Джонатан Свифт - Дневник для Стеллы
18. Утром был у господина секретаря Сент-Джона, мы с ним собирались пообедать втроем с мистером Гарли, дабы обсудить кое-какие важные дела, но к тому пожаловали несколько джентльменов. Тогда мы с господином секретарем направились из его канцелярии к мистеру Гарли, считая, что поступаем чрезвычайно умно, — черта с два, никто из гостей и не думал уходить и более того, явились новые, и дело кончилось тем, что в восемь часов мистер Гарли удалился, а секретарь и я просидели с его гостями до одиннадцати. Я попытался было увести секретаря, но тщетно, и хотя он клялся, что уйдет, как только прикончит бутылку, мне все же пришлось в конце концов его там оставить. Я дивлюсь благовоспитанности этих людей: видя, что я не хочу больше пить, он перестал мне наливать, однако удержать его самого я был не в силах, и в довершение всего этот мерзавец не позволял уйти ни мне, ни бывшему с нами Мэшему[376]. Добравшись домой, я обнаружил адресованный мне пакет и, распечатав его, нашел в нем памфлет, направленный против меня[377], то есть не против меня лично, но против моих писаний; это весьма учтиво со стороны автора, и он явно на это претендует; но я, скорее всего, оставлю этот выпад без внимания; автор полемизирует кое с чем из написанного мной совсем недавно; я, право, не знаю, что ему ответить, да меня это и не заботит. А вы, позвольте вам заметить, негодные девчонки, потому что проиграли сегодня свои денежки у Стойтов. Позволить такому простофиле обыграть себя, фи, Стелла, как вам не стыдно? Что ж, на сей раз я вас прощаю, но больше ни-ни, слышите, ни-ни. Ну, так и быть, поцелуемся и будем друзьями, сударыня. — А теперь идите и дайте мне лечь, я ложусь теперь раньше, чем прежде. Это впервые за два месяца, что я возвратился домой так поздно, и все оттого, что секретаря потянуло наклюкаться. Итак, доброй ночи, мои маленькиедорогиедерзкиенахальные плутовки.
19. Ну как, удалось вам прочитать это длинное слово в последней строке? Нет, в самом деле, неужто не удалось? Любопытно, когда же. наконец, придет письмо от наших МД? Думаю, что завтра или уж послезавтра наверняка, клянусь, оно уже где-то близко. Сегодня был унылый день со снегопадом, совсем не для прогулок, а посему я чинно пообедал в обществе миссис Ваномри, после чего возвратился домой и вскоре после девяти улегся в постель, потому что памятую старое правило Кульпеппера[378]: Чтобы утром бодрым встать, Нужно лечь пораньше спать; Сколько раз вам повторять: В десять, детки, марш в кровать.
20. Итак, я отправился нынче в своем новом парике, ух-ты, с визитом к леди Уорсли[379], у которой еще ни разу не был, хотя она уже почти месяц как в Лондоне, а потом пошел прогуляться по парку с намерением встретить Форда, которому обещал туда прийти; и вот, идя вниз по Мел, я имел удовольствие столкнуться, с кем бы вы думали? — с Патриком, который вынул из кармана пять писем для меня. Я прочел адрес на первом и сказал — фи, на втором — фу; на третьем — тьфу, тьфу, тьфу; на четвертом — черт побери, черт побери, черт побери, я вне себя от ярости! наконец, на пятом — эге, постойте-ка; вот это уже получше, ага, да это никак наши МД, и тут мы стали его открывать, я хочу сказать тотчас его распечатали, и прочитали самое бессовестное в мире утверждение: «Дорогой Престо, теперь мы с вами квиты». Теперь мы квиты, промолвил Стивен, влепив жене шесть оплеух в ответ на одну. Да ведь я получил от вас девятое через четыре дня после того, как отправил вам тринадцатое. Но скоро я с вами за это рассчитаюсь, юные дамы. Почему вы не указали в конце своего письма, когда вы получили мое одиннадцатое, ну-ка, ответьте мне, бесстыжие девчонки? были бы мы тогда квиты, а? были бы, болтуньи? Но я не стану сейчас отвечать на ваше письмо, а попридержу его для другого случая. Сегодня выпало много снега и ужасно холодно. Я пообедал с Фордом, потому что сегодня день, когда он идет в оперу, и кроме того валит снег, так что мне не хотелось двигаться куда-нибудь далеко. Завтра я пошлю к Смиту узнать насчет посылки.
