Артур Шницлер - Тереза

Несколько дней спустя от матери пришло письмо, написанное по-деловому и в то же время сердечно, с вопросом — на какой гонорар претендует Тереза за ее сотрудничество, и спустя еще два дня неожиданно пришли — правда, не деньги, а немного белья и белая батистовая блузка. Все это Тереза в первую минуту хотела отослать обратно, но потом предпочла оставить, так как вещи пришлись ей весьма кстати.

За несколько дней до предполагаемого возвращения из курортного городка в Вену Тереза получила письмо, в котором ее просили о свидании. Оно было подписано полным, но ей совершенно неизвестным именем офицера — им мог быть только тощий обер-лейтенант с черными усиками, которого она часто мельком видела в парке и который имел обыкновение разглядывать ее подчеркнуто нагло. В откровенных выражениях, что ее поначалу возмутило, а потом глубоко взволновало, офицер признавался ей в любви, страсти и непреодолимом желании увидеться. Весь день Тереза мучилась сомнениями, однако, уложив детей, поздно вечером она явилась в парк, и обер-лейтенант, ожидавший ее, бросился к ней и сжал ее руку со страстью, граничащей с насилием. Некоторое время они гуляли взад и вперед по темной аллее. Но вскоре, не понимая, что с ней творится, она ответила на его жадные поцелуи. Он хотел было увлечь ее в еще более темные, отдаленные уголки парка, но она вырвалась и ушла домой. Только тут она осознала, что во время этого страстного свидания с обер-лейтенантом не сказала и десяти слов, и чуть не сгорела со стыда. Завтра он хотел опять увидеться, и она твердо решила, что не пойдет на свидание. Тереза провела бессонную ночь, и ее тоска по нему возросла до почти физической боли. В полдень она получила послание, написанное незнакомым почерком. Оно содержало совет некой «доброжелательной подруги», не назвавшей, однако, своего имени, внимательнее приглядываться к людям, с которыми ночью прогуливаешься по парку. Некто, кому это, к сожалению, известно, обращает ее внимание на то, что этот офицер находится здесь для лечения известной заразной болезни и покуда еще далек от выздоровления. Есть надежда, что это предостережение дойдет вовремя. Тереза до смерти перепугалась. Весь день она носу не показывала из дому. Ей мерещилось, что и вчерашние поцелуи могли иметь роковые последствия. Но в то же время надеялась, что Господь не станет карать ее так жестоко, если только она найдет в себе силы не видеться больше с этим опасным человеком. Ей и в самом деле удалось следующие дни не выходить из дому. Бурная ссора с матерью ее воспитанников позволила ей расстаться с этим домом еще до окончания срока. По пути на вокзал она издали увидела того обер-лейтенанта, но ей удалось скрыться незамеченной.

В доме крупного промышленника, где Тереза нашла следующее место работы, она должна была, как скоро выяснилось, исполнять не столько роль воспитательницы, сколько сиделки при безнадежно больной, почти парализованной девятилетней девочке. Из чувства не совсем понятной ей самой мучительной жалости к бедному ребенку, который, казалось, сознавал не только свои страдания, но и близкую смерть, а также сопереживая несчастным родителям, уже многие годы вынужденным беспомощно смотреть на эти страдания, Тереза сначала сочла себя готовой принести жертву, которая от нее требовалась. Но уже спустя всего несколько недель она поняла, что на это у нее не хватит ни физических, ни душевных сил, и распрощалась.

Под впечатлением дружелюбного письма матери она решила поехать на несколько дней в Зальцбург, где и была сердечно встречена. Положение фрау Фабиани в маленьком городе за последние годы, видимо, изменилось в лучшую сторону. Ее навещали дамы из здешнего светского общества, и Тереза познакомилась в числе прочих с супругой недавно переведенного сюда майора и с супругой некоего редактора, которые всячески выказывали писательнице Юлии Фабиани свое искреннее почтение. Тереза чувствовала себя в доме матери лучше и в то же время более чужой, чем раньше, — примерно так, как если бы она находилась в гостях у пожилой дамы, с которой познакомилась поближе во время путешествия. Когда Тереза при разговоре описывала разных людей, с которыми сводила ее жизнь в последние годы, мать слушала ее с растущим интересом, не стесняясь делать себе заметки или даже слово в слово записывать некоторые ее рассказы, и в конце концов заявила дочери, что настоятельно предлагает выплачивать ей соответствующий гонорар за такие «вести из гущи жизни», которые надеется получать от нее регулярно. За это время в Зальцбурге тоже произошли кое-какие события: так, граф Бенкхайм, пытавшийся ухаживать за Терезой, а потом женившийся на той актрисе, с которой был интимно близок, недавно умер и оставил своей вдове значительное состояние. Говорили они и о ее брате, который играет все более важную роль в Венской студенческой корпорации в качестве вице-президента «Союза германской нации» и теперь частенько наезжает в Зальцбург, где имеет обыкновение вращаться в политических кругах. За то, что он ни сном ни духом не вспоминает о своей сестре, да и о матери совсем мало заботится, фрау Фабиани, гордившаяся сыном, по-видимому, перестала на него обижаться.

