Арчибалд Кронин - Цитадель
С упавшим сердцем посмотрел он на худое застенчивое лицо секретаря, но тотчас же почувствовал радостное облегчение, когда Оуэн достал из кармана желтую карточку.
- Извините, что я пришел так поздно, доктор Мэнсон, но меня задержали в конторе, и я не успел зайти к вам в амбулаторию. Я хотел спросить, согласитесь ли вы взять к себе мою лечебную карточку? Ведь это странно, что я, секретарь Общества, до сих пор не потрудился прикрепиться к какой-нибудь амбулатории. В последний раз я обращался к врачу, когда ездил в Кардифф. Но теперь я буду вам очень благодарен, если вы согласитесь включить меня в списки ваших постоянных пациентов.
Эндрью с трудом заговорил. Ему так много уже пришлось отдать этих карточек, - отдать, скрепя сердце, - что получить карточку, и от самого секретаря, было чем-то ошеломительным.
- Благодарю вас, мистер Оуэн, я... я буду очень рад иметь вас в своем списке.
Кристин, стоявшая тут же в передней, торопливо вмешалась:
- Не зайдете ли, мистер Оуэн? Пожалуйста!
Секретарь хотя и протестовал, уверяя, что не хочет их беспокоить, но, казалось, был не прочь, чтобы его пригласили в гостиную. Сев в кресло у камина, он задумчиво устремил глаза в огонь. Лицо его дышало удивительным спокойствием. Костюмом и говором он ничуть не отличался от обыкновенного рабочего, но этим созерцательным спокойствием и почти прозрачной бледностью кожи напоминал аскета. Несколько минут он, видимо, собирался с мыслями. Потом заговорил:
- Я рад, что имею случай потолковать с вами, доктор. Не падайте духом, если вначале вам трудновато будет ладить с нашими рабочими. Они малость жестковаты, несговорчивы, но, в сущности, народ хороший. Присмотрятся - и начнут ходить к вам, начнут, вот увидите! - И, не давая Эндрью вставить ни слова, Оуэн продолжал: - Слышали насчет Тома Ивенса? Нет? С его рукой совсем дело плохо. Да, это лекарство, против которого вы их предостерегали, сделало как раз то, чего вы боялись. Локоть ему скрючило, не разгибается, так что рука не действует, и из-за этого Том лишился работы в шахте. И так как он обварил руку не на работе, а дома, то ему не дали ни пенни компенсации.
Эндрью невнятной фразой выразил сожаление. Он не испытывал никакого злорадства, только грусть при мысли о напрасном несчастьи, которое так легко было предотвратить.
Оуэн опять помолчал, потом тихим голосом начал рассказывать им о своих мытарствах в юности, о том, как он с четырнадцати лет стал работать в шахте, посещал вечернюю школу и постепенно "выходил в люди", научился писать на машинке и стенографировать и в конце концов был назначен секретарем комитета.
Эндрью стало ясно, что этот рабочий посвятил всю жизнь делу улучшения участи своего класса. Оуэн был доволен работой в комитете, потому что она отвечала этим его стремлениям. Но он хотел дать рабочим не одну только медицинскую помощь. Он мечтал о лучших жилищах для них, лучших санитарных условиях, о лучшей и более безопасной жизни не только для шахтеров, но и для их семей. В разговоре с Эндрью он привел цифры смертности от родов среди жен шахтеров, детской смертности. Он помнил наизусть все цифры, был прекрасно осведомлен обо всех фактах.
Но он не только говорил, он умел слушать. Он улыбался, когда Эндрью рассказывал историю с канализационной трубой во время эпидемии тифа в Блэнелли. Он проявил живейший интерес к утверждению Эндрью, что рабочие антрацитовых копей более подвержены легочным заболеваниям, чем все другие, работающие под землей.
Воодушевленный вниманием Оуэна, Эндрью с большим пылом пустился в обсуждение этого вопроса. После долгих и усердных наблюдений он был поражен высоким процентом легочных заболеваний в самых коварных формах среди рабочих угольных копей.
В Блэнелли у множества бурильщиков, приходивших к нему с жалобами на кашель или на то, что у них "застряло немного мокроты в груди", на самом деле оказывался начальный и даже открытый туберкулезный процесс в легких. И то же самое он наблюдал здесь, в Эберло. Он задавал себе вопрос, нет ли прямой связи между этими заболеваниями и характером работы.
