Джудит Леннокс - Следы на песке

Хотя Николь любила петь, не все в гастрольной жизни ей нравилось. Ее удручали унылые меблированные комнаты, косые взгляды хозяек; она не была привередлива, но всегда любила красивые вещи и ненавидела пользоваться общей с незнакомыми людьми ванной, колечки волос и пена в решетке слива вызывали у нее приступ дурноты.

В ноябре они выступали перед войсками на базе неподалеку от Йорка. Николь поселили на окраине города — тесная комната с высоким потолком и темными серо-зелеными стенами напоминала пещеру. Остальных участников концертной программы разместили в других районах, и по вечерам, после выступления, Николь была предоставлена сама себе. Она не привыкла к одиночеству: с ней всегда были Поппи и Ральф, Фейт и Джейк, и бесчисленные Квартиранты. Тишина и пустота комнаты ее подавляли. Она не знала, как убить время, и не могла заставить себя лечь на кровать. Одеяло в пятнах и протершаяся до полупрозрачности простыня вызывали у нее отвращение. Николь впервые осознала, что хотя жизнь семейства Мальгрейвов всегда была кочевой и несколько неустроенной, но никогда — убогой, Поппи за этим следила.

В Йорке им предстояло пробыть три недели, и к концу первой эта перспектива Николь просто убивала. По ночам она спала, завернувшись в пальто, чтобы не соприкасаться с ужасной постелью. Она не могла есть то, что подавала хозяйка, потому что тарелки были с трещинами и царапинами, а иногда в обед на них красовались засохшие желтые пятнышки — не что иное как остатки утренней яичницы. Николь понимала, что она неблагодарна и чересчур брезглива, что времена тяжелые — идет война и ежедневно гибнут люди, — но ничего не могла с собой поделать. Вареная капуста и жилистая говядина не лезли ей в горло. Она все чаще чувствовала усталость, а иногда у нее кружилась голова. И она ужасно скучала по родным и друзьям.

Так прошло дней десять, и однажды вечером, вернувшись после концерта, она обнаружила, что ее ждет телеграмма. Телеграмма была от Дэвида, он писал, что у него есть дела на севере Англии и он заедет к Николь девятнадцатого числа. Она испытала огромную радость и облегчение, сообразив, что девятнадцатое уже завтра.

На следующий вечер он ждал ее у дверей дома. Она подбежала к нему и обняла. Дэвид пригласил ее на обед, а она предложила сначала немного пройтись. По дороге Николь развлекала его забавными рассказами об остальных участниках турне. Он слушал и смеялся, но потом вдруг спросил:

— В чем дело, Николь? Что не так?

— Все хорошо, — сказала она. — Все так.

Он ей не поверил. Постепенно он вытащил из нее правду, и она неожиданно для себя призналась, что ей одиноко, что жаркое несъедобно, а комната и постель — ужасны.

— А одеяло, Дэвид! В жутких розовых розочках, похожих на капусту. Так и кажется, что из них вот-вот полезут розовые черви! — Она засмеялась, пытаясь превратить все в шутку.

Он озабоченно посмотрел на нее.

— У тебя усталый вид, Николь. Это плохо. Ты не должна жить в таких условиях.

— Я убрала одеяло с кровати. Но мне было так холодно, что я не могла заснуть. Пришлось завернуться в пальто и спать, как бродяжка. — Николь снова засмеялась и попросила: — Расскажи мне о своем доме, Дэвид. Расскажи об усадьбе Комптон-Деверол.

Они шли по узкой старинной улочке, ведущей к городской стене. Несмотря на затемнение, дорога была хорошо видна в ярком сиянии луны и звезд.

— Дом стоит среди лесов, — начал свой рассказ Дэвид. — В основном это постройка времен короля Якова, хотя отец всегда утверждал, что одна или две внутренние стены и дымоходы значительно старше — возможно, еще средневековые. Там множество высоких узких окон с наборными стеклами — они играют на солнце. Видимо, тот Кемп, который много веков назад построил этот дом, взял за образец Хардвик-Холл.[31] Но Комптон-Деверол, конечно же, намного меньше.

Николь никогда в жизни не слыхала про Хардвик-Холл, но сумела изобразить уважительное изумление.

Дэвид продолжал:

— Когда я был мальчишкой, мне все хотелось подсчитать, сколько у нас окон, но я всегда сбивался, дойдя до семидесяти с небольшим. Там есть келья для молений — мои предки были католиками, пока не настало время Карла Второго, — ну, и привидение, конечно.

— Привидение! Как это романтично, Дэвид!

Он усмехнулся.

— Боюсь, сейчас этот старый дом стал менее романтическим местом — к нам поселили половину пансионерок из школы для девочек. И десятки окон очень хлопотно затемнять. Но матушка прекрасно со всем этим справляется, хотя при первой же возможности сбегает в свой любимый сад.

