Джон Голсуорси - В петле
Джолион только успел сказать:
— Я хотел, дорогая, чтобы ты поехала со мной, — когда, взглянув ей в лицо, увидел по её синим глазам, которые беспокойно метались из стороны в сторону, как хвост насторожившейся кошки, что она его не слушает.
— Папа, неужели я действительно ничего не могу взять из своих денег?
— К счастью, только проценты с них, моя дорогая.
— Какое идиотство! Но нельзя ли всё-таки найти какой-нибудь выход? Ведь, наверно, можно что-нибудь устроить. Я знаю, что я могла бы сейчас купить небольшой выставочный салон за десять тысяч фунтов.
— Небольшой салон, — повторил Джолион, — это, конечно, скромное желание; но твой дедушка предвидел это.
— Я считаю, — воскликнула Джун решительно, — что все эти заботы о деньгах ужасны, когда столько талантов на свете просто погибают из-за того, что они лишены самого необходимого! Я никогда не выйду замуж, и у меня не будет детей; почему не дать мне возможность сделать что-то полезное, вместо того чтобы все это лежало неприкосновенно впредь до того, чего никогда не случится?
— Мы носим имя Форсайтов, моя дорогая, — возразил Джолион тем ироническим тоном, к которому его своенравная дочка до сих пор не могла вполне привыкнуть, — а Форсайты, ты знаешь, это такие люди, которые распоряжаются своим капиталом с тем расчётом, чтобы их внуки, если им пришлось бы умереть раньше своих родителей, вынуждены были составить завещание на своё имущество, которое, однако, переходит в их владение только после смерти их родителей. Тебе это понятно? Ну, и мне тоже нет, но, как бы там ни было, это факт; мы живём по принципу: покуда есть возможность удержать капитал в семье, он не должен из неё уходить; если ты умрёшь незамужней, твой капитал перейдёт к Джолли и Холли и к их детям если у них будут дети. Разве не приятно сознавать, что чтобы вы ни делали, никто из вас никогда не может обеднеть?
— Но разве я не могу занять денег?
Джолион покачал головой.
— Ты, конечно, можешь снять салон, если на это хватит твоих доходов.
Джун презрительно усмехнулась.
— Да; и останусь после этого без средств и никому уже не смогу помогать.
— Милая моя девочка, — тихо сказал Джолион, — а разве это не одно и то же?
— Нет, — сказала Джун деловито. — Я могу купить салон за десять тысяч; это выходит только четыреста фунтов в год. А платить за аренду мне пришлось бы тысячу в год, и у меня осталось бы тогда всего пятьсот фунтов. Если бы у меня была своя галерея, папа, подумать только, что бы я могла сделать! Я могла бы в один миг создать имя Эрику Коббли и стольким ещё другим!
— Имена, достойные существовать, создаются сами, в своё время.
— После смерти человека!
— А знаешь ли ты кого-нибудь из живых, дорогая, кому имя при жизни принесло бы пользу?
— Да, тебе, — сказала Джун, сжав его руку повыше кисти.
Джолион отшатнулся. «Мне? Ах, ну да, она хочет меня о чём-то попросить, — подумал он. — Мы, Форсайты, приступаем к этому каждый по-своему».
Джун пододвинулась к нему поближе и прижалась к его плечу.
— Папа, милый, — сказала она, — ты купи галерею, а я буду выплачивать тебе четыреста фунтов в год. Тогда никому из нас не будет убытка. Кроме того, это прекрасное помещение денег.
Джолион поёжился.
— Не кажется ли тебе, — сказал он, — что художнику покупать выставочный салон как-то не совсем удобно? Кроме того, десять тысяч фунтов — это изрядная сумма, а я ведь не коммерсант.
Джун взглянула на него восхищённо-понимающим взглядом.
— Конечно, ты не коммерсант, но ты замечательно деловой человек. И я уверена, что мы сможем поставить дело так, что это окупится. А как приятно будет натянуть нос всем этим гнусным торгашам и прочей публике, — и она снова сжала руку отца.
На лице Джолиона изобразилось комическое отчаяние.
— Где же находится эта несравненная галерея? В каком-нибудь роскошном районе, надо полагать?
— Сейчас же за Корк-стрит.
«Ах, — подумал Джолион, — так и знал, что она окажется сейчас же за чем-нибудь. Ну, теперь я могу попросить о том, что мне нужно от неё».
— Хорошо, я подумаю об этом, но только не сейчас. Ты помнишь Ирэн? Я хочу, чтобы ты со мной сейчас поехала к ней. Сомс её опять преследует. Для неё было бы безопасней, если бы мы могли дать ей где-нибудь приют.
Слово «приют», которое он употребил случайно, оказалось как раз самым подходящим для того, чтобы вызвать сочувствие Джун.
— Ирэн! Я не встречалась с ней с тех пор, как… Ну конечно! Я буду рада помочь ей.
