Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Ответ, который вертелся у Луэллы в голове и должен был вот-вот сорваться с губ, был: «Не буду я ничего рассказывать». Но то, что она сказала вслух, поразило ее. Это вылетело спонтанно и, как ей показалось, даже без ее участия.
— Вы что, не видели, как он тер лицо за столом? — с горечью сказала она. — Вы что, ослепли? Он так меня бесит, что я скоро сойду с ума!
— Понимаю, — доктор Мун кивнул головой.
— Неужели вы не заметили, как мне надоел этот дом? — ее грудь вздымалась под платьем, она почти задыхалась. — Неужели не заметно, как мне надоело вести хозяйство, нянчить ребенка — ведь все это будет продолжаться вечно и бесконечно? Я хочу волнения, хочу ажиотажа, и мне все равно, по какому поводу, и все равно, сколько за это придется платить, лишь бы мое сердце билось чаще!
— Понимаю.
Луэлла пришла в ярость оттого, что он заявил, будто понимает. Ее вызов достиг той крайней точки, когда предпочтительнее, чтобы вас никто не понимал. Ей хотелось, чтобы теперь ее судили только по мерке пылкой искренности ее желаний.
— Я пыталась быть хорошей, но больше я пытаться не буду! Если я — одна из тех женщин, которые рушат свою жизнь ни за грош, пусть будет так. Можете звать меня эгоисткой, дурой, и будете правы! Но через пять минут я покину этот дом и стану, наконец, живой!
На этот раз доктор Мун ничего не сказал, но поднял голову, будто прислушиваясь к чему-то происходящему невдалеке.
— Вы никуда не уйдете, — сказал он через некоторое время. — Я уверен, что вы никуда не уйдете.
Луэлла рассмеялась.
— Я ухожу.
Казалось, он не слышал.
— Видите ли, миссис Хэмпл, ваш муж нездоров. Он пытался вести такую жизнь, какая нравится вам, но связанное с таким образом жизни напряжение оказалось для него чрезмерным. Когда он трет губы…
В коридоре послышались тихие шаги, и в комнату на цыпочках вошла испуганная горничная.
— Миссис Хэмпл…
Вздрогнув от неожиданности, Луэлла быстро обернулась.
— Да, слушаю.
— Позвольте вас… — страх стремительно пересилил ее хрупкую выучку. — Миссис Хэмпл, он заболел! Он прибежал в кухню и стал выбрасывать из ледника на пол продукты, а теперь он убежал к себе в комнату, плачет там и поет…
Внезапно и Луэлле стало слышно его голос.
III
У Чарльза Хэмпла случился нервный кризис. За его плечами было двадцать лет практически непрерывного труда, а домашние неприятности стали последней каплей, которая его сломила. Любовь к жене стала ахиллесовой пятой этого, во всех остальных отношениях твердого, умного и организованного человека — он полностью отдавал себе отчет в том, что его жена чересчур эгоистичная особа, однако одной из главных загадок человеческих отношений является тот факт, что на многих мужчин женский эгоизм почему-то действует как зов, от которого не уклониться. Эгоизм Луэллы мирно сосуществовал с ее по-детски наивной красотой, и в результате Чарльз Хэмпл стал считать, что сам виноват в любых ситуациях, даже если они были целиком спровоцированы ею. Такая привязанность была нездоровой, и его разум постепенно помутился в тщетном старании поставить себя на несвойственное ему место. Оправившись от первого шока, почувствовав на мгновение укол жалости, Луэлла отнеслась к создавшемуся положению с раздражением. Она «всегда играла честно» и поэтому не могла воспользоваться преимуществом, которое предоставил ей Чарльз своей болезнью.
Решение вопроса о свободе пришлось отложить до тех пор, пока Чарльз не встанет на ноги. Едва она решила освободиться от обязанностей жены, как тут же ей пришлось возложить на себя еще и обязанности сиделки. Она сидела у его постели, а он в бреду говорил только о ней — об их помолвке, о том, как кто-то из его друзей сказал ему, что он делает ошибку, о том, как он был счастлив сразу же после свадьбы, и о том, как он начал нервничать, когда в отношениях стал намечаться разрыв. Как видно, он чувствовал гораздо больше, чем думала она, и уж точно — больше, чем демонстрировал ей.
— Луэлла! — очнувшись, привставал он на постели. — Луэлла! Где ты?
— Я здесь, Чарльз, рядом с тобой. — Она пыталась говорить спокойно и весело.
— Если ты хочешь уйти, Луэлла, — уходи! Кажется, меня тебе уже стало мало.
Успокаивая его, она отвечала отрицательно.
— Я все обдумал, Луэлла, и понял, что не хочу из-за тебя терять здоровье… — А затем быстро и со страстью: — Не уходи, Луэлла, ради Бога, прошу тебя, не уходи, не бросай меня! Обещай мне, что ты не уйдешь! Я сделаю все, что ты мне скажешь, только не уходи!
Больше всего ее раздражало, как он унижался; он всегда выглядел таким спокойным, и она никогда не догадывалась, до какой степени он ее любит.
— Я выйду только на минутку. Пришел доктор Мун, твой друг, Чарльз. Он обещал сегодня прийти тебя навестить, помнишь? А перед тем, как уйти, он хочет со мной поговорить.
— Ты вернешься? — не отпускал он ее.
— Я совсем ненадолго. Ну вот… лежи спокойно.
Она приподняла его голову и взбила подушку. Завтра пришлют новую опытную сиделку.
В гостиной ждал доктор Мун — его костюм в вечернем свете казался еще более изношенным и потрепанным. Она очень плохо к нему относилась, потому что убедила себя, пусть это и было абсолютно нелогично, что это он каким-то образом стал причиной ее несчастья. Но доктор Мун демонстрировал столь глубокий интерес, что она попросту не могла его не принимать. Однако она даже не попросила его порекомендовать каких-нибудь специалистов — его, доктора, который был буквально под рукой…
— Миссис Хэмпл! — он подался навстречу, протянул руку и Луэлла в знак приветствия неловко, лишь слегка, прикоснулась к ней.
— Вы хорошо выглядите, — сказал он.
— Спасибо, я в порядке.
— Вас можно поздравить — вы прекрасно справляетесь с ситуацией.
— Но я вовсе ни с чем не справляюсь, — холодно ответила она. — Делаю, что должна…
— Вот именно!
В ней сразу же проснулось раздражение.
— Я делаю, что должна, не более того, — продолжала она, — и без всякого желания.
И вдруг она снова стала откровенной, как в тот вечер, когда произошла катастрофа, сознавая, что разговаривает с ним, как со старым другом, сама не понимая почему.
— С хозяйством просто беда, — вырвалось у нее, и она не могла остановиться. — Пришлось рассчитать
