Герман Гессе - Сказки, легенды, притчи (11 рассказов)
— Мне хотелось бы обсудить с вами один предмет, — сказал миссионер, когда Бредли уже собрался встать из-за стола. Тот бросил на Эгиона хмурый взгляд.
— Вот как? У меня мало времени. Что, непременно сейчас вам это нужно?
— Да, так будет лучше. Мне кажется, мой долг — сказать вам, что мне стала известна ваша непозволительная связь с индианкой. Вероятно, вы понимаете, насколько неприятно мне…
— Неприятно! — воскликнул Бредли, вскочив и злобно расхохотавшись. — Вы, сударь, больший осел, чем я думал! Как вы ко мне относитесь, мне, разумеется, абсолютно безразлично, но вы шпионите за мной в моем доме — по-моему, это подло. Ну, тянуть волынку незачем. Даю вам сроку до воскресенья. Будьте любезны за это время подыскать себе в городе другое жилье. В моем доме я не потерплю вас больше ни дня!
Эгион был готов к резкому ответу, но отнюдь не к подобному обороту дела. Однако он не испугался и сдержанно сказал:
— Мне будет только приятно избавить вас от обременительного долга гостеприимства. Всего доброго, мистер Бредли.
Эгион вышел за дверь, и Бредли проводил его внимательным взглядом — и недоумевая, и забавляясь. Потом он разгладил свои жесткие усы, ухмыльнулся, свистнул собаку и спустился по деревянным ступеням во двор, собираясь ехать в город.
Оба в душе были довольны, что произошла эта быстрая грозовая стычка и выяснение отношений. Однако к Эгиону теперь внезапно подступили заботы и вопросы, которые еще час назад маячили где-то в приятном далеке. И чем серьезней он размышлял о своем нынешнем положении, чем больше убеждался, что ссора с Бредли немногого стоит и что, напротив, распутывание густого переплетения множества сложностей стало неумолимой необходимостью, тем большая ясность и благодать воцарялись в его мыслях. Житье в этом доме, бездеятельность, неутоленные желания и попусту растраченное время успели уже стать для него мукой, и простая натура Эгиона не вынесла бы ее дольше, а потому он радовался окончанию своей полуневоли и не заботился о том, что ждет его впереди.
Был ранний утренний час, и один из уголков сада, любимое место Эгиона, еще лежал в прохладной полутени. Ветви разросшихся кустов склонялись здесь над маленьким, облицованным камнем бассейном; когда-то он был построен для купанья, но со временем пришел в запустение, и теперь в нем обитала семейка желтых черепах. Сюда Эгион принес бамбуковое кресло и, удобно расположившись, стал смотреть на бессловесных тварей, а те нежились в лености и благодати под теплой зеленой водой, безмятежно поглядывая вокруг умными круглыми глазками. По ту сторону бассейна находился хозяйственный двор, там, как обычно, сидел в уголке ничем не занятый мальчик-грум и что-то напевал — монотонный, чуть гнусавый звук песни набегал легкими волнами и растекался в теплом воздухе; после бессонной, взволнованной ночи к Эгиону незаметно подкралась усталость, он закрыл глаза, бессильно уронил руки и заснул.
Проснувшись от укуса какой-то мошки, он со стыдом обнаружил, что проспал почти до обеда. Но теперь он чувствовал свежесть, ничто его не омрачало, и, не откладывая на потом, он принялся наводить порядок в своих мыслях и желаниях, потихоньку распутывать сложную путаницу своей жизни. И тут он с несомненной отчетливостью понял то, что уже давно сковывало его, что наполняло страхами его сны: конечно, приехав в Индию, он поступил хорошо и разумно, и все же ни подлинного призвания в душе, ни побуждения для деятельности миссионера у него нет. Он был достаточно скромен, чтобы признать в этом свое поражение и досадный изъян, однако причин для отчаяния не было. Напротив, теперь, когда он решился подыскать себе более подходящее занятие, ему подумалось, что именно Индия с ее богатствами может стать его надежным пристанищем и новой родиной. Конечно, жаль, что эти индусы сделали ставку не на тех богов, на каких следовало, да только не его это дело — пытаться что-либо здесь изменить. Он призван покорить эту страну для себя и для других, взять от нее все лучшее, отдать же ей свою зоркость, свои знания, свою жадную до дела молодость, он с радостью будет трудиться там, где найдется для него применение.
И в тот же день вечером, после беседы, занявшей не более часа, он был принят на службу неким проживающим в Бомбее мистером Стерроком и стал его секретарем и смотрителем кофейной плантации вдали от города. Стеррок обещал переправить в Лондон письмо Эгиона, в котором он сообщал бывшему хозяину о своем решении и обязался вскоре вернуть все, что задолжал. Когда новоиспеченный смотритель плантации вернулся в свое жилище, Бредли без сюртука сидел в одиночестве за столом и ужинал. Прежде чем присоединиться к нему, Эгион сообщил о произошедшем.
