Винсенто Бласко Ибаньес - Обнаженная Маха

Котонер, которому стоило невероятных усилий поддерживать свой ​​костюмчик в пригодном для визитов и званых обедов состоянии, был потрясен многообразием костюмов Лопеса де Соса.

— Сколько у вас галстуков, Рафаэль?

Около семисот; он как раз недавно посчитал. И посрамлен, что до сих пор нет вожделенной тысячи, сказал, что собирается пополнить свой ​​гардероб в Лондоне, куда скоро поедет на соревнования лучших британских автогонщиков, которые будут разыгрывать известный кубок. Сапоги себе Лопес де Coca заказывал в Париже, но шведскому мастеру, тому самому, который обслуживает английского короля Эдуарда{49}; брюк у него были десятки, и он никогда не надевал одни и те же больше восьми-десяти раз; белье носил один день, после чего дарил его своему камердинеру. Все шляпы шили ему в Лондоне. Ежегодно он заказывал себе восемь сюртуков — некоторые выходили из моды прежде, чем он их надевал. Они были у него все разного цвета, в зависимости от того, при каких обстоятельствах и в какое время дня он их носил. Один был особенно торжественный — темный, с длинными фалдами, серьезный и строгий. Он заказал его по иностранным иллюстрациям, изображавшим дуэли, как униформу для торжественных случаев, то есть надевал его только тогда, когда кто-то из друзей по клубу обращался к нему как к человеку чрезвычайно авторитетному в вопросах чести с просьбой быть его секундантом.

Портной Лопеса де Соса был в восторге от таланта своего заказчика, его умения с первого взгляда выбрать подходящую ткань и среди множества моделей сразу указать нужную. В общем, юноша тратил на одежду около пяти тысяч дуро в год и вполне серьезно говорил двум художникам:

— Может ли тратить меньше человек, который хочет иметь приличный вид?..

Лопес де Соса стал бывать в доме Реновалеса после того, как художник написал его портрет. Несмотря на свои автомобили и элегантные костюмы, на то, что он пытался вращаться только среди благородной титулованной публики, он так и не сумел закрепиться в обществе, называющем себя высшим светом. Знал, что за глаза его называют «красавчиком в маринаде», намекая на ремесло отца, и сеньориты, считающие его своим другом, и в мыслях не допускают, чтобы выйти замуж за «консервированного мальчика» (еще одно его прозвище).

Своей дружбой с Реновалесом Лопес де Coca очень гордился. Он добился, чтобы знаменитый художник нарисовал его, заплатил, не торгуясь, потому что хотел увидеть свой портрет на выставке. Это был способ, ничем не хуже других, чтобы завоевать популярность, способ протолкнуть свою никчемную личность между больших или меньших знаменитостей, которых рисовал художник. После этого Лопес де Coca подружился с маэстро и стал повсюду говорить «мой друг Реновалес» таким тоном, словно они друг без друга жить не могут. Эта дружба изрядно поднимала его в глазах знакомых. К тому же он увлекался художником совершенно искренне — так однажды вечером, когда юноша долго и нудно говорил про свою ловкость в фехтовании, Реновалес отложил кисти, снял со стены две старые шпаги и показал ему, что и он кое-что умеет. Вот вам и дон Мариано! Как владел он несколькими приемчиками, которым научился когда-то в Риме!..

Часто бывая в доме художника, Лопес де Coca наконец почувствовал интерес к Милито, увидев в ней девушку, на которой можно было бы жениться. При отсутствии громких титулов, быть зятем Реновалеса — это уже не шутка. Поговаривали, что художник очень богат; говорили и о его огромных гонорарах, а он будет работать еще много лет, увеличивая свое богатство, которое когда-то перейдет к дочери.

Лопес де Соса начал ухаживать за Милито, прибегая к своим наиболее действенным средствам: ежедневно появлялся в новом костюме и каждый раз подъезжал к воротам или в роскошном экипаже, запряженном резвыми лошадьми, или в одном из своих автомобилей. Элегантный юноша сумел снискать расположение матери, а это было уже что-то! Такой человек годится для ее дочери. Только бы не отдать ее за художника! И бедный Сольдевилья зря цеплял на шею яркие галстуки, зря красовался в жилетах скандального покроя; соперник его затмевал. А еще хуже то, что жена маэстро, ранее относившаяся к нему почти с материнской нежностью и говорящая ему «ты», так как знала его с детства, теперь была с ним холодна и сдержанна, давая таким образом понять, чтобы он не питал надежд на Милито.

А девушка, всегда веселая и ​​насмешливая, была одинакова с обоими поклонниками. Казалось, она не отдает предпочтения ни одному. Она доводила до отчаяния молодого художника, товарища своего детства, то насмехаясь над ним, то одаривая его искренней любовью и доверием, как во времена, когда они вместе играли, и одновременно восхваляла изящество Лопеса де Соса, смеялась в его обществе, и Сольдевилья даже подозревал, что они переписываются между собой, словно уже помолвлены.