- Понимаете, что я хочу сказать? - говорил он с увлечением. - Эти люди работают целый день в пыли, вредной минеральной пыли, в забоях, и эта пыль набивается в их легкие. Я подозреваю, что она разъедает легочную ткань. Бурильщики, например, которые больше всего глотают пыль, заболевают чахоткой чаще, чем, скажем, откатчики. Конечно, может быть, я на неверном пути. Но мне думается, что я прав. И меня очень привлекает то, что эта область еще мало исследована. В официальной инструкции министерства внутренних дел совершенно не упоминается о таком профессиональном заболевании. Когда рабочие угольных копей сваливаются в чахотке, им не выплачивают ни единого пенни компенсации!
Оуэн встрепенулся, наклонился вперед, его бледное лицо загорелось волнением.
- Боже мой, доктор, какие интересные вещи вы говорите! Давно не слышал ничего более интересного и важного!
Они начали оживленно обсуждать вопрос. Было уже поздно, когда секретарь собрался уходить. Извинившись, что так долго просидел у них, он горячо попросил Эндрью продолжать свои исследования, обещал ему помогать, чем только сумеет.
Дверь закрылась за Оуэном, но он оставил после себя впечатление большой теплоты и искренности. И как тогда, когда решался вопрос о его назначении в Эберло, Эндрью сказал себе: "Этот человек мне друг".
VII
Новость о том, что секретарь передал свою лечебную карточку доктору Мэнсону, быстро распространилась по участку и несколько приостановила рост непопулярности нового доктора.
Но, независимо от этой материальной выгоды, визит Оуэна ободрил и Эндрью и Кристин. До сих пор они оставались как-то вне общественной жизни города. Хотя Кристин никогда об этом не говорила, но во время длительного отсутствия Эндрью, обходившего больных, бывали минуты, когда она остро ощущала свое одиночество. Супруги представителей высшей администрации были слишком полны сознанием собственного достоинства, чтобы посещать жен младших врачей. Миссис Луэллин, обещавшая вечную любовь и восхитительные поездки на автомобиле в Кардифф, оставила один раз, в отсутствии Кристин, визитную карточку, и больше о ней не было ни слуху ни духу. А жены доктора Медли и доктора Оксборро из Восточной амбулатории были очень уж непривлекательны: одна - увядшая, напоминавшая белого кролика, другая - нудная святоша, которая в течение целых шестидесяти минут (по купленным у фирмы "Ридженси" дешевым часам) говорила о миссионерстве в Западной Африке. Было очевидно, что и между младшими врачами и между их женами нет никакого единения и они не поддерживают знакомства. По отношению к городу они занимали позицию людей равнодушных, пассивных и даже угнетаемых.
В один декабрьский вечер Эндрью, возвращаясь домой в "Вейл Вью" верхней дорогой, на вершине холма увидел шедшего к нему навстречу молодого человека своих лет, худого, но крепкого и подтянутого, в котором он сразу узнал Ричарда Воона. Первым его побуждением было перейти на другую сторону дороги и уклониться таким образом от встречи с этим человеком. Но в следующее мгновение он подумал упрямо: "А с какой стати? Мне решительно все равно, кто он такой".
Глядя в сторону, он собирался уже пройти мимо Воона, но, к его удивлению, услышал обращенный к себе оклик, дружелюбный и полушутливый:
- Алло! Вы, кажется, тот самый человек, который отправил Бена Ченкина обратно на работу?
Эндрью остановился, настороженно глядя на спрашивавшего, как будто говоря: "Ну, и что же из того? Я это сделал вовсе не затем, чтобы тебе угодить". Отвечая Воону довольно вежливо, он мысленно говорил себе, что не позволит никому обращаться с собой покровительственно, хотя бы даже и сыну Эдвина Воона. Вооны были фактическими владельцами всех предприятий в Эберло, получали все доходы от окрестных копей, занимали исключительное положение, были богаты и недосягаемы. Теперь, когда старик Эдвин удалился на покой в свое имение близ Брекена, Ричард, его единственный сын, стал директором-распорядителем компании. Он недавно женился и выстроил себе большой дом в современном стиле, стоявший высоко над городом.
Теребя жидкие усики и рассматривая Эндрью, он сказал:
- Хотел бы я тогда полюбоваться на физиономию старого Бена!
- Мне она не показалась особенно забавнои.
Губы Воона под прикрывавшей их рукой дрогнули улыбкой при этой вспышке шотландской заносчивости. Но он непринужденно промолвил:
- Между прочим, вы наши ближайшие соседи. Моя жена (последние несколько недель ее здесь не было, она уезжала в Швейцарию) собирается навестить вашу. Ведь вы уже, верно, устроились окончательно?
- Благодарю, - ответил Эндрью коротко и пошел дальше.
Вечером за чаем он в ироническом тоне рассказал об этой встрече Кристин.