Не переставая жевать, Бредли кивнул, подлил виски в свой бокал с водой и сказал почти дружелюбно:
— Садитесь, ешьте. Рыба уже остыла. Так, значит, мы теперь в своем роде коллеги. Гм, желаю успеха. Выращивать кофе, я уверен, легче, чем обращать индусов, а пользы от этой деятельности, пожалуй, не меньше. Вот уж не думал, что вы так умны, Эгион!
Плантация, где предстояло служить Эгиону, находилась в двух днях пути от города, выехать туда в сопровождении нескольких кули он должен был через день, так что на устройство всех дел только этот день у Эгиона и оставался. Он попросил разрешения взять завтра верховую лошадь, Бредли удивился, но не стал ни о чем спрашивать; и вот, когда слуга унес лампу, вокруг которой кружила мошкара,, они остались вдвоем и сидели лицом к лицу в теплой темноте индийского вечера и оба чувствовали, что сейчас они ближе друг к другу, чем когда-либо за все долгие месяцы вынужденного житья под одной крышей.
— Скажите, — нарушил Эгион долгое молчание, — вы, конечно, с первого дня не поверили в мое миссионерское будущее?
— Нет, почему же, — спокойно возразил Бредли. — Я не мог не заметить, что вы серьезно к нему относитесь.
— Но вы же наверняка заметили и то, насколько плохо я подхожу для того, что должен был здесь делать и кем быть. Почему вы не сказали мне об этом?
— Меня никто не уполномочил. Я не люблю, когда советчики суются в мои дела, так что и сам в чужие дела не вмешиваюсь. Да и повидал я здесь, в Индии, немало сумасбродных затей, которые, однако, кончались успешно. Обращать в христианство было вашим делом, не моим. А теперь вы и без чужой подсказки поняли многие из своих ошибок! И остальные со временем поймете…
— Какие, например?
— Например, упрек, что вы сегодня швырнули мне в лицо.
— Ах, из-за девушки!
— Ну конечно. Вы были священником и все же вы должны согласиться, что здоровый мужчина не может жить, работать и сохранить здоровье, если годами остается без женщины. Бог ты мой, да зачем же краснеть из-за таких пустяков! Ну, посудите сами: белый человек в Индии, если не привез с собой жену-англичанку, не имеет большого выбора. Английских девушек здесь нет. Тех девочек, что родились здесь, сразу отправляют домой в Европу. Остается выбирать — либо портовые девки, либо индианки. По мне, так лучше уж индианки. Что же в этом дурного?
— О, мистер Бредли, вот тут мы не понимаем друг друга! Как я считаю и как учат нас Библия и наша церковь, всякое сожительство вне брака дурно и недостойно.
— Но если ничего другого нет?
— Почему же нет? Если мужчина по-настоящему любит девушку, он должен на ней жениться.
— Да не на индианке же!
— А почему не на индианке?
— Эгион, вы великодушны, не то что я! Пусть мне лучше отрубят палец, чем заставят меня жениться на цветной, понимаете? Со временем и вы к этому придете.
— Увольте, надеюсь, что не приду. Пожалуй, раз уж мы об этом заговорили, скажу: я люблю индийскую девушку и намерен на ней жениться.
Лицо Бредли потемнело.
— Не делайте этого, — почти попросил он.
— Непременно сделаю! — с воодушевлением ответил Эгион.
— Прежде я обручусь с нею и буду развивать и просвещать ее, а потом, когда она удостоится крещения в христианскую веру, мы обвенчаемся в нашей церкви.
— Как же ее зовут? — задумчиво спросил Бредли.
— Наиса.
— А ее отца?
— Не знаю.
— Ну, до крестин пока далеко. Откажитесь-ка лучше от своей идеи! Естественно, почему бы и не влюбиться нашему человеку в индийскую девицу, среди них попадаются довольно хорошенькие. Говорят, им свойственна верность, из них, надо полагать, выходят покорные жены. И все-таки для меня они вроде зверьков, эдакие резвые козочки или грациозные косули, но не такие же люди, как я.
— Разве это не предрассудок? Все люди — братья, а индийцы — древний благородный народ.
— Конечно, вам виднее, Эгион. Что касается меня, я весьма глубоко чту предрассудки.
Бредли встал, пожелал Эгиону доброй ночи и ушел в свою спальню, где спал вчера с хорошенькой индианкой-прачкой. «Вроде зверьков», — сказал Бредли, и Эгион задним числом мысленно возмутился этими словами.
