Эдуард Вильде - В суровый край
— У нас нет ни малейших причин, — заканчивает свою речь защитник, — не доверять показаниям свидетельницы, точно так же, как у нас нет причин считать подсудимого виновным. Его невиновность для всех нас ясна как день, она вполне ясна даже для самых недоверчивых из нас. Я прошу суд признать подсудимого Яана Ваппера невиновным и освободить его. Что касается двух других подсудимых, то за недостатком улик прошу также освободить их или же отложить рассмотрение дела, так как по просьбе своих подзащитных я выдвигаю требование о вызове в суд еще двух свидетелей, которые могут дать показания в пользу подсудимых.
Суд покидает зал для вынесения приговора. Подсудимых уводят в соседнюю комнату. Зал суда наполняется нестройным гулом голосов. Все охвачены нетерпеливым ожиданием.
Звенит электрический звонок — суд снова входит. Все шумно встают. Подсудимые с побледневшими лицами возвращаются на свои места. Глубокая тишина воцаряется в зале. Зачитывается приговор.
— Подсудимые Каарель Линд и Юхан Мельберг остаются под следствием в тюрьме — их дело требует дальнейшего расследования. Подсудимый Яан Ваппер признан невиновным.
По душному, пропитанному тяжелыми испарениями залу проносится дружный вздох облегчения. Люди взволнованно смотрят на подсудимых, на оправданного юношу устремлены приветливые взоры всех сидящих в зале. Все, вероятно, ждали, хотели такого приговора! Но Яан Ваппер не замечает ни одного из этих дружеских взглядов, кроме двух сияющих глаз, да и их он видит словно сквозь сизый туман. У него кружится голова, какая-то мощная, горячая волна пробегает по всему телу, силы едва не оставляют его, ноги подкашиваются. Потрясенный, стоит он перед своей заступницей и избавительницей, а она смотрит на него с такой же жадной нежностью, с такой же безмолвной жалостью, как в тот раз, когда около церковной ограды она впервые встретила его после тяжелой болезни…
Они вместе возвращаются домой, держась за руки, как дети. Они не разговаривают, только поглядывают друг на друга — Анни с радостной улыбкой победителя, Яан — серьезно, с некоторым удивлением и почтительностью. «Что ты сделала ради меня!» — говорит его взгляд. А девушка словно и не сознает благородства своего поступка, ею владеет одно ликующее чувство, одна мысль: удалось, я освободила тебя… ты спасен!
Ей и в голову не приходит задать ему тот страшный вопрос, который каленым железом жжет порой душу Яана: а достоин ли ты того, что я для тебя сделала? Что спасло тебя — ложь или правда? Безвинно ли ты носил тот серый халат, который я с тебя сорвала, или за дело?
Анни не спрашивает. Даже из простого любопытства она не спросила Яана, где же он, собственно, был в ту проклятую ночь — дома или еще где-нибудь. Анни испытывает такую радость, что не хочет расспросами омрачать первые счастливые минуты свидания. И они молча продолжают путь.
Лишь спустя немного времени из односложных ответов Анни на его робкие вопросы Яан узнал, как обстоят дела дома, где его мать с детьми, как они живут.
Мать вынуждена была покинуть лачугу в юрьев день — полураздетая, больная и голодная. Андрес, вполне понятно, не захотел дольше терпеть на своей земле, вблизи своего благочестивого дома, «воровское гнездо». Бедствующая семья, не способная к труду, перешла на иждивение общины; Кай с детьми теперь «волостные нищие», они живут подаянием. Им дают кров и еду по очереди во всех крестьянских домах, так как дома призрения в волости нет. Сегодня им отводят угол на одном, завтра — на другом хуторе. Приходится терпеть и холод, и брань, и попреки — и все сносить молча. Ведь нищий не смеет возражать, он лишен человеческих прав. Да еще какой нищий! По чьей вине он нищий? Яан-то сидит за кражу в тюрьме, а другие должны кормить его мать с детьми! «Мать вора, мать вора!» — дразнят ее ребятишки, едва она появляется на улице. Только и знай, что прячься, забивайся в угол, униженно гни спину и выпрашивай чуть ли не каждую каплю воды.
Из груди Яана вырвался тяжелый вздох, но Анни прикоснулась к его руке, и это придало ему бодрости. Ведь теперь все кончится! Разве он не вернулся? Разве с него не стерто клеймо преступника? Он сможет теперь снова бороться за жизнь! Яан невольно прибавил шагу, словно услышал жалобный призыв матери.
А весеннее солнце озарило их золотыми лучами, воздух был напоен ароматом цветов, лес и луга оглашал птичий гам. Новый прилив жизненных сил и бодрости наполнил душу Яана, — грудь его задышала свободнее, в грустных глазах появился живой огонек. Он чувствовал в своей руке горячую руку Анни и не боялся ничего — ни жизни, ни людей, ни своего истерзанного сердца, где звучал голос, напоминающий о его прошлом. Все теперь изменится к лучшему.
