Комедия войны - Пьер Дрие ла Рошель
Она не ценила возвышенности любовных минут. Уже целый год она переживает их со случайными встречными в военной форме. Я рассеянно слушал, как она воркует и врет в промежутках между вздохами любви.
Мне пришла в голову грустная и злая мысль:
«Вслушайся в слова этой потаскухи, они спасут тебя от тоски по женской любви. Поскорей бы уехать. Да здравствует мужчина! Да здравствует смерть!» —говорил я себе.
Я чувствовал себя очень неважно, но она сумела еще ухудшить мое настроение. В этом отвратительном кабинете она два часа под ряд рассказывала мне, как она обожает своего любовника, который находится на французском фронте. Потом она пожелала шампанского. Чего доброго она потребует и денег? Очевидно, она хочет извлечь как можно больше из нашей встречи.
Она действительно потребовала денег. Ей пришло в голову, что кое-что у меня есть, больше, чем мне нужно, не напрасно же она расспрашивала меня о моей матери, почему же ей этими деньгами не воспользоваться.
Это была мещанка. Война многого лишила ее. Должна же она что-нибудь и получить.
Меня это заявление не расстроило. В мои двадцать два года я еще был неопытен и скован робостью. Будучи военным с давних пор, я знал только публичные дома, любовником я был неважным. За это надо платить. Не может же она заниматься моим воспитанием. Да, наконец, я ведь предназначен для смерти, а не для любви.
Денег я ей не дал: почти все, что было у меня, я уже издержал в Руане. Я ожидал перевода от матери. Но я не без задней мысли обещал ей дать денег завтра. Она назначила мне еще одно свидание и ушла в кино, где должна была встретиться с сестрой.
— Чтобы свекровь не догадалась...
Значит, она замужем.
Я ушел ночевать в свою поповскую гостиницу и снесся по телефону с Луна-парком. Надо же знать, что там происходит.
Я боялся, что полк может уйти без меня, и спал плохо.
Но на следующий день, придя в Луна-парк, я увидел, что все обстоит благополучно. Люди ушли гулять. На прогулку ушел и командир полка. Он, оказывается, еще никогда в жизни не видел моря.
В полку меня ждал почтовый перевод. Я позвал Байи, и мы вместе с ним пошли в гости к Верфелям.
Байи был красивый парень, с розовыми щеками и голубыми глазами. Я как-то встретил его на курорте. Тогда он еще держался за маменькину юбку. Супруги Верфель приехали вместе с нами из Руана. Они сопровождали сына, который служил в нашем полку. Он был правнук еврея, служившего кирасиром в армии Наполеона.
Госпожа Верфель, женщина уже немолодая, видимо, была в свое время красавицей. Она влюбилась в Байи. Таким образом семья Верфель провожала в дальний путь не только рядового Верфеля, но и рядового Байи.
Байи снял комнату в моей поповской гостинице. Госпоже Верфель повезло больше, чем моей козе: ей посещения были разрешены. Она — мать солдата, рядового Верфеля, который находится в гостях у рядового Байи.
После завтрака ко мне позвонила коза.
— Вас просит к телефону госпожа Вульпик-Кандри.
Впрочем, это имя я узнал лишь впоследствии, а в то время она была для меня госпожой Моро. Она назначила мне встречу у своей портнихи: там имеется свободная комната.
Едва войдя в эту гнусную комнату, где уже до меня происходило столько мерзких адюльтеров, я сразу же стал извлекать пользу из факта обладания полученными мною в тот день пятьюстами франков: я рассказал ей об этом, и сразу удвоилась симпатия этой женщины. Ее похотливость была неразрывна с корыстолюбием. Если у нее возникало страстное желание купить шелковые чулки, то это для того, чтобы обворожить ими кого-нибудь.
Она разделась. На ее дряблой и обвислой груди росло несколько черных волосков. У нее была желтая кожа, какая бывает при болезни печени. Худые и подвижные бедра лоснились.
На одну минуту она поддалась моим неумелым усилиям.
А я приходил в отчаяние оттого, что так и не успею по-настоящему познать женщину, до того как меня прострелит турецкий пулемет...
— Если бы я остался в Марселе недели на две, я бы, пожалуй, успел расшевелить вас, — сказал я ей после первых восторгов.
— Что ты хочешь сказать? Меня зовут Берта.
— Я бы старался! Я хочу стать опытным!
Женщины всегда бывали суровы со мной, и я привык считать себя недостойным их. Я думал добиться успеха усердием и покорностью. Но женщина не поддалась моей немой мольбе. Она не сумела перейти от чувственности к нежности, она не сумела ласково коснуться своей рукой моей головы. От этого, несмотря на всю мою робость, мое сердце ожесточилось. Жизнь показалась мне отвратительной.
«Вы, остающиеся в живых, вы, стоящие на ногах! Думаете ли вы о лице того мира, который я хороню? Страшитесь ужаса, который ждет меня в могиле». В такие минуты в голову приходят заклинания.
Ее стало раздражать презрение, переполнявшее меня.
Странная смесь ясности и пренебрежения, жесткости и жалости заполнила комнату с опущенными шторами, с убогой обстановкой, насыщенной запахом пыли и туалетной воды. Слова и жесты выдавали меня. Я хотел проявить иронию, но получалось грубое зубоскальство.
Я хотел вздохнуть, но из моей груди вырывался стон.
В конце концов я махнул рукой на самого себя. Ведь впереди все равно турецкий пулемет.
Я встал, порылся в карманах шинели и бросил на постель пятьсот франков.
Она схватила их, как самая обыкновенная проститутка. Она оказалась чрезвычайно обижена тем, что я больше ничего не потребовал от нее. Так не поступают. Если уж заплачено, следует забрать весь купленный товар.
Желчь разливалась во мне, мы начали одеваться, сохраняя напряженное и неловкое молчание.
Расставаясь, я обнял ее, поцеловал в губы так, что она почувствовала и то, что не утолены мои желания, и то, что я неожиданно кое-что понял. И я оскорбил ее:
— Шлюха! — сказал я, — я отдал тебе все мои деньги.
У меня даже не на что напиться сегодня вечером. Я еду в Турцию. Когда турецкий пулемет прострелит мне брюхо, мое проклятие настигнет тебя.
Она опустила руку в сумку, чтобы подать мне милостыню, но я исчез.
Больше я ее не видел. Я покинул поповскую гостиницу, куда она мне звонила. Это позволило мне свободно наслаждаться Марселем. Есть в жизни вещи, которыми можно наслаждаться только без женщин.