Теперь пришла очередь Джолиона пожать руку Джун с чувством тёплого восхищения перед этим пылким великодушным маленьким существом его собственного производства.
— Ирэн гордый человек, — сказал он, искоса поглядывая на Джун, внезапно усомнившись, сумеет ли она проявить достаточно такта. — Ей трудно помочь. С ней нужно обращаться очень бережно. Ну вот мы и приехали. Я ей телеграфировал, чтобы она нас ждала. Пошлём ей наши карточки.
— Я не выношу Сомса, — сказала Джун, выходя из кэба. — Он всегда издевается над всем, что не имеет успеха.
Ирэн находилась в комнате, которая в отеле «Пьемонт» носила название «дамской гостиной».
Джун нельзя было упрекнуть в недостатке морального мужества: она прямо подошла к своей бывшей подруге и поцеловала её в щеку, и они обе уселись на диван, на котором с самого основания отеля никто никогда не сидел. Джолион заметил, что Ирэн глубоко потрясена этим простым прощением.
— Итак, Сомс опять являлся к вам? — сказал он.
— Он был у меня вчера вечером; он хочет, чтобы я вернулась к нему.
— Но вы, конечно, не вернётесь? — воскликнула Джун.
Ирэн чуть улыбнулась и покачала головой.
— Но его положение ужасно, — прошептала она.
— Он сам виноват, он должен был развестись с вами, когда у него была возможность.
Джолион вспомнил, как в те прежние дни Джун пламенно надеялась, что память её неверного возлюбленного не будет опозорена разводом.
— Послушаем, что думает делать Ирэн, — сказал он.
Губы Ирэн дрожали, но она сказала спокойно:
— Я предпочла бы дать ему новый повод освободиться от меня.
— Какой ужас! — воскликнула Джун.
— А что же мне делать?
— Ну, об этом, во всяком случае, не стоит и говорить, — сказал Джолион очень спокойным тоном, — sans amour[45].
Ему показалось, что она сейчас заплачет, но она быстро встала и, отвернувшись от них, стояла молча, стараясь овладеть собой.
Джун неожиданно сказала:
— Вот что, я пойду к Сомсу и скажу ему, чтобы он оставил вас в покое. Что ему нужно в его годы?
— Ребёнка. В этом нет ничего неестественного.
— Ребёнка! — с презрением воскликнула Джун. — Ну разумеется, чтобы было кому оставить капитал. Если ему уж так нужен ребёнок, пусть он себе возьмёт кого-нибудь и заведёт ребёнка, тогда вы можете развестись с ним, и он женится на той.
Джолион подумал, что он сделал ошибку, привезя Джун, — её пылкое выступление только выгораживало Сомса.
— Лучше всего было бы для Ирэн переехать спокойно к нам в Робин-Холл и посмотреть, как все это повернётся.
— Конечно, — сказала Джун, — только…
Ирэн посмотрела Джолиону прямо в глаза. Сколько раз он потом пытался объяснить себе её взгляд, и всегда безуспешно!
— Нет! От этого выйдут только неприятности для всех вас. Я уеду за границу.
Он понял по её голосу, что это решено окончательно. Неизвестно почему у него мелькнула мысль: «Я мог бы там видеться с ней». Но он сказал:
— Вам не кажется, что за границей вы будете ещё беспомощнее, если он вздумает последовать за вами?
— Не знаю. Я могу только попытаться.
Джун вскочила и принялась ходить взад и вперёд по комнате.
— Как это все ужасно! — сказала она. — Почему люди должны мучиться год за годом, чувствовать себя несчастными и беспомощными, а все из-за этого гнусного святошеского закона?
Но в эту минуту кто-то вошёл в комнату, и Джун замолчала. Джолион подошёл к Ирэн.
— Не нужно ли вам денег?
— Нет.
— Как быть с вашей квартирой, сдать её?
— Да, Джолион, пожалуйста.
— Когда вы едете?
— Завтра.
— И вам уже больше не понадобится заезжать домой? Он спросил это с тревогой, которая ему самому показалась странной.
— Нет; я взяла с собой все, что мне нужно.
— Вы мне пришлёте свой адрес?
Она протянула ему руку.
— Я чувствую, что могу положиться на вас, как на каменную стену.
— Которая стоит на песке, — ответил Джолион, крепко пожимая ей руку. — Но помните, что я в любую минуту рад для вас что-нибудь сделать. И если вы передумаете. — Ну, Джун, идём, попрощайся.
Джун отошла от окна и обняла Ирэн.
— Не думайте о нём, — сказала она шёпотом, — живите счастливо, и да благословит вас бог.
Унося в памяти слезы на глазах Ирэн и улыбку на её губах, они молча прошли мимо дамы, которая помешала их беседе и теперь сидела за столом, просматривая газеты.