21. Утро. Всю ночь ужасно мело и стоит дьявольская стужа. Я еще в постели, но долго писать не смогу, потому что руки коченеют. — Хорошо ли ты растопил, Патрик? — Да, сэр! — Что ж, в таком случае я, пожалуй, встану; убери-ка свечу. Вам надобно знать, что я пишу в темном углу моей спальни и принужден пока не встану зажигать свечу, потому что спинка кровати заслоняет от меня окно и при нынешней холодной погоде я держу занавеси задернутыми. Итак, позвольте мне встать, а ты, Патрик, убери-ка свечу, да поживее. — Вечером. У нас теперь стоит лютый мороз и беспрерывно идет снег, так что даже при самом жарком огне нам едва удается согреться. На улице очень скользко; сын булочника сломал вчера бедро. Я хожу медленно, небольшими шажками и стараюсь не ступать на каблук. У жителей Девоншира есть неплохая поговорка: в снег ходи лихо, а в мороз — тихо, и когда идешь, дружок, то ступай лишь на носок, если ж и мороз и снег — лютая погодка, то сиди у камелька, береги подметки. Обедал у доктора Кокберна, но впредь не стану так опрометчиво принимать его приглашения, потому что у него по большей части рискуешь застать целую свору шотландцев.
22. Утро. Замерзаю, замерзаю! Ух, ух, ух, ух, ух. — Помните, как я бывало в морозное утро входил в вашу комнату, прогонял Стеллу с ее кресла, подгребал жар в камине и кричал — ух, ух, ух? Надо вставать; руки у меня до того закоченели, что, поверите ли, я не в силах больше писать. Так что, доброго вам утра, сударыни. — Вечером. Нынче утром я побывал в доме леди Джиффард, повидался с вашей матушкой и попросил ее дать мне бутылку с настойкой из первоцвета, которую в кармане принес домой. А дома хорошенько закупорил, обернул в бумагу, перевязал и отослал Смиту (он завтра уезжает в Ирландию), и послал ему также записку с просьбой быть с ней поаккуратнее и, кроме того, разузнать в Честере насчет вашей посылки. Его не оказалось дома, поэтому бутылку и записку пришлось оставить у него на квартире со строгим наказом передать их ему, а денька через два я пошлю туда Патрика узнать, был ли мой наказ выполнен. Мы с доктором Стрэтфордом[380] условились пообедать нынче у мистера Стрзтфорда в Сити, и я предпочел ради моциона пройтись по морозцу пешком. Правда, на дворе немного «отпустило», как вы, юные дамы, имеете привычку выражаться, и стало несколько слякотно. Домой я возвратился только в девять, а сейчас уже лежу в постели, чтобы черт свернул вам шею на неделе!
23. Утро. Мне сказали, что опять подмораживает, но все же не так холодно, как вчера. А теперь я примусь отвечать на ваше письмо. — Вечером. Поверите ли, только я было собрался утром отвечать на ваше письмо, как ко мне пришел по делу типограф и пробыл у меня около часа, так что мне пришлось встать; а потом пришел Бен Тук, а потом я брился и занимался бумагомаранием; день был такой ужасный, что я отважился выйти только во втором часу, потом я зашел за миссис Бар-тон, и мы отправились с ней к леди Уорсли, к которой были загодя приглашены на обед. Граф Беркли[381] собирается жениться на леди Луизе Ленокс, дочери герцога Ричмонда. Я написал нынче вечером декану Стерну и попросил его сообщить вам, что бутылку с лекарством вам привезет Смит, а на ваше письмо постараюсь ответить завтра утром.
