Жан-Ришар Блок - … и компания
Кабриолет сполз в канаву только двумя задними колесами. Жозеф спустился в ров, покраснел, снял очки, отдал их на сохранение невестке и нагнулся, чтобы взяться за подножку. По лицу его струился пот.
В этот момент дядя Абрам вдруг закричал:
– Подожди, пропусти сначала экипаж!
Жозеф, не разгибая спины, поднял свои добродушные близорукие глаза.
В облаках дорожной пыли, пронизанной лучами заходящего солнца, мчался щегольской фаэтон; им правил, высоко держа вожжи, старик с седыми бакенбардами и в широкополой шляпе. Молодая дама, скромно одетая, даже без зонтика, сидела с ним рядом. Три вислоухих пса пытались положить морды на плетеные борта экипажа.
Пусть даже высокое сиденье фаэтона позволяло разглядеть проезжих еще издали, Жозеф сердцем угадал, кто это, и густо побагровел.
Старик не мог сдержать жеста удивления, но не сразу успел остановить рысь своей полукровки, пробежавшей еще метров тридцать.
Жозеф заметил это. Он нагнул свою бычью шею, схватился обеими руками за подножку кабриолета и, напружив мускулы, одним махом приподнял тяжелый экипаж, придал ему нужное положение и поставил на обочину дороги. Элиза пронзительно взвизгнула.
Гийом подбежал к щегольскому фаэтону и, сам не понимая, что говорит, пробормотал:
– Уже все в порядке… можете ехать.
Старик с видом вежливого сожаления пожал плечами, опустился на скамейку фаэтона, и экипаж исчез в облаках пыли, под лай собак, унося своего великолепного владельца и снисходительно встревоженную улыбку девушки в шелковом светло-коричневом платье.
– Я всегда знал, что он силен, как бык, – сказал Абрам Штерн, – но тут он превзошел самого себя.
Испуганные взгляды родных устремились на Жозефа. Вандеврская кобыла господина Антиньи истощила, очевидно, весь запас своих фокусов. С ее губ стекала обильная слюна прямо на руки Жюстена к его явному отвращению. Она покорно позволила себя запрячь и мирно затрусила по выщербленным мостовым Вандевра, увозя своих изумленных, осунувшихся и напуганных пассажиров.
Тем временем дядюшка Блюм, поддев руку под пухлый локоток тетушки Бабетты, потащился пешком к своему жилищу на площадь Сен-Симплисиен. Он то и дело покачивал головой и говорил, не убавляя шага, своей безмолвной супруге:
– Знаешь, Бабетта, в Бушендорфе наш Жозеф не нанимал карет и не краснел, когда на него смотрели христианские девушки.
А сам виновник торжества хранил на козлах упорное молчание, ибо сегодняшний день дал ему возможность трижды показать себя. И наиболее блистательно – вовсе не тогда, когда это показалось Тэнтэну.
VI
То ли потому, что господин Лепленье случайно встретил Зимлеров в столь странных обстоятельствах, то ли потому, что до него дошли слухи об их положительном балансе, но так или иначе он стал раскаиваться, что до сих пор не отдал эльзасцам визита. Однако он откладывал посещение со дня на день и собрался только в сентябре: уселся после обеда в кабриолет и отправился в Вандевр вместе со своим верным Илэром.
Оставив и слугу и экипаж у здания Коммерческого клуба, господин Лепленье не спеша направился к бывшей фабрике незабвенного Понсэ.
На медном небе вскипали грозовые тучи. Неумолимое лето спалило листву каштанов. Огромный кедр пропыленным скелетом высился из-за каменного забора, огораживавшего владения Обюжуа де ла Борд. Близкая гроза давала себя знать тревожными порывами ветра, который, подхватив опавшие листья, тут же бросал их обратно на землю.
Давно знакомые улицы предместья внушали господину Лепленье приятное чувство доверия. Грохот станков сотрясал землю, из узких жерл фабричных труб вырывались черные завитки дыма, густые теплые испарения щипали горло; все было так, как прежде, как всегда.
Лепленье шагал вдоль безукоризненно стройных корпусов ткацкой фабрики Лорилье-Помье, – она работала на полный ход. Груженые подводы заполняли обширную площадку перед прядильней Сабурэ. Он вспомнил игривые слухи, ходившие об Адриенне Сабурэ, и усмехнулся в седые бакенбарды. Показались дымящие трубы и мерно содрогавшиеся стены мастерских Шевалье-Лефомбер, – значит, и эта фабрика работает с полной нагрузкой.
Он миновал маленькое кафе, перешагнул через ручеек, вернее – струйку раскаленной грязной жижи, и внезапно смягчившимся взором стал вглядываться в узкую уличку, куда убегал этот ручеек. То был затхлый и темный тупик, пересеченный полуразвалившейся стеной.
