Василий Великанов - Повесть об укротителе
— Мы и так, Николай Павлович, с ними цацкаемся, как с детьми.
— Любить их надо побольше, Ваня,
— А за что их любить?! — сердито проговорил Петухов, — Горбатые, противные.
Белый Малыш в работе ленив, но за свежую рыбу спокойно проделывал несложные движения. Зато Нечай сначала ворчал, отмахивался лапами, но за сласти охотно шёл на трюки и быстро их запоминал.
— Способный медвежонок! — радовался Николай Павлович.
Задумал Ладильщиков сделать интересный парный номер с медведями, но на первой же репетиции Мишук набросился на Нечая и сильно ударил его лапой.
— Коля, может быть, Мишук ревнует тебя к Нечаю? — полушутя спросила Мария Петровна.
— Нет, Маша, тут что-то не то. Он и при исполнении своих трюков стал ворчать, чего раньше с ним не было, С ним творится что-то странное…
Действительно, это стали замечать за медведем с тех пор, как у него произошел конфликт с актёром…
Пришёл как-то к Ладильщикову пожилой, тщательно выбритый человек и хриплым густым басом представился:
— Я — актёр, Леонид Иванович Верховский. Понимаете, коллега, мне надо сыграть в пьесе роль медведя, а я их не знаю. Мне надо познакомиться с медвежьими повадками. У вас, говорят, есть интересный экземпляр, дрессированный медведь. Помогите мне, дружок.
— Пожалуйста, изучайте, Только осторожнее с ним, Он чужих недолюбливает.
— Спасибо, коллега. Я буду осторожен.
Начал артист изучать повадки медведя. Часами просиживал у клетки, присутствовал на репетициях, на кормежке, временами что-то записывал в блокнот и хрипло бормотал какие-то слова, имитируя ворчанье медведя. Через некоторое время стали за ним замечать, что и ходить-то он стал вразвалку, как медведь, и говор у него стал какой-то нечеловеческий, урчащий.
— У вас, Леонид Иванович, заметны успехи, — улыбаясь, похвалил его Николай Павлович.
— Да, да, коллега. У нас такой режиссёр: требует досконально изучать натуру и влезать, так сказать, в чужую шкуру. Вот и приходится…
Как-то раз пришел Леонид Иванович под хмельком и стал угощать Мишука конфетами, а медведь сцапал конфету вместе с рукой и укусил палец. Актер испугался, закричал и стал ругаться. Ладильщиков успокаивал его: «Извините, Леонид Иванович, наш Мишук не переносит запаха алкоголя…»
Стал Николай Павлович учить Мишука кататься на качелях вместе с догом: поставил их на концах широкой доски, а сам встал посредине между ними и, ухватившись за железные прутья, начал раскачивать качели. Только немного раскачал, а Мишук вдруг ни с того ни с сего так шлёпнул хозяина лапой по шее, что у того даже в глазах помутилось и он еле удержался на ногах. Почему Мишук ударил? Может быть, потому, что испугался высоты или хотел ударить своего врага дога, а нечаянно попал по шее хозяину? И ходить стал Мишук как-то с оглядкой, осторожно, но всё-таки наталкивался на предметы: ткнется — ушибется, разозлится, заворчит. И в такой момент к нему не подходи — схватит, как будто люди виноваты в том, что ему больно.
— Уж не бешеный ли Мишук? — встревожилась Мария Петровна.
С каждым днем Мишук становился всё хуже и хуже. Шерсть у него потускнела, взъерошилась и стала вылезать на боках.
Пришел в цирк Добросмыслов, осмотрел медведя, расспросил о его поведении и сказал:
— Мишук серьёзно заболел.
— Что с ним? — спросил Ладильщиков.
— Нарушение обмена веществ. На этой почве у него и облысение, и слепота, и неврастения.
— Мы его хорошо кормим, — проговорила Вера, опасаясь, что врач может подумать о ней, как о поваре, дурно.
— Я не сомневаюсь в этом, — продолжал Добросмыслов, — но все не так, как на воле. И солнышка он у вас мало видит, а без ультрафиолетовых лучей плохо организму. Придется Мишуку дать отставку.
— Надолго? — тревожно спросил Николай Павлович,
— Да, пожалуй, на несколько месяцев.
— Что вы, Роман Алексеевич! — воскликнул Ладильщиков. — Как же я без него буду?! Ведь я готовлю новую программу, а он у меня главный артист…
— Что поделаешь, Николай Павлович. Он плохо видит и стал очень злобен — дурной пример для других зверей. Передайте его в зоопарк — я с ним займусь.
В напряженном ежедневном труде пробежали шесть месяцев, и новая программа была подготовлена в сокращённом виде, без Мишука. Художественный совет просмотрел её и одобрил. Теперь надо отправляться на гастроли — сдавать экзамен зрителям.