24. Утро. А теперь примемся за ваше письмо. Насчет того, что вы будто бы со мной квиты, я уже высказывался. Так что теперь, мои дорогие и любимые, позвольте мне перейти к следующему. Вы только и знаете жаловаться, что мои письма приходят слишком редко. — Немудрено, ведь мы получили от вас только десятое. — Да, но ведь в конце письма вы признаетесь, что уже получили и одиннадцатое. — А почему МД, не поехали в деревню вместе с епископом Клогерским? Право, такое путешествие пошло бы вам очень на пользу; Стелле следовало поехать верхом, а Дингли — в карете. О епископе Килморском[382] мне решительно ничего не известно, кроме того только, что он человек преклонного возраста, и, конечно, может умереть. По-видимому, он живет в каком-нибудь медвежьем углу, потому что я никогда о нем не слыхал. Что касается моих прежних друзей, то если вы имеете в виду вигов, я ни с кем из них не встречаюсь, как вы могли убедиться по моим дневникам, за исключением одного только лорда Галифакса, да и с ним очень редко; а с лордом Сомерсом так и вовсе ни разу после первого визита, потому что он вел себя как лживый, вероломный негодяй. Что же до моих новых друзей, то они чрезвычайно со мной обходительны, и я уже получил от них достаточно посулов, однако нисколько на этот счет не обольщаюсь, да и рано мне пока еще чего-нибудь от них требовать. Во всяком случае посмотрим, чего тут можно добиться, и, если окажется, что совсем ничего, я нисколько не буду разочарован, чего нельзя сказать о бедняжках МД, и тогда я буду огорчен не столько за себя, сколько за них. — Дальше у вас о веселом Рождестве (только зачем, мои юные дамы, вы об этом так написали? ведь, как известно, если приправа хороша для гусочки, то она подойдет и для гуся), — но я пожелал вам того же самого еще два или три письма тому назад. Что касается ваших новостей, будто мистер Сент-Джон собирается в Голландию, то у него и в мыслях нет оставить свой высокий пост, а если бы и было, то я все равно не поехал бы с ним, потому что во мне нуждаются здесь. Так что вашим новостям, любезный наш политик, мадам Стелла, красная цена — полпенса. Ну-с, а теперь, мадам Дингли! Стало быть, миссис Стоит вас пригласила, и вы, стало быть, гостили в Доннибруке[383], и, стало быть, не могли мне написать. Вы были чертовски аккуратны в ваших дневниках с 25 декабря по 4 января. Насчет пузырька с лекарством и Смита, я, как уже писал вам, все уладил, и он вовсе не живет (или, вернее, не жил, потому что бедняга уже уехал) у мистера Джесса и так далее, однако мы все же разузнали его адрес; а к матушке Стеллы я пошел из-за своих собственных головных болей, поскольку совсем запамятовал, что вы просили в письме прислать вам еще такого лекарства, но я был вне себя от досады, беспокойства и нетерпения при мысли, что Стелла нуждается в своей целебной настойке (я пишу это в самом благопристойном смысле, слышите вы, плутовки), и до крайности рассержен небрежностью Стерна. — Я молю всевышнего, чтобы болезнь Стеллы не возобновилась. — Вы правы, когда знакомые редко приходят, то они становятся нам докучны; я сужу по себе, потому что, когда я редко с кем-нибудь вижусь, то такое знакомство превращается в обузу. — Оставите добрую часть моего десятого без ответа! — Бесстыжая девка, скажите на милость, когда вы вообще отвечали на десятое, или девятое, или хотя бы на какое-нибудь из моих писем? и кто требует вашего ответа, только бы вы писали? Пусть д….. отвечает на мои письма: я, правда, спрашивал в них иногда кое о чем и был бы рад получить ответ, но уже забыл, о чем именно, а вы ни разу не удосужились ответить; я перестану любить ваши письма, если