Сомерсет Моэм - Сотворение Святого
Теперь нашей единственной надеждой оставался Рим. Папа прислал посланца, чтобы сообщить, что готовит армию, и попросил нас держаться. Сообщение об этом Савелло вывесил на ярмарочной площади, и толпа, читая его, восхваляла папу и Савелло. По мере того как влияние Кеччо падало, укреплялся авторитет Савелло. На заседаниях совета протонотарий все чаще добивался принятия своих решений, которые обычно противоречили мнению Кеччо. Не раз и не два решения эти он предлагал только для того, чтобы показать свою власть и унизить Кеччо. С каждым днем Кеччо становился все более замкнутым и молчаливым.
Стремление горожан к сопротивлению сильно уменьшилось, когда стало известно, что армия Лодовико в одном дневном переходе от Форли, тогда как из Рима никаких вестей не поступало. К папе отправлялись гонцы с просьбами ускорить выход армии или хотя бы направить какие-то войсковые части для поддержания боевого духа горожан. Жители поднимались на городские стены и смотрели на две дороги, одну — ведущую в Милан, вторую — в Рим. Герцог подходил все ближе. В город потянулись крестьяне со своими семьями, домашней скотиной, добром, которое могли увезти. Они говорили, что герцог приближается с сильной армией, и он поклялся предать всех форлийцев мечу, чтобы отомстить за смерть брата. Страх беженцев охватил и горожан, вызвав всеобщую панику. Ворота закрыли, всем взрослым мужчинам приказали взяться за оружие. Те запротестовали, спрашивая, что могут сделать неопытные люди против обученной армии герцога? Женщины плакали и умоляли мужей не рисковать своими драгоценными жизнями. Недовольство политикой Кеччо звучало все громче.
Где армия из Рима? Жители спрашивали крестьян, но те ничего не знали об этом. Дорога, по которой должна была прийти дружественная армия, оставалась пустынной.
Зато на дороге в Милан внезапно появился авангард войска герцога. Одни солдаты спускались на равнину, другие поднимались на вершину холма. Потрясенные горожане видели, какая огромная приближается армия — пять, десять, двадцать тысяч человек! Когда же появится арьергард? Паника в городе только усиливалась. Наконец вся армия разместилась на равнине и начала обустраиваться в суете, мельтешении, криках-приказах. Со стен казалось, что колония муравьев готовится к зимовке. Солдаты разбили лагерь, обнесли его полевыми укреплениями, поставили палатки, и осада Форли началась.
Глава 29
Наступила ночь, но прошла она без сна и отдыха. Горожане собирались на городских стенах, озабоченно переговаривались, вглядывались в темноту, пытаясь увидеть спешащую на помощь армию из Рима. То и дело кому-то казалось, что он слышит топот кавалерии или видит блеск брони, и тогда все замирали, затаив дыхание, прислушиваясь. Но тщетно. Форлийцы приходили на площадь семьями. Во всех церквях молились и плакали женщины. Наконец прохлада воздуха подсказала им, что заря близка, постепенно тьма начала светлеть, и вскоре над облаками, закрывавшими восточный горизонт, появилась желтоватая полоска света. С нарастающей озабоченностью мы смотрели в сторону Рима. Туман скрывал от нас землю, но некоторые наблюдатели видели что-то большое и черное вдалеке, на горизонте. Они указывали на эту черноту остальным, и уже никто не отрывал от нее глаз. Но чернота эта не приближалась, а когда солнце медленно поднялось и желтые лучи пробили облака, мы увидели лишь уходящую вдаль пустынную, пустынную дорогу.
Горожане обреченно ахнули и принялись спрашивать друг друга, когда же придет помощь. В этот момент на стенах появился какой-то мужчина, сообщивший, что протонотарий получил письмо от папы, в котором тот сообщал, что обещанная подмога уже в пути. Все радостно закричали. Наконец-то!
В город вели четверо ворот, и осада началась с одновременной атаки на все. Но ворота были хорошо укреплены, и атаку эту отбили без особого труда. Но тут же мы услышали грохот орудий, крики, вопли, увидели языки пламени, поднимающиеся над крышей одного из домов. Занятые Лодовико, мы напрочь забыли про врага в центре города, и обстрел из крепостных орудий вызвал жуткую панику.
Комендант нацелил их на дома, окружавшие крепость, и разрушения были значительными. Обитатели домов бросились врассыпную, похватав свои пожитки, и укрылись в более безопасных частях города. Один дом загорелся, и какое-то время мы опасались, что пламя перекинется на соседние строения, и тогда к нашим бедам добавится еще и большой пожар. Люди видели в этом руку Божью. Говорили, что это месть Небес за убийство графа, и когда Кеччо поспешил к горящему дому, они более не стали сдерживаться и принялись честить и освистывать его.
