Лесли Хартли - По найму
— Да, ты прав, но теперь я в этом раскаиваюсь. Ты уж, как говорится, не поминай лихом. Мне бы хотелось оставить о себе приятную память. Разумеется, если ты станешь обо мне вспоминать.
— Я тебя никогда не забуду, — отозвался Хьюи.
— И на том спасибо. Теперь у тебя появится масса новых друзей. Из компании Эрнестины — на «роллс-ройсах» и «бентли». Не жизнь, а сплошной праздник. Ты ведь знаешь, во что превращает самых серьезных людей вихрь светских развлечений. Они прямо-таки пьянеют от большого света, начинают на него молиться. Кстати, светскость и праведность — это адская смесь. А Эрнестина одно время была чрезвычайно mondaine[10], разумеется, с присущей ей романтичностью. Она за тебя возьмется. Выбросит вельветовые брюки, свитера, да и бороду, пожалуй, заставит сбрить. Советую изобразить ее в виде Далилы — она для этого очень подходит. Воплощение совести — хоть и с ножницами в руках. Не удивлюсь, если под ее томной вялостью обнаружится железная воля. Она сделает из тебя отменного принца-консорта. Ну а богемные замашки тебе придется оставить: в Челси они были хороши, а на Саут-Холкин-стрит будут неуместны.
— Но она вроде бы любит богему, — промямлил Хьюи.
— Да, примерно так же, как многие из нас любят львов: в зоопарке. Она, скорее всего, истребительница львов. Это неотъемлемая часть ее идеализма. Только она охотится на тех, что в клетке. У тебя будет позолоченная клетка, мой дорогой Хьюи.
— Ты к ней несправедлива, — сказал Хьюи.
— Очень может быть. Зачем я все это говорю? Зачем я вообще что-то говорю? Господи, скорее бы домой! Мой милый Хьюи, пожалуйста, попроси нашего водителя прибавить скорость. Скажи ему, что я хочу побыстрее оказаться дома — живой или мертвой. Последнее даже предпочтительней.
Хьюи отдал распоряжения Ледбиттеру, и машина понеслась.
— Я зайду к тебе ненадолго, — предложил Хьюи.
— Нет, дорогой. Это ни к чему. Ты только не сердись. Мне будет слишком тяжело. Лучше я побуду одна. Мне надо осознать перемены.
— А зачем быть переменам? — спросил Хьюи настолько изменившимся голосом, что казалось, говорит совсем другой человек. — Зачем быть переменам? — повторил он еще раз.
— Что ты хочешь этим сказать? Я что-то тебя не понимаю.
— Я хочу сказать, что перемен быть не должно, — сказал Хьюи.
— Не должно быть перемен, когда ты женишься?
— Для нас перемен быть не должно, — упрямо повторил Хьюи.
Наступила такая тишина, что Ледбиттер услышал тяжелое дыхание Констанции.
— Нет, Хьюи, — наконец сказала она, — Боюсь, что без перемен не обойтись. Мне, конечно, очень приятно слышать твои слова, но, увы, ничего из этого не получится, ровным счетом ничего.
— Но почему нам не сохранить все так, словно ничего не случилось, — сказал Хьюи, отчеканивая каждое слово. — Почему нам не сохранить все по-прежнему, Констанция? В конце концов, что нам может помешать?
— Что нам может помешать? — глухо переспросила Констанция. — Ты в самом деле не понимаешь? Или ты хочешь, чтобы я тебе все объяснила?
— Попробуй, — сказал Хьюи.
— Боюсь, до тебя все равно не дойдет — ты что-то туго соображаешь. Бога ради, оставь меня в покое, Хьюи! Я хочу домой — когда же мы наконец приедем?
— В твоем доме мне не найдется места? — спросил Хьюи.
— Не знаю, не знаю, ничего я сейчас не знаю.
— А ты бы хотела, чтобы место нашлось?
— Откуда я знаю, чего бы я хотела. Мне грустно, как сказал садовник.
— Какой еще садовник?
— Это старая история — ее очень любил мой отец. Садовнику стало грустно, и он подал в отставку.
— Ты собираешься последовать его примеру?
— По-моему, это ты меня увольняешь, — сказала Констанция.
— От этих твоих садовников у меня голова идет кругом, — пробормотал Хьюи. — Но разве у хозяина не может быть двух садовников... или у садовника двух хозяев?
— Кого ты имеешь в виду под садовниками?
— Попробуй угадать!
— Совсем недавно, — сказала Констанция, — ты упрекнул меня в том, что я несправедлива к Эрнестине. Теперь, мне кажется, ты сам ведешь нечестную игру.
— При чем тут Эрнестина? Разве я не честен с тобой? Ведь это самое главное.
— Да, то есть нет... Но ты ведь женишься — и имеешь на это полное право.
— А разве я не имею права...
— Боюсь, что нет.
— ...радовать тебя?
— Почему ты считаешь, что мне будет радостно делить тебя с другой?