Николь всегда любила старые дома, красивые сады, парки и рощи. При воспоминании о меблированных комнатах и мрачной хозяйской столовой, где на скатерти темнели бурые пятна от соуса, ее передернуло от отвращения.

Они подошли к городской стене. Николь начала взбираться по лестнице, но Дэвид тревожно окликнул ее:

— Это не безопасно. Ты можешь поскользнуться и упасть.

— Кто угодно, только не я, Дэвид, — уверенно сказала она. — Я крепко стою на ногах. Ты можешь идти за мной, если хочешь.

— Ах, Николь, я готов идти за тобой куда угодно. Ты ведь это знаешь?

Она повернулась и посмотрела на него.

— Дэвид, я не знала…

— Что я люблю тебя? Я полюбил тебя в то самое мгновение, как увидел. Никогда не думал, что скажу кому-нибудь такую избитую фразу. Я не романтик, но это действительно так.

Николь подумала, что он говорит это слишком грустно. Она сбежала по ступенькам вниз.

— Почему ты не сказал мне раньше?

Он вздохнул.

— Потому что мне тридцать два, а тебе семнадцать. Потому что я старый и скучный, а ты самая прекрасная девушка из всех, кого я видел. Потому что я зануда, а ты — ты словно ртуть.

— Тс-с.

Она приложила пальцы к губам Дэвида, заставляя его замолчать. Потом взяла его за руку и повела за собой на самый верх. Там она прижала губы к его губам. Секунду спустя он начал целовать ее по-настоящему. Она открыла глаза только раз и увидела золотой месяц, плывущий на спине в густо-черном небе среди мерцающих звезд. Николь подумала, что не могла бы выбрать более романтического места для своего первого поцелуя.

Потом он попросил ее руки. Теперь Николь увидела, как она была слепа. Почему-то она не поняла сразу, что Дэвид Кемп и есть ее Единственный. Судьба свела их вместе в одном поезде, а потом, во время налета, сблизила еще больше. Она представила себе, какой может стать ее жизнь, если она выйдет замуж за Дэвида Кемпа. Она воображала, как будет жить в чудесном доме посреди живописных лесов. Комптон-Деверол рисовался ей чем-то вроде Ла-Руйи, только в английском варианте. Она сможет кататься на лошади и держать столько собак, сколько пожелает. Она представляла себе пирушки и долгие, волшебные вечера в обществе друзей, смех и разговоры. Она станет членом старой, аристократической английской фамилии и никогда уже не будет одинока. Дэвид Кемп будет для нее надежной крепостью.

После того как она приняла его предложение, он заключил ее в объятия и долго стоял, поглаживая шелковистые светлые волосы. Потом они снова поцеловались. Дэвид сказал:

— Как жалко, что я не могу в эти же выходные отвезти тебя домой. Ты полюбишь матушку, а она полюбит тебя, вот только дом может вызвать у тебя двойственные чувства.

Но Николь была уверена, что этого не произойдет. Она высвободилась из его объятий и начала танцевать на узкой дорожке, идущей по верху стены, лишь весело смеясь, когда Дэвид умолял ее быть осторожнее.

Встретив Николь, Дэвид Кемп пережил возрождение. Годы одиночества и пустоты, продолжавшиеся после смерти невесты, остались позади, и он вновь почувствовал, что живет. Он не думал, что после Сьюзен сможет полюбить кого-то еще, и смирился с тем, что останется холостяком, но после той незабываемой встречи в поезде понял, что ошибался.

То, что Николь тоже его полюбила, казалось ему истинным чудом. У него не было ее фотографии, но образ отпечатался в сердце — длинные белокурые волосы, зелено-голубые глаза, изящные хрупкие руки. Она впорхнула в его жизнь, как пушинка одуванчика, касание волшебства, и навсегда сделала его иным, не таким, каким он был прежде. Ее живость и импульсивность околдовали его. Дэвид был не из тех, кто влюбляется легко, зато чувство его было глубоким. Он дал себе слово как можно скорее вытащить ее из той изматывающей и опустошающей жизни, которой она жила, когда они познакомились.

Он рассчитывал в будущем увезти Николь в Комптон-Деверол. В этом доме Дэвид родился; его семья владела им на протяжении веков. Отец Дэвида погиб в 1914 году в сражении при Монсе, и с тех пор они с матерью жили в Комптон-Девероле одни, наняв приходящих слуг, число которых, надо сказать, постоянно сокращалось. Сестер или братьев у Дэвида не было. Окончив Мальборо-колледж и прослушав в Оксфорде курс философии, политики и экономики, он стал работать в министерстве финансов. После Дюнкерка и капитуляции Франции, когда Невилла Чемберлена сменил Уинстон Черчилль, Дэвид получил назначение в министерство снабжения. Работа его отнимала много времени, ему приходилось часто ездить в командировки и просматривать горы бумаг, но на этой должности как нельзя лучше выявились его сильные стороны: внимание к деталям и умение отобрать самое существенное из массы незначительных мелочей.