Реновалес радовался, видя, как дочь морочит голову обоим молодым людям, вьющимся возле нее, впадая то в отчаяние, то в надежду. Не девчонка — огонь! Пацан в юбке, больше похожа на мужчину, чем любой из ее кавалеров.

— Я знаю ее, Пепе, — говорил он Котонеру. — Ей надо дать волю — все равно она поступит по-своему. Как только выберет того или другого, следует немедленно ее выдать замуж. Милито не та, что будет ждать. Если не выдать ее замуж сразу и за кого ей захочется, она может убежать со своим избранником.

Отец оправдывал эту нетерпение Милито. Бедная! Чего только не повидала она дома!.. Всегда больная мать, постоянно пугающая ее слезами, криками и нервными срывами, отец, вечно работающий в мастерской, и единственное общество — неприглядная «мисс». Надо благодарить Лопеса де Coca, что он возит их на прогулки, и Хосефина после сногсшибательной езды возвращается немного успокоенной.

Реновалес предпочел бы иметь зятем своего ученика. Этого парня он любил, как родного сына, в свое время он выдержал немало баталий, добиваясь для него стипендий и призов. Правда, в последнее время Сольдевилья немного разочаровал его, будто предал в чем-то, ибо с тех пор как завоевал для себя определенное имя, стал щеголять своей независимостью, восхваляя за плечами маэстро все то, что тот откровенно порицал. Но все равно приятно было думать, что Сольдевилья мог бы жениться на его дочери. Зять — художник; внуки — художники; кровь Реновалеса передалась бы целой династии живописцев, которые озарили бы историю ослепительным светом славы.

— Но вряд ли так будет, Пепе! Боюсь, девушка выберет второго. Наконец, она женщина! А женщины ценят только то, что бросается в глаза: элегантность, удаль, юность.

И в словах маэстро прозвучала грусть, как будто он говорил об одном, а думал совсем о другом.

Затем Реновалес заговорил о достоинствах Лопеса де Соса, словно тот уже принадлежал к его семье.

— Хороший мальчик, правда, Пепе?.. Как на мой взгляд, правда, немного странный. Невозможно слушать его дольше десяти минут, не зевая... Замечательный парень... но не нашей закваски.

Почти с пренебрежением Реновалес заговорил о современной молодежи — сильных молодых людях, наделенных мощным здоровьем и нетронутым каким-либо обучением мозгом, видимо, по причине отсутствия извилин; в настоящее время они врываются в жизнь с большим шумом, их повсюду полно. Что за люди! Увлекаются гимнастикой, фехтованием, гоняют огромный мяч, носятся на лошадях, устраивают бешеные автомобильные гонки; от короля к потомку ничтожного мещанского рода — все стремглав бросаются в этот водоворот детских развлечений, словно призвание человека лишь в том и заключается, чтобы накачивать себе мышцы, обливаться потом или пристально следить за той или иной игрой. Их мозг делается вялым, а деятельность сосредотачивается в конечностях тела. Эти новые люди сильные, но ум у них нисколько не развит, окутанный туманом детской наивности. Такое впечатление, что всю жизнь они будут четырнадцатилетними; им не нужно идти дальше, им достаточно той радости, которую дает движение и игра мышц. Многие из этих мальчишек остаются девственниками или почти девственниками до того возраста, в котором в давние времена человек уже пресыщался любовью и охладевал к плотским радостям. Все их внимание направлено на то, чтобы бежать неизвестно куда и неизвестно зачем, им некогда остановиться и подумать о женщине. Любовь отступила перед мощным натиском спорта. Юноши живут отдельно, сугубо в мужском обществе, атлетические развлечения предоставляют им достаточно удовольствий, и они ничуть не интересуются другими радостями жизни. Это большие дети с сильными руками; такой не побоится выйти против быка, но испугается, увидев, что к нему подходит женщина. Вся их жизненная сила расходуется на силовые упражнения. Как будто разум полностью перешел в руки, а череп остался пустопорожним. Куда катится современная молодежь?.. Возможно, мы являемся свидетелями того, как образуется новое человечество — более здоровое и сильное, человечество, не знающее ни любви, ни кипения страстей, не знающее другой близости, кроме той, что вызвана слепым инстинктом размножения. А может даже, это преклонение перед силой, этот образ жизни, при котором мужчины постоянно находятся в обществе мужчин, раздеваясь то для тех, то для других атлетических развлечений, любуясь очертаниями мышц и другими украшениями здорового мужского тела, разовьется в отвратительное извращение? И все то, что мы сейчас видим, будет способствовать возрождению античных обычаев, когда атлеты презирали женщину и одновременно унижали себя, подражая ее пассивности.