Потом, когда пожар удалось потушить и Кеччо шел через площадь, они окружили его, осыпая проклятиями и не давая пройти.
— Трусы! — прошипел он, яростно глядя на них, сжимая кулаки. А потом, более не в силах сдерживаться, выхватил меч и закричал: — Дайте мне пройти!
Они раздались в стороны, и он прошел. Но за его спиной толпа сомкнулась и вновь, только еще громче, зазвучали проклятия.
— Клянусь Богом, — воскликнул Кеччо, — я бы с радостью развернул пушки и выкосил их, как траву.
То были первые гневные слова, которые он произнес в адрес своих горожан.
Нас тоже перестали жаловать и освистывали, когда мы с Маттео или Моратини проходили по улицам. А ведь неделей раньше они лизали наши сапоги и целовали землю, по которой мы проходили.
Атака продолжалась снаружи и изнутри, по городу ползли слухи, что Лодовико поклялся отдать город на разграбление армии и повесить каждого третьего. И все знали его как человека слова. Сначала шепотом, а потом все громче зазвучали предложения сдаться… Мысль эта завладела всеми, и когда даже самые смирные жители, осмелев от охватившего их страха, заговорили об этом, они принялись виновато переглядываться. Собирались группами, шушукались, замолкали, если вдруг видели человека, которого причисляли к сторонникам Кеччо. Горожане обсуждали, как что-то выторговать для себя. Некоторые предлагали сдаться безо всяких условий, другие отдавали предпочтение хоть какому-то, но соглашению. Наконец прозвучало предложение выдать герцогу семнадцать заговорщиков, которые подготовили убийство Джироламо. Мысль эта сначала их испугала, но скоро они к ней привыкли. Говорили, что на самом деле д’Орси нисколько не заботило общее благо, они преследовали личные цели, убивая графа, и тем самым навлекли на город беду. Горожане ставили Кеччо в вину, что он заставил их страдать в угоду собственному честолюбию. Ранее они превозносили его до небес за отказ править городом, теперь же говорили, что он лишь прикидывался, а на самом деле собирался при первой возможности захватить город. Другие же помогали ему из жадности и мелкой мести. Обсуждая нас, они только распалялись и скоро пришли к выводу, что поступят по справедливости, выдав герцогу виновников их бед.
День прошел, и вторая ночь, а помощь из Рима все не приходила.
Еще одна ночь миновала, но ничего не изменилось: дорога на Рим по-прежнему пустовала.
И четвертая ночь прошла без изменений. Горожан охватило разочарование: если армия выступила на подмогу, почему же ее нет? Внезапно они принялись задавать вопросы о письме из Рима от папы. Никто не видел посланца. Как появилось письмо? Ужасные подозрения зародились в головах, и горожане устремились к дворцу д’Орси, требуя встречи с Савелло. Как только он появился, раздались крики:
— Покажи нам письмо!
Савелло отказался. Они настаивали. Спрашивали, где гонец, который доставил его. Савелло ответил, что отправил его обратно в Рим. Никто из нас тоже не видел письма, и мы заподозрили неладное. Кеччо спросил:
— Письмо было?
Савелло какое-то мгновение смотрел на него, прежде чем ответить:
— Нет.
— Господи, почему вы сказали, что получили его?
— Я не сомневался, что армия выступила. И хотел их подбодрить.
— Дурак! Теперь они ничему не поверят. Дурак, ты все испортил!
— Не я, а ты! Ты сказал мне, что весь город хочет перейти к папе!
— Так оно и было, пока не появился ты со своей ложью и интригами!
Савелло сжал кулаки, и я подумал, что он собирается броситься на Кеччо. Но тут с улицы донеслись крики толпы:
— Письмо! Гонец!
Кеччо подскочил к окну.
— Нет никакого письма! Протонотарий солгал вам! Помощи не будет ни из Рима, ни из Флоренции!
Толпа загомонила, и теперь послышались уже другие крики:
— Сдаваться! Сдаваться!
— Сдавайтесь, если хотите, — ответил им Кеччо, — но не думайте, что герцог простит вас. Придется отвечать за то, что вы раздели графа, надругались над телом, разграбили его дворец.
Савелло стоял один, побагровев от ярости. Кеччо повернулся к нему, губы искривила насмешливая улыбка.
Глава 30
На следующий день состоялось секретное заседание совета, о котором заранее не узнали ни Кеччо, ни его друзья. Но потом нам стало известно, что на заседании обсуждались условия капитуляции, предложенные Лодовико. Герцог потребовал, чтобы детей графа передали ему, а для управления городом предлагал создать комиссию, часть членов которой назначил бы он, а часть — жители Форли. Вскоре после полудня вошел слуга и сообщил, что к дворцу пришли Никколо Торниелли и другие члены совета. Кеччо спустился к ним, и Никколо заговорил, едва увидев его:
