Иван Гончаров - Том седьмой: Очерки, повести, воспоминания
Все с любопытством глядели на него и на журналиста.
141
– Dieu-dieu-dieu-dieu!1 – зачастил кто-то в конце стола.
– Что, не правду я говорил? – подтвердил Красноперов. – Не я один, а и другие заключают…
– Я ничего не заключаю-с, я только хотел бы прояснить этот вопрос из любопытства… – поспешно прибавил гость в синих очках.
– Кто это? – вполголоса спросил генерал у Сухова про синие очки.
– Не знаю! – сказал тот. – Надо спросить Григория Петровича.
– Сикофант, разве не видите! – вдруг брякнул Кряков, услыхавший вопрос генерала. Чешнев даже слегка вздрогнул.
– Что это, фамилия, что ли, его? – спросил генерал и немного смутился, когда некоторые засмеялись и даже Чешнев улыбнулся.
– Нет! это имя ему при крещении нарекли! – добавил Кряков.
Все старались сдержать смех.
Гость в синих очках, должно быть, не слыхал.
Уранов тихонько объяснил, что фамилия его Трухин.
– Он служит у Алексея Петровича, – прибавил он, – тот прислал его на чтение вместо себя; он говорил, что этот господин все печатное читает; ни слова не пропускает, все знает и ему обстоятельно докладывает, так что тому ни газет, ни журналов читать самому не нужно.
– Что же это, по вашему мнению, значит, что имя божие не призывается в журналах всуе? – спросил журналист у Трухина, – это скорее показывает уважение к религии…
– Та-та-та, не лукавьте, милостивый государь! – остановил его Красноперов, – вовсе не от избытка благоговения не упоминаете вы о боге, а потому, что не веруете! Или веруете по Ренану: спаситель-де принес в мир прекрасное учение, а сам был хороший человек, а не бог! Вот ведь что у вас на уме?
Все улыбались.
– Почему же вы это знаете? – спросил журналист, тоже улыбаясь.
142
– Как не знать! Все знают! теперь этого и не скрывает никто, до того дошло! Даже щеголяют этим: вот, мол, какие мы умные! Иначе как бы не напечатать об упадке религии и не поддержать ее? А вы только об упадке курса пишете да перечите правительству!
– На то специальные духовные журналы есть, – заметил журналист, – там и пишут о подобных предметах…
– Да ведь вы сами говорили, что попов трогать нельзя; тронь, так вы грозите посадить куда-то автора! – заметил Кряков Красноперову.
– Вы хитры! – возразил тот, – из воды сухи выйдете! Трогать духовных особ не велят, так как вы обзовете их клерикалами, да и давай глумиться над ними!
– Это точно, бывает… – подтвердил Трухин.
– Зато, кажется, печать оказывает и немалую пользу – и правительству и обществу. Согласитесь с этим! – возразил ему журналист.
– О, конечно-с, конечно-с… большую, большую пользу! – согласился Трухин. – Печать горячо преследует кражи, убийства, всякие скандалы! Сломают ли кружку у церкви, или расхитят кассу в банке – вся пресса дружно и громко предает гласности и кражу и вора; всякие публичные безобразия, также неисправности администраторов, особенно повыше, тоже непременно обличит, по косточкам разберет.
– Даже если пьяный с барки упадет в воду и вылезет – и то не пропустит! – прибавил Сухов.
– Чего же вы еще хотите?
– Но она нередко пропускает без внимания очень серьезные вещи, и это меня иногда удивляло, признаюсь: от беспечности ли, или от чего другого? Вот в чем мне любопытно бы попросить разъяснения… – продолжали синие очки.
– Например, какие вещи? – спросил журналист.
– Например, вот хотя бы в прошлом году произошла смута между молодежью: разнесли столы, стулья, выгнали профессора…
– Что же, пресса не умолчала; об этом все журналы прокричали.
– Заявила, единогласно заявила, – это правда, правда! И как верно, точно, отчетливо…
– Так что же?
143
– Мне только любопытно бы знать, – смиренно продолжали синие очки, – отчего пресса поскупилась на осуждение этого поступка по достоинству… не прибавила ни слова от себя? Не пожурила, не разъяснила неприличия. Это бы не могло не подействовать на молодые умы благотворно, я полагаю…
– А случись противное, печать бы не молчала! – заметил Красноперов.
– То есть взбунтуйся профессор против учеников, тогда бы печать напала на него! Так ли, по-вашему? – спросил Кряков при общем смехе.
– Да! так, так! не смейтесь! – ораторствовал Красноперов, – чуть где-нибудь учитель выдерет ученика за вихор, по-нашему, по-старому, или вытурит директор из училища лентяя, а тот сдуру топиться пойдет – сейчас газеты так и завопят: «ахти, какой директор злодей!»
– Если одни журналы умалчивают, по вашему мнению, о чем вы говорите, и преследуют какие-нибудь свои задачи, – заметил журналист гостю в синих очках, – зато другие становятся на защиту тех вопросов, о которых упомянули сейчас.
– Что нынешние журналы! Вот Николай Иванович и Фаддей Венедиктович – те сумели бы постоять за порядок! – сказал Красноперов. – То был век, когда…
– Когда водились еще гориллы, от которых и произошли нынешние сикофанты! – досказал Кряков, поглядывая на синие очки.
Кругом его засмеялись, больше всех студент.
– Что это за неурядица такая, право! ну что бы всем дружно да мирно итти одним путем, рука в руку! – мечтал генерал, обращаясь к Сухову.
– И нога в ногу, по-военному! – договорил Сухов. – А ты что не идешь в своем комитете рука в руку и не ходишь нога в ногу с Кураковым и Петрищевым, а все вздоришь?
Генерал так и затрясся весь.
– С этими… – начал он.
– Сикофантами, что ли? – подсказал Сухов, и оба захохотали.
– Ну, и у сочинителей то же самое! – прибавил Сухов.
144
– Дух века пробивается, генерал! – сказал профессор, – кипит работа, совершается великая борьба идей, понятий, интересов… исхода которой мы, конечно, не увидим. Сила вещей приведет все к должному концу. Нужно терпение… не мы, так дети увидят тот порядок, который должен выработаться из этого хаоса!
– Вот что значит профессор, сейчас нашел ключ к ларчику и решил – как быть и что делать, и средство такое простое предписал: терпение! Всех и успокоил! Покорнейше благодарим! – сказал Кряков, кланяясь профессору.
– Страху бы нам, страху! вот чего недостает! – твердил свое Красноперов.
– Позвольте обратиться к нынешнему чтению, – сказал хозяин, – я имею сделать предложение. Достоинство нового произведения признано, сколько я заметил, всеми слушателями…
Кряков задвигался на стуле и хотел что-то сказать, но был удержан студентом.
– Мне хотелось бы выразить благодарность автору за доставленное всем нам удовольствие, – продолжал хозяин. – У меня есть старинный кубок, работы Бенвенуто Челлини – дед мой из Венеции привез, – вон он, в шкафе. – Достаньте! – обратился он к дворецкому.
Тот ушел за ключом.
– Что, если мы велим вырезать на нем все наши имена и поднесем автору на память нынешнего чтения! Как вы думаете?
– Кроме моего имени: я не желаю, – отрезал Кряков.
Все взглянули на него с удивлением.
– Очень хорошо, – вежливо, но сдержанно заметил хозяин после минуты молчания, – мы вас обойдем. А вы согласны? – спросил он, обводя глазами собрание.
– Конечно! конечно! Какая славная мысль! Покорнейше просим! – раздалось со всех сторон.
– Меня, меня не забудьте! – нежным голосом просила Лилина.
Дворецкий подал кубок, и все передавали его из рук в руки.
– Отчего вы не желаете присоединиться к нам? – спросил кротко Крякова старик Чешнев. – Вы имеете какие-нибудь свои особенные причины?
– Да, имею.
145
– Или не находите роман заслуживающим этого внимания?
– Да, и роман не нахожу заслуживающим! – так и рубил Кряков.
– Если б это было и так, то, независимо от критики, наш кружок хочет благодарить автора за его намерение сделать удовольствие…
– Пусть благодарит, а я не стану!
Чешнев вздохнул с прискорбием. «Отчего же?» – спросил он.
– Зачем он написал этот роман? – задорно упрекнул Кряков.
– Как зачем? вы слышали, как он объяснял свои мотивы: желание, в форме романа, высказать несколько идей, наблюдений, опытов… И он успел, не только со стороны содержания, но и формы, и дал тонкое, изящное произведение…
– Незачем распространять свои допотопные идеи и возвращать нас за сто лет назад! Это все отжило! А если написал для забавы, так читай на ухо тому глухому графу, что подле него сидел, да вон господину Красноперову; те и удовлетворятся! А он собрал вон сколько народу, это уж публика; значит, у него не просто забава была на уме, а поучение, претензия! Пожалуй, и в печать сунется! Покажись только, я бы ему дал знать!
Студент засмеялся.
– Этот критик в самом деле, должно быть, крокодила объелся! – шепнул один гость другому – из тех, что находят всякое чтение, на которое зовут, прекрасным.
Все молчали. Кряков тоже замолчал и сердито жевал, обводя гостей глазами и ожидая возражения.
