Торнтон Уайлдер - К небу мой путь
— Но, миссис Эфрим, на вас это не отразилось, и вы по-прежнему обаятельны, уверяю вас…
— Вы можете говорить что угодно, господин судья, — сказала она, но морщины на ее лбу все-таки разгладились. — И это весьма любезно с вашей стороны, но это не меняет дела.
— Миссис Эфрим, — сказал судья, склоняя перед ней голову, — суд благодарит вас. Ваш муж и мой друг Натан Эфрим всегда был одним из самых уважаемых людей в нашем городе, и суд принимает за большую честь ваше присутствие здесь сегодня.
Миссис Эфрим с гордостью посмотрела на своих шестерых детей и сказала:
— В действительности, господин судья… ваша честь… я не выдвигаю обвинений против этого молодого человека. Я считаю, что он просто-напросто очень отличается от всех нас, вот и все. Я до сих пор не понимаю, что, собственно, произошло. Сначала я думала, что это обыкновенный хороший молодой человек. — Она быстро взглянула на Браша. — Я не знаю, что и думать, ваша честь.
— Большое спасибо, миссис Эфрим. А вы не могли бы просто рассказать, как было дело?
— Хорошо. Он вошел. Я сидела с вязаньем у окна, когда он вошел… а он не пробыл и двух минут, как мне стало казаться… я не знаю, как еще сказать, ваша честь. Словом, он начал втираться ко мне в доверие.
— Скажите на милость! — Судья сделал круглые глаза.
— Я не знаю, что еще рассказывать, ваша честь. Чего только он не вытворял! Пытался всучить мне яблоко, вдевал мне нитки в иголки…
— Прошу прощения? — не понял судья.
— Он вдел мне нитки в три или четыре иголки. Он спрашивал, как зовут моих детей. Он… он даже купил куклу. Да, сэр! Он даже угостил меня яблоком, а о себе сказал, что не ел целые сутки. А потом он… а потом он хитростью вынудил меня показать, где я прячу деньги.
— Ох, миссис Эфрим, в жизни не слышал ничего подобного! — Судья уже не скрывал улыбки.
— Да, теперь это смешно, ваша честь, — с упреком посмотрела на него миссис Эфрим. — Чего только он не делал! Но я должна сказать, что он мне очень понравился. По крайней мере до тех пор, пока не начал вести себя странным образом, когда ворвался тот самый грабитель.
— Пожалуйста, расскажите об этом подробнее.
Но миссис Эфрим ничего толком не могла рассказать. Из ее путаного повествования судья понял, что в ограблении участвовали, кроме троих или даже четверых вооруженных бандитов, еще и страшная буря и сломанное окно, и еще во всю эту белиберду каким-то непонятным образом вплелся забавный в своей нелепости размен денег. Судья вежливо поблагодарил миссис Эфрим, и она отправилась на место, к своим детям, которые почтительно и даже с восхищением взирали на маму, — ведь с нею только что разговаривал сам судья! Следом была вызвана миссис Робинсон. По ее версии, в магазине вообще не было никакого вооруженного грабителя с платком на лице. Никого, кроме обвиняемого, который стоял посреди магазина и угрожал револьвером миссис Эфрим. И эти показания в точности совпадали с показаниями мистера Уоррена.
Наконец дали слово самому Брашу.
— Молодой человек, вы узнали от миссис Эфрим, где она хранит свои деньги?
— Да, она…
— Вы сказали грабителю, где спрятаны ее деньги?
— Да, ваша честь, но я хотел возместить ей ущерб.
— Вы держали в руках револьвер и заставляли миссис Эфрим поднять руки?
— Да, но я вовсе не хотел…
— Не надо объяснять, что вы хотели и чего вы не хотели. Все, что мне надо, — это факты! А факты говорят сами за себя, не так ли? Далее. Вы позволили грабителю скрыться, когда узнали, что должен прибыть шериф города?
Браш молчал.
— Вы будете отвечать на этот вопрос?
Браш с окаменевшим лицом смотрел перед собой. Судья подождал, потом снова заговорил тихим зловещим голосом:
— Надо полагать, вы снова дали обет молчания? И не удивительно! Вам нечего сказать. Факты говорят сами за себя. Вы хотели убедить меня, что все это сплошное недоразумение. Вы уверяли нас, что мы все выйдем отсюда через четверть часа… Опустите руку! Итак, вы втерлись в доверие к миссис Эфрим? Втерлись! Вы вдевали ей нитки? Вдевали! Вы зашли так далеко, что даже купили куклу! Не удивительно, что после этого вам удалось выпытать у нее, где она прячет деньги!
Тут судью от собственного остроумия охватил такой восторг, что он, скрывшись опять за своим книжным барьером, зашелся кашлем, чтобы не расхохотаться. Успокоившись, он увидел, к своему изумлению, что Браш покинул место обвиняемого, спустился по ступеням в зал и уже идет в проходе между кресел, намереваясь, похоже, совсем покинуть здание суда.
— Вы куда? — завопил судья.