— Тебе не привыкать.
— Знаю. Случалось, ты меня обманывал. Но теперь все в корне изменилось.
— Почему это?
— Господи! Ты прямо как ребенок. Все время задаешь дурацкие вопросы. Если тебе не понятно, что изменилось и почему, значит, ты еще не созрел для женитьбы. Ну, а теперь, ради всех святых, оставь меня в покое!
— Почему ты такая жестокая, Констанция? — проговорил Хьюи, явно начиная злиться. — Почему тебе непременно надо сделать мне больно? Ты ведь сама говорила, что желаешь мне счастья. Так знай: без тебя мне не будет счастья! Ты мое счастье. Эрнестину я не люблю и не полюблю никогда. Милая, будь же благоразумной, прошу тебя. Не лишай нас того, чего мы оба так хотим. А если тебе уже все равно, то не лишай хотя бы меня...
Некоторое время Констанция молчала, потом заговорила совершенно иным тоном, словно между ними ничего не произошло:
— В общем-то я не очень хорошо знаю Эрнестину — теперь мы с ней почти не общаемся. До того, как она вышла замуж и разбогатела, мы были подругами, ну а потом у нее случился этот знаменитый срыв и она сделалась отшельницей. Я уже говорила — она мне кажется какой-то искусственной. Я не в силах понять, о чем она думает, что и как чувствует. Мне кажется, она слишком легко отдается увлечениям. Ты ее последнее увлечение, Хьюи. Не исключено, что она вообще лишена способности переживать, как все нормальные люди. Я, конечно, могу ошибаться, и вообще тут остается только строить догадки. Зато несомненно другое: обо мне она вспоминает, лишь когда подписывает очередное приглашение на свой званый обед. Она совершенно не такая, как мы с тобой. Она может менять друзей, как перчатки, — хоть каждый день. У нее права и привилегии принцессы. У нее вообще так много всего, что хочется сказать: это несправедливо! Но дело в другом. Дело в том, что я... Я не могу без тебя, Хьюи...
— Но, Констанция, послушай меня...
— Нет, нет, не хочу и слушать, ни смотреть, и ты тоже не смотри на меня. Я этого не перенесу.
— Ну хорошо...
Они упали в объятья друг друга и словно накрылись плащом-невидимкой. Они не видели никого, и никто не видел их, если не считать Ледбиттера: в свете уличного фонаря или в отблеске фар встречной машины в его зеркале на мгновение возникали две фигуры на заднем сиденье, они боялись взглянуть друг другу в глаза, но руки их словно сделались зрячими.
— Где мы едем? — вдруг заинтересовалась Констанция. — Ты не знаешь, где мы, Хьюи? Я, например, понятия не имею.
Хьюи промолчал, но ответил Ледбиттер.
— До Кэмден-Хилла примерно пять миль, мадам.
— Господи! Опять этот Кэмден-Хилл! — воскликнул Хьюи. — Зачем он нам нужен? Ты ведь не хочешь домой, скажи честно?
— Мне в общем-то уже все равно, — сказала Констанция.
— Тогда, может быть, поедем в Ричмонд?
— Почему бы нет.
— Ну и прекрасно. Ледбиттер, мы передумали. Моя спутница решила не возвращаться домой так рано. Мы едем назад в Ричмонд.
— Слушаю, сэр.
— Я ужасно хочу есть, — сказал Хьюи.
— Я тоже, — отозвалась Констанция. — Аппетит прямо волчий.
Постепенно они веселели. Когда же они приехали в Ричмонд, отель показался им обретенным раем. Все, что они считали безвозвратно утерянным, снова оказалось при них. Еще недавно они не смели взглянуть друг другу в глаза, теперь же они смотрели — пристально, без тени смущения — и не могли насмотреться: казалось, они встретились после долгой разлуки или вообще впервые.
В разгар их празднества к столу подошел портье и спросил Хьюи:
— Простите, вы мистер Кантрип?
— Да, я, — отвечал тот с таким самодовольством, словно это была не фамилия, а титул, которым могли похвастаться лишь немногие.
— С вами желает переговорить ваш шофер.
Хьюи поднялся и вышел из-за стола. Вскоре он вернулся.
— Ничего серьезного, — пояснил он удивленной Констанции. — Просто ему понадобилось домой. У него заболела жена.
Это вызвало у обоих бурный приступ смеха — не по бессердечию, не потому вовсе, что в болезни жены шофера есть что-то комичное, — просто теперь, в их новом состоянии все казалось им безумно смешным.
— Но как же мы доберемся до дома? — спросила Констанция.
— Он сказал, чтобы мы не беспокоились — за нами заедет другая машина.
— Ты посмотри, как у них все прекрасно налажено, — отозвалась Констанция, с немалым трудом переключаясь на проблемы внешнего мира, — все, что не имело прямого отношения к ней и Хьюи, представлялось ей теперь призрачно-нереальным.