вы будете твердить о необходимости мне отвечать. Подумать только — отвечать! Хороши ответчицы, нечего сказать. — Что же касается памфлета, о котором вы упоминаете и называете его клеветническим[384], и о том, что поговаривают, будто бы его написал некий мистер Престо, то вот вам мой ответ: фи, дитя мое, не следует обращать внимание на то. что вам наболтает каждый бездельник. Сдается мне, что вы все же малость приврали и что вам ничего такого не говорили; ну, признавайтесь, как было на самом деле. — Весьма огорчен тем, что вы намерены так скоро возвратиться к св. Марии[385]; вы станете там бедными, как крысы; вот увидите, это местечко изрядно опустошит ваши карманы; кроме того, я хотел бы, чтобы вы подумали о переезде на лето в деревню. Да, Стелла, пепин и в самом деле уродился прекрасно; Парвисол не смог прислать мне из Ларакора: там около десятка яблонь, я хотел бы знать, есть ли от них какой нибудь прок. — Миссис Уоллс гостила вместе с вами в Доннибруке; как, разве она не собирается рожать? Ну, будет, будет вам. Дингли, угомонитесь, прошу вас. Вы так говорите, словно рассердились на епископа за то, что он не предложил вам карету для путешествия, хотя был обязан это сделать. — Как я провел Рождество? Да не было у меня никакого Рождества. И разве в самом деле недавно было Рождество? Я даже ни разу о нем не вспомнил. Поклон от меня миссис Стоит и Кэтрин, и пусть Кэтрин приготовит к моему приезду кофей и не слишком беспокоится насчет своей наружности, потому что и так сойдет. — Мистер Бернидж, мистер Бернидж, мистер Бреднидж, я получил от него уже три письма одно за другим; он не указывает никакого адреса, так что я понятия не имею, куда к д…… мне ему отвечать? Я бы сжег его последнее письмо, если бы не заметил в конце почерк Стеллы. Его просьба нелепа от начала до конца. Как я могу помочь ему купить офицерскую должность[386]? и если его полк будет отправлен в Испанию, то ему придется либо выступить вместе с полком либо продать свою должность, а при таких обстоятельствах, я думаю, ее едва ли можно будет продать. Если бы ему удалось тогда остаться здесь и в это время начали бы формировать новые полки, я бы еще предпринял попытку, чтобы его зачислили в один из них, хотя и не пользуюсь в такого рода делах влиянием или, во всяком случае, очень незначительным, но если это не удастся, то он должен будет отправиться с полком; ведь ему оказывали немалое снисхождение, и он не раз имел возможность избежать такой крайности, и я сто раз убеждал его, что так и надо поступить. А теперь чем я могу помочь? Если в моих силах будет оказать ему услугу, я непременно это сделаю. Прошу вас, изложите все это поприличнее и передайте ему от моего имени и скажите, что я бы ему написал, если бы знал, куда адресовать письмо; я вам уже говорил это и просил передать ему по меньшей мере раз пятьдесят. Да, мадам Стелла, мне все же удалось прочитать длиннющее словечко, коим вы завершили свое письмо, а вот вы мое, которое я написал после того, как пожелал вам спокойной ночи, небось, не можете прочесть. И все же мой почерк, как мне кажется, стал гораздо лучше, хотя я не теряю надежды, что, когда глазки Стеллы исцелятся, мне опять можно будет писать так же скверно, как всегда. — Ну, вот я и кончил отвечать вам, и мой ответ можно считать исчерпывающим, потому что я положил ваше письмо перед собой и смотрел в него и писал, писал и смотрел и опять смотрел и писал. — А теперь доброго вам утра, мои дамы, и я буду вставать, потому что мне давно пора это сделать, ведь я принимаю на ночь пилюли и мне приходится рано вставать, а зачем я их принимаю, один бог ведает. —