— Я не хочу разговаривать с вами, судья Карберри! — ответил Браш.
— Но ведь вы арестованы! Офицер, задержите этого человека!
— Вы не даете мне говорить! — крикнул Браш.
— Вернитесь на свое место! Вы находитесь под арестом! Вы, я вижу, переменили свое мнение. Теперь вам хочется говорить, не так ли? Куда?! Куда вы уходите?! Офицер!
— Я пошел назад в тюрьму, вот и все! — сказал Браш. — Лучше уж я буду сидеть в тюрьме и плести канат, чем терпеть здесь ваши издевательства, господин судья. Вы даже не захотели выслушать мое объяснение.
В этот момент, к еще большему удивлению и без того ошеломленной публики, на самую середину прохода выбежала миссис Карберри.
— Дарвин, не смей безобразничать! — закричала она судье, затем повернулась к Брашу и добавила: — Молодой человек, не обращайте внимания на его слова. Расскажите нам вашу историю. Это он так развлекается. Он вовсе не такой, каким хочет показаться. Вернитесь назад и расскажите нам всё.
— Тихо! Тихо! — закричал судья. — Мадам, сядьте на свое место и предоставьте мне вести судебное заседание. Ладно, Браш, я даю тебе последний шанс.
Но он не смог удержаться и приправил поднявшийся в зале шум и гам еще одним красочным комментарием, крикнув вслед ретирующейся к своему креслу жене:
— А вам, сударыня, достаточно того, что вы командуете у себя на кухне, а здесь, в суде, я сам буду командовать!
После этого заявления судья снова спрятался в укрытие из томов Блэкстоуна, чтобы привести себя в надлежащий вид. Он попробовал голос, утер платком слезы и наконец величественно произнес:
— Мистер Браш, можете ли вы объяснить суду ваше необычное поведение вчера вечером?
— Да, сэр, конечно.
— Мы готовы вас выслушать. Пожалуйста, не забудьте, что вы присягнули на Библии говорить правду, чистую правду и одну лишь правду. Подождите минуту!
Он сделал глоток воды и кивнул стенографистке, чтобы была внимательнее.
И Браш дал суду ясный и подробный отчет о своих поступках в магазине миссис Эфрим. Когда он закончил, судья некоторое время молчал, потом посмотрел в ту сторону, где сидела его жена. Он снял очки, подышал на них и неторопливо протер носовым платком. Публика затаив дыхание напряженно следила за ним. Судья повернулся к миссис Эфрим:
— Миссис Эфрим, имеете ли вы добавить что-нибудь или уточнить сказанное?
— Нет, господин судья. Все так и было.
— Ну что же, теперь по крайней мере мы имеем обо всем этом мало-мальски связное представление. Мистер Браш, можете ли вы объяснить суду причины, по которым вы отдали грабителю деньги, принадлежавшие миссис Эфрим?
— Да… Эти причины вытекают из моей теории. Вернее, из двух моих теорий.
— Что-о-о?
— Да. И основным их содержанием я обязан Ганди.
— Опять этот Ганди!
— В моих теориях все основано на ахимсе, ваша честь. Но прежде чем я перейду к ахимсе, я должен сказать вам, что я думаю о деньгах. — И Браш поведал суду свою теорию Добровольной Бедности.
— И вы сами живете, следуя этой теории? — спросил судья.
— Да, ваша честь. И главное положение моей теории состоит в следующем: бедный — это тот, кто постоянно думает о деньгах, даже если он и миллионер, а богатый — тот, кто о деньгах не заботится…
— Благодарю вас, мистер Браш, — сухо сказал судья. — Думаю, что на сегодня нам уже достаточно ваших теорий.
— …и, таким образом, получается, что самые бедные люди во всем мире, — не унимался Браш, — это нищие и грабители. Сейчас вы поймете, что я имею в виду, когда говорю, что грабитель — это нищий человек, который сам не понимает того, что он нищий…
— Хорошо, хорошо, мистер Браш, достаточно. Теперь я должен спросить вас: что же хорошего в том, что вы отдаете свои деньги этим самым вашим грабителям-нищим?
— Это легко понять, господин судья. Когда вы сами отдаете свои деньги грабителю, вы сразу убиваете двух зайцев: своим поступком вы показываете ему, что в душе он — самый обыкновенный нищий попрошайка, и кроме того, вы создаете у него определенное сильное впечатление, что…
— Вы создаете у него впечатление, что вы либо трус, либо дурак.
Браш улыбнулся и покачал головой.
— Хорошо, я объясню свою теорию на другом примере. Это моя самая любимая идея, и я уже давно думаю над ней. Ваша честь, дело в том, что я — пацифист. И если меня пошлют на войну, я не буду стрелять в противника. Теперь представьте себе, что я сижу в какой-нибудь воронке от снаряда и вдруг встречаю вражеского солдата, который намерен застрелить меня. Предположим, я выбиваю у него из рук оружие. Естественно, он ожидает, что я застрелю его, но я-то не стану делать этого! И это непременно произведет на него сильное впечатление — не так ли?