— Теперь все наладится, — ободряла его Анни, словно читая его мысли. — Перестань грустить, надо радоваться!
— А ты? Тебя-то что ждет? — Яан устыдился, что этот вопрос так поздно пришел ему в голову.
— Меня? — спокойно переспросила девушка. — А что мне сделается? Если отец чересчур разойдется, я уйду от него и стану работать, ведь я молода и здорова.
И она стала весело рассказывать о том, как готовилась к поездке в город. Стараясь, чтобы отец не догадался и не задержал ее, Анни тайком разузнала о дне суда и задолго до этого стала жаловаться на боль в груди. Надо, мол, ехать в город к врачу. Отец позволил. У него самого, как было известно еще раньше, не было времени сопровождать дочь, он послал с ней работника. В городе Анни остановилась у старой тетки-вдовы, державшей лавку, а парня с лошадью отправила обратно домой, сказав, что ей на несколько дней придется остаться под наблюдением врача и она сообщит отцу, когда за ней прислать лошадь. Затем она спокойно выполнила все, что было задумано, — и видишь, как все удачно получилось!
Анни улыбалась, рассказывая о своем подвиге. Радость, наполнявшая сердце девушки, не оставляла в нем места страху перед строгим отцом. Она и сейчас еще не знала, что скажет ему, если он опросит, почему она вернулась домой пешком.
К вечеру они дошли до своей волости.
Тут они расстались, чтобы их не увидели вместе.
— Бог помогал нам до сих пор, поможет и впредь, — сказала Анни, когда Яан пожал ей руку. Она глубоким взглядом, с душевной теплотой поглядела на любимого, и тот смущенно, почти испуганно, опустил глаза. Каждый пошел своей дорогой.
Как только Яан остался один и убедился, что Анни его не видит — его окружал довольно густой ельник, — он отошел подальше от дороги и углубился в лес. Его обступили темно-синие тени, нога неслышно ступала по мягкому мху. Лицо Яана озаряли пурпурные лучи заходящего солнца, пробивавшиеся сквозь вершины деревьев.
Юноша опустился на колени под могучим деревом, поднял руку к вечернему небу и, вспомнив, как Анни приносила присягу перед судейским столом, произнес клятву, в которой упоминалось его прошлое и будущее, клятву, которая должна была навсегда избавить его от позора и душевных мук…
XV
Весть о суде и об оправдании Яана быстро разнеслась по окрестным волостям. Вполне понятный интерес вызвало то обстоятельство, что дочь волостного старшины, этого всем известного благочестивца, выступала на суде в качестве свидетельницы и рассказала, что она по ночам впускала к себе в окно парня. А отец-то на каждой своей духовной беседе ратует против ночных похождений и жестоко бранит молодых людей за их греховную жизнь и плотские утехи!
Вскоре стало известно, какие последствия имели для Анни ее показания на суде.
На хуторе Виргу между отцом и дочерью произошло жестокое столкновение. Говорили, что Андрес, узнав обо всем, словно помешался. Как некий библейский муж, он в исступлении стал рвать на себе волосы, разодрал свою одежду и проклял свою дочь. В припадке ярости он набросился на нее с кулаками, и Анни едва удалось спастись бегством.
— Убирайся с глаз моих, — крикнул ей вдогонку отец. — Не смей никогда показываться в моем доме! Лучше я соглашусь потерять свое дитя, чем позволю осквернить посвященный Иегове дом свой грязью и развратом. Если глаз твой искушает тебя, вырви его, если рука твоя мешает тебе, отруби ее! Так повелевает господь Саваоф!
И он сдержал свое слово. Но и дочь не сдалась, не стала молить о прощении.
— Я ухожу, — крикнула она отцу, — уж бог обо мне позаботится лучше, чем ты! Он ведь знает, что я не такая грешница, какой ты меня выставляешь.
И вот дочь богатого хозяина покинула отчий дом с небольшим узелком в руках, словно провинившаяся и выгнанная из дому служанка, словно преступница! Виргуская Анни теперь сирота и должна искать по белому свету горького трудового куска хлеба.
У старика все же хватило отцовской жалости послать вдогонку дочери лошадь, которая доставила бы ее в город, где Анни намеревалась подыскать себе работу.
Яан мог бы подтвердить эти слухи. Деревенский мальчик принес ему от Анни письмо, в котором девушка сообщала Яану обо всем случившемся. «Ты не думай, что я огорчена или раскаиваюсь в том, что сделала, — писала она. — Я ухожу с радостью, словно меня из тюрьмы выпустили. Я знаю, конечно, что отец поступил так, желая уберечь себя и свой дом от поношения, желая показать, какой он праведник, иначе он не отпустил бы меня, ведь я ему очень нужна. Он, бедняга, хочет показать людям, какой он святой человек и как крепка его вера. Если бы он меня не наказал, его славе пришел бы конец. Значит, иначе он и не мог поступить, желая остаться в глазах людей тем, кем был до сих пор.»