Тут господин Лепленье улыбнулся вторично. Большая часть его жизни прошла в двух этажах замолкшей фабрички, укрытой за этой стеной. Простой эпизод в цепи времени. Он относился к нему с иронической снисходительностью. Недаром господин Лепленье был необузданным и в то же время изощренным эгоистом, – он сводил все к себе самому и ни во что не ставил себя самого.
Он с удовольствием отметил, что эти старые развалины до сих пор не нашли себе хозяина; впрочем, с тем же чувством смотрел он и на соперничавшие друг с другом фабрики: ни новой трубы не вырисовывается на фоне неба, ни новой крыши в обманчивом свете сентябрьского солнца. По-прежнему сквозь белые кирпичные стены пробивались побеги желтого левкоя. По-прежнему дикие пчелы роились под теми же черепицами. По-прежнему те же извозчики, те же привратники приветствовали старого господина Лепленье.
Бесспорно, крошка Морендэ, встретившаяся ему, стала просто прелестной. Достаточно взглянуть, как скромно семенит она возле своей мамаши, в серебристо-сером шелковом плиссированном платьице с квадратной шемизеткой на юной груди, в плоской шляпке с розовым пером на густых каштановых волосах. Но ведь хорошенькие девушки были и в дни его юности, – будут они и тогда, когда сам он сгниет в темной яме.
Все суета сует, – и посему все заслуживало этого скользящего и внимательного взгляда.
Он называл себя «явление Лепленье», и «явление Лепленье», заметив издали фабрику Зимлеров, почему-то развеселилось. Но тут произошло то, чего он никак не мог ожидать.
С фабрики «пруссаков» не доносилось ни звука, она замерла вся, снизу доверху, ворота были на запоре, зияли пустые глазницы окон.
– Эге! – проворчал он, нетерпеливо постукивая тростью о мостовую. Фасад был приведен в порядок. Еще не просохшая известка покрывала столбы ворот, все металлическое и деревянное было тронуто свежей краской, стекла вставлены, двор подметен. Но скудость по-прежнему проступала сквозь этот жалкий лоск. Ставни жилого дома были наглухо закрыты.
Господин Лепленье охватил одним взглядом своих зорких свиных глазок все эти подробности и удивленно фыркнул.
– Хм! – настороженно прошептал он в нажал кнопку звонка у низкой, обитой железом калитки.
Прошло несколько минут. Ни признака жизни. Над самой землей летали стрижи. Их крылышки с упругим свистом рассекали воздух, – с таким звуком рвется шелк. Вандевр трясло от непрерывной работы сотни тысяч веретен. Он позвонил вторично.
«А что, если они?…» – подумал он, и в сердце его закралось сомнение.
Но вот взвизгнули петли, послышались легкие шаги, и дверь распахнулась. За ней показалась перепуганная мальчишеская физиономия с тяжелыми темно-коричневыми веками. Яркие губы, точно незапекшаяся рана, пересекали смуглое личико.
– Могу ли я, мой юный друг, видеть кого-нибудь из Зимлеров? – осведомился господин Лепленье, снимая широкополую шляпу. Он вложил свою визитную карточку в руку ребенка, который молча повернул назад. Гость последовал за ним.
Поднявшись на две ступеньки, ведущие к дому, мальчик обернулся и что-то пробормотал.
«Что за нелепая мысль так наряжать мальчишку?» – подумал старик. Ступив на выложенный изразцами пол прихожей, он чуть было не задохнулся от запаха приторной сырости.
Мальчик оставил открытой дверь, ведущую, очевидно, в гостиную. Наглухо закрытые ставни и спущенные занавески погружали комнату в полумрак, сквозь который с трудом пробивались слабо мерцающие огоньки семисвечника, стоящего на камине. В дальнем углу, скрытом створкой двери, горели, должно быть, еще свечи, их тусклый свет струился по ковру и мебели.
Посреди этого полумрака виднелась фигура, которая могла принадлежать только одному Ипполиту Зимлеру: на затылке черная шелковая ермолка, голова и плечи закрыты белым покрывалом с бахромой, очки сползли на самый кончик толстого носа. И действительно, это был Ипполит, он бормотал что-то себе под нос, не отрывая взгляда от книги, которую поднес к самым глазам, чтобы лучше видеть. Рядом с ним, опершись па камин, стоял Миртиль, весь закутанный в такое же покрывало, с цилиндром на голове, и следил, ссутулив спину, по своей книге за чтением брата.
В полумраке виднелось несколько неподвижных фигур, и оттуда шло неясное бормотанье, прерываемое вздохами. Мужчины, все как один с покрытыми головами, укутанные в белые шелковые шали, сидели или стояли, уткнувшись носом в книги; женщины держались поодаль, у кресел.
