрайбера, президента Североамериканской корпорации кино и телевидения, недавно прославившейся подписанием десятимиллионного контракта со знаменитым Кентукки Клейборном. Президент «Нортамерикан» явился сюда с супругой Генриеттой Шрайбер и недавно усыновленным Генри Браун-Шрайбером, приятным молодым человеком почти уже девяти лет.

Так что очень даже хорошо, что никого из журналистов нелегкая не занесла на туристскую палубу, не то не миновать бы вопросов о том, каким это образом сын лорда Дартингтон-Стоу, внук маркиза де Шассань, чье прибытие в Штаты не так давно было отмечено рядом публикаций с фотографиями, превратился вдруг в приемного сына киномагната.

Присутствовали тут и мистер Грегсон, мисс Фитт и миссис Ходж — соответственно камердинер, горничная и кухарка Шрайберов, прошедшие школу Идеальной Прислуги у отъезжающих дам.

Наконец, дополняли общество несколько Джорджей Браунов из Нью-Йорка, которые успели привязаться к миссис Харрис и кого за время своих поисков она включила в число своих друзей. Был здесь мистер Джордж Браун — зазывала из балаганчика в нарядном костюме и с яркой ленточкой вокруг тульи канотье; пришел капитан Джордж Браун — повелитель буксира «Сёббхан О'Рьян», с выпирающими из-под воскресного пиджака мышцами — он вел за собой свою миниатюрную супругу; прибыл элегантный мистер Джордж Браун с фешенебельной Грэйс-Сквер; двое Браунов из Бронкса; скучающий по Лондону и временам боевого товарищества шоколадный Браун из Гарлема; наконец, Джордж Браун с Лонг-Айленда и целое семейство Браунов из Бруклина.

Имя подлинного отца Генри решено было сохранить в секрете, но миссис Харрис сообщила о благополучном завершении поисков, так что Брауны не только провожали ее, но и отмечали успех.

Если бы миссис Харрис и ее подруга попытались держать в руках все подаренные им цветы, они бы не устояли под весом многочисленных букетов. В конце концов миссис Харрис с присущим ей пониманием тонкостей протокола решила, что они будут держать цветы, подаренные маркизом де Шассань — белые орхидеи, перевязанные сине-бело-красными ленточками, цветами Франции: Великобритании и Соединенных Штатов. Вокруг сновали официанты, разливая шампанское и обнося гостей подносами с канапе.