За эти полгода Николай Павлович много раз проведывал своего Мишука, надеясь на то, что хоть к его отъезду Мишук вернётся к нему, но и сегодня, при прощанье, Добросмыслов его огорчил.
— Нельзя трогать Мишука, — сказал врач, — слишком туго поправляется. Попробуйте пока без него. У вас же есть замена.
— А, какая там замена! — с досадой проговорил Ладильщиков. — Хоть и новый аттракцион, а без Мишука, как без премьера, не тот спектакль…
Прошел год. С новой своей программой Ладильщиков объехал двенадцать городов Сибири, Урала и Волги. Во время поездок по Уралу, в Свердловске, у молодоженов Петуховых родился сын, крупный, упитанный. Назвали его Русланом. Бездетные Ладильщиковы, постоянно горевавшие о том, что у них нет детей, обрадовались рождению мальчика не меньше, чем сами родители. Глядя на ребенка и как-то особенно трогательно улыбаясь, Николай Павлович промолвил:
— Богатырь… Весь в отца…
После гастролей вернулись в Москву на отдых. Намечено было выступление в столичном цирке. Этой чести Ладильщиков удостоился потому, что во всех провинциальных цирках его приняли на «ура» при полных сборах.
Находясь на гастролях, Николай Павлович несколько раз писал Добросмыслову, запрашивая о своем Мишуке, и врач всегда отвечал успокоительно: «Все идет нормально».
Как только Ладильщиков вернулся в Москву, в тот же день к нему зашел на квартиру профессор Левкович и, поздравив с успехом на гастролях, сказал:
— Николай Павлович, я вас ждал с большим нетерпением. Вы нам очень и очень нужны: мы задумали создать научно-популярный фильм об условных рефлексах, Натурные съемки намечено провести в уголке Дурова и в вашем зверином хозяйстве.
— Не знаю, как выйдет, Василий Александрович. У меня ведь нет главного артиста — Мишука.
— Но у вас есть другие звери. Нам важно показать метод работы дрессировщика, основанный на учении Павлова об условных рефлексах.
— Хорошо, Василий Александрович, я сейчас съезжу в зоопарк, узнаю.
Добросмыслов встретил Ладильщикова с хорошей, приветливой улыбкой,
— Я очень рад вас видеть, Николай Павлович, — сказал он, пожимая руку, — как прошли ваши гастроли?
— Спасибо. Хорошо. А как мой Мишук поживает?
— О Мишуке, Николай Павлович, потом. Я хочу показать вам нового, интересного медведя. Талант! Не уступает вашему Мишуку.
Около решетчатого вольера толпились посетители парка, взрослые и дети, и временами дружно смеялись. Большой бурый медведь, получая сладкие подачки, проделывал смешные номера. Шерсть на нем была курчавая, густая, с солнечным отблеском. Николай Павлович подошел близко к решетке и, пристально вглядываясь в медведя, проговорил:
— Похож на моего Мишука.
Медведь замер и тоже вперился взглядом в Ладильщикова.
— Да, немного похож на вашего Мишука, — усмехнулся Добросмыслов.
— А что он умеет делать? — спросил Ладильщиков,
— Всё, что вы ему прикажете.
— А кто его учил?
— Человек.
— А ну, испытаем. Мишук, оф! — крикнул Ладильщиков.
Медведь поднялся на задние лапы, не сводя с Ладильщикова своих маленьких карих глазок.
— Вальс! Вальс!
Медведь с неуклюжей, смешной грацией обернулся вокруг и протянул лапу. Толпа засмеялась. Николай Павлович подал медведю кусочек сахару.
— Чудесно! — промолвил он. — Как мой Мишук! А ну, кульбит, ап!
Медведь перекувырнулся через голову и подошел вплотную к решетке.
Ладильщиков клацнул языком, как это он делал раньше при общении со своим Мишуком и, глядя медведю в глаза, проговорил тихо, ласково:
— Мишук… Мишук…
В ответ медведь тоже прищелкнул языком, заурчал и затоптался, покачиваясь из стороны в сторону.
— Мишук… Мишук мой…
Высунув черноватый язык, медведь тыкался носом между прутьями и глухо урчал. Ладильщиков потрепал его по загривку. Медведь обхватил руку лапами и стал ее лизать, обсасывать, как будто она была сладкая.
— Узнал, мой Мишук, — вполголоса проговорил Николай Павлович, — узнал, мой хороший… Соскучился…
В толпе раздались возгласы:
— Э, смотрите! Его медведь! Узнал хозяина!
— Ну, как, Николай Павлович, подойдет для вас этот медведь? — спросил, добродушно улыбаясь, Добросмыслов.
— Роман Алексеевич, это — чудо! Я не знаю, как вас благодарить… Мишук стал еще лучше, чем был раньше. И рефлексы помнит!