Когда Тереза в конце октября вновь поехала в Вену, она чувствовала себя физически окрепшей, но душевно опустошенной. Она рассталась с матерью в полном взаимном согласии и теперь понимала яснее, чем когда-либо, что матери у нее нет. Лучшие часы за три недели в Зальцбурге, о которых Тереза вспоминала, были все же часы, проведенные ею в одиноких прогулках и в церкви, где она почти и не молилась, а все-таки чувствовала себя успокоенной и в полной безопасности.

Теперь Тереза поступила на работу к советнику суда первой инстанции, проживавшему с женой и детьми в маленьком пригородном доме. Они делили этот дом с другой семьей арендаторов, которых не было видно и слышно. Советник был молчаливый, невеселый, но вежливый человек, мать — ограниченная и добродушная особа, обе девочки, десяти и двенадцати лет, не слишком способные, но очень благонравные и послушные. Семья жила экономно, однако Тереза ни в чем не нуждалась, даже человеческого участия, которое ей уделялось, было ровно столько, что она не могла чувствовать себя ни балуемой и задариваемой, ни заброшенной и обиженной.

В той же квартире жил молодой банковский служащий, который снимал у них меблированную комнату, но не поддерживал с ними никаких отношений. Тереза лишь изредка видела его в прихожей или на лестнице. При мимолетных встречах они здоровались, иногда обменивались парой слов о погоде, и тем не менее для нее не было сюрпризом, а наоборот, чем-то давно ожидавшимся, когда однажды поздно вечером, встретившись с ней в прихожей, он решительно обнял ее и поцеловал. Следующей ночью — она была не уверена, он ли ее об этом попросил, или она сама ему пообещала, — она пришла к нему, и начиная с этой ночи — иногда всего на четверть часа, так как она всегда боялась, что девочки, которые спали с ней в одной комнате, могут заметить ее отсутствие, — все ночи она бывала у него. Днем Тереза почти о нем не думала, и, когда случайно встречала его, до ее сознания как-то не доходило, что он — ее любовник. Несмотря на это, она довольно часто раскаивалась в том, что — как она теперь это называла — «упустила столько лет жизни», что после Казимира Тобиша у нее не было любовников. А заметив, что он начинает питать к ней более серьезное чувство и вопросы, которые он ей задает, выдают ревность к ее прошлому, она решила порвать с ним. Тереза убедила его, что в семье советника кое-что заподозрили, и не раз изображала перед ним даже искреннюю боязнь возможных последствий их связи. Наконец она резко положила конец их отношениям, по секрету от него найдя себе новое место работы, и покинула этот дом навсегда, не поставив банковского служащего в известность.

На новом месте работы, у владельца небольшой меняльной лавки в центре города, сложилось так, что у нее оставалось очень много свободного времени. Мать семилетнего мальчика, ее воспитанника, женщина, несчастливая в браке, больше всего на свете любила проводить время наедине со своим единственным ненаглядным сыночком. Так что Тереза имела возможность не на часы, а на целые дни приезжать в Энцбах к Францу; тем не менее иногда она предпочитала просто бродить по улицам города без всякой цели, и удобной отговоркой перед самой собой ей служило то обстоятельство, что хозяева усадьбы, в особенности Агнесса, с ее дерзостью и хитростью, стали для нее теперь совершенно невыносимы.

Однажды вечером Тереза встретила в городе того красивого кудрявого молодого человека, с которым познакомилась на балу у Грайтлеров почти два года назад. Он назвал эту встречу знамением судьбы, и по слабоволию, которое не могла объяснить самой себе, она уже при следующей встрече была готова позволить ему все, что он захочет. Он был студентом права, веселым и наглым малым. Тереза сильно влюбилась в него и часто проводила с ним те дни, которые могла бы посвятить своему ребенку. Ей очень хотелось побольше рассказать ему о себе, но он, по всей видимости, не жаждал этого слушать, более того, когда она пыталась поговорить с ним серьезно, он сразу скучнел, и, боясь испортить ему настроение, она решила не приставать к нему со своими личными проблемами. В начале лета от него пришло веселое прощальное письмецо: она, мол, была ему великолепной любовницей и пусть сохранит о нем такую же приятную память, как он о ней. Тереза проплакала две ночи, потом поехала в Энцбах к сыну, которого не видела целый месяц, любила его сильнее, чем когда-либо раньше, и перед изображением Девы Марии на стволе клена поклялась никогда больше не обделять вниманием Франца; поскольку Агнессы не было дома, она наилучшим образом общалась со стариками и в тот же вечер в сносном настроении вернулась в Вену.