Льюис Уоллес - Бен-Гур
Гортатор направился к трибуну и, улыбаясь, указал на шестидесятый номер.
– Какая сила! – сказал он.
– И какая энергия! – ответил трибун. – Клянусь Поллуксом! Он лучше без цепей. Не надевай их на него никогда.
С этими словами он снова улегся на свое ложе.
Корабль плыл, ветерок едва рябил поверхность вод, и все бывшие не у дел спали: Аррий на своем месте, матросы на полу.
И раз, и два сменяли Бен-Гура, но заснуть он не мог. Среди могильного мрака трехлетней ночи наконец забрезжила заря. Смерть, такая долгая смерть, и вдруг трепет и первый проблеск воскресения! В такие минуты сон бежит прочь. Надежда рисует картины будущего, а настоящее и прошлое забываются или, как послушные слуги, только помогают этим фантазиям обрисовываться ярче. Иуда все далее уносился в безбрежное море грез. Удивительно не то, что такие мечты могут погружать нас в состояние счастья, а то, что мы можем принимать их за нечто вполне реальное. Они действуют подобно чарующему маку, при виде фантастических цветов которого смолкает ум. Все горести забыты: дом и богатство возвращены Гурам, мать и сестра снова в его объятиях. Что он как на крыльях летел в страшную битву, об этом он не думал. Мечты были для него действительностью, и к ним не примешивались ни малейшие сомнения. Сердце его переполнялось радостью и торжеством, и в нем не было места для мести. Мессала, Грат, Рим, все горькие воспоминания, сопряженные с этими именами, как бы исходили из земли и не касались его, витающего над ней высоко, прислушивающегося к напеву звезд.
"Астрея" благополучно плыла, но перед рассветом человек с палубы быстро направился к платформе, на которой спал трибун, и разбудил его. Аррий встал, надел свой шлем, взял щит и меч и отправился к командиру матросов.
– Пираты близко! Вставайте и будьте готовы, – произнес он и начал подниматься по лестнице, спокойный и уверенный в себе настолько, что при виде его можно было подумать: "Счастливец! Апиций приготовил ему пир".
5. Битва с пиратами
Все на корабле и даже сам корабль как бы встрепенулись. Офицеры заняли свои места. Матросы с оружием в руках во всех отношениях походили на легионеров. Охапки стрел и дротиков были вытащены на палубу. Через центральную лестницу были внесены чаны с маслом и шары, которым предстояло превратиться в огненные. Были зажжены добавочные фонари, наполнены водой бочки. Отдыхающие гребцы стояли под стражей перед гортатором, и Провидению было угодно, чтобы в их числе находился Бен-Гур. Над собой он слышал смешанные звуки последних приготовлений – убирались паруса, растягивались сети, снимались трапы и бока защищались щитами из бычьих кож. Вдруг на галере снова воцарилась тишина, полная неопределенного страха и ожидания: это значило, что галера была готова.
По сигналу с палубы, переданному гортатору офицером, стоявшим на лестнице, весла мгновенно остановились.
Что это могло означать?
Все сто двадцать невольников, прикованных к своим скамьям, задавали себе этот вопрос. Ни патриотизм, ни жажда славы, ни чувство долга не могли воодушевлять их, и они ощущали только трепет, свойственный людям, слепо и беспомощно бросаемым в опасность. Легко допустить, что даже самый тупой из них перебирал в уме все могущие быть ситуации, и ни одна из них не сулила ему ничего хорошего: победа только сильнее скрепила бы его цепи, а если бы корабль пошел ко дну или сгорел, он принужден был разделить с ним ту же участь.
О положении дел спрашивать они не смели. И кто были враги? Может, братья, друзья, соотечественники? Если читатель примет во внимание эти и дальнейшие обстоятельства, то он поймет, почему римлянам приходилось приковывать несчастных невольников к их скамьям.
Звук, словно от плеска галер позади кормы, привлек внимание Бен-Гура. "Астрея" заколебалась как бы в середине водоворота. Мысль о флоте, стоявшем бок о бок, пронеслась в его голове – о флоте, маневрировавшем и готовящемся к атаке, и лицо его зарделось.
С палубы раздался другой сигнал. Весла погрузились в воду, и галера стала незаметно двигаться вперед. Ни звука извне, ни звука изнутри, но тем не менее каждый человек инстинктивно готовился к схватке.
В подобном положении время неизмеримо, так что Бен-Гур не мог иметь представления о пройденном расстоянии. Наконец, с палубы раздался звук труб – полный, ясный, протяжный. Гортатор забил по деку, так что он зазвучал, гребцы всей силой налегли на весла и вместе дружно двинули галеру: она задрожала и как стрела скользнула вперед. Другие звуки труб присоединились к раздававшимся на палубе, но все они звучали сзади, а спереди слышался только отрывочный шум встревоженных голосов. Затем раздался сильный толчок. Гребцы, помещавшиеся перед платформой гортатора, пошатнулись, многие из них попадали, корабль отклонился назад, но, собравшись с силами, ринулся вперед. Заглушая звуки труб, раздавались пронзительные крики ужаса, треск и шум столкновения, и Бен-Гур почувствовал под своими ногами, под килем, как что-то измученное крошат, давят, ломают в куски, топят. Люди вокруг него испуганно смотрели друг на друга.
С палубы раздался клич торжества – римский орел выиграл сражение. А кто же те несчастные, которых поглотило море?
Ни остановки, ни паузы. "Астрея" ринулась вперед. Несколько матросов сбежали вниз и, погружая шары в чаны с маслом, подавали их товарищам, стоявшим наверху лестницы. Ко всем ужасам битвы присоединялся еще пожар.
Внезапно галера наклонилась так сильно, что гребцы на верхней части корабля едва усидели на своих скамьях. Снова победный клич римлян и вместе с тем чьи-то вопли отчаяния. Противостоящий корабль, пойманный крюками большого журавля, спускавшегося с мачты, был приподнят на воздух и затем потоплен в волнах.
Крики, раздававшиеся справа и слева, спереди и сзади, слились в неописуемый рев. По временам раздавался треск, стоны ужаса, указывавшие на то, что еще один корабль пошел ко дну и команда погрузилась в морскую бездну.
Жертвы были с обеих сторон. По временам приносили окровавленных и умирающих римлян и клали на пол люка.
Клубы дыма, пропитанные запахом человеческого мяса, врывались в каюту, застилая свет желтыми сумерками. Вдыхая в себя этот воздух, Бен-Гур понимал, что в это время они проходят мимо горевшего корабля, на котором гребцы, прикованные к своим скамьям, стали жертвой огня.
"Астрея" все время двигалась вперед, но вдруг остановилась. У передних гребцов из рук выпали весла, и сами они попадали со своих скамеек. На палубе раздался страшный топот, а по бокам треск двух сцепившихся кораблей. Люди от страха падали на пол, иные искали себе убежища. Среди этой паники к ногам Бен-Гура упал или был брошен труп. Юноша увидел полуобнаженное тело и массу черных волос, покрывавших лицо несчастного. Очевидно, это был белокожий варвар Севера, смертью лишенный возможности грабить и мстить. Но как он сюда попал? Стащен ли был железной рукой с неприятельской палубы или, может, сама "Астрея" взята на абордаж! Уж не дерутся ли римляне на собственной палубе? Озноб испуга пробежал по нему. Может быть, сильно теснят Аррия и он в эту минуту защищает свою жизнь? Если он будет убит! О Бог Авраама, отврати от него погибель! Неужели недавние надежды и мечты Иуды никогда не осуществятся и ему никогда не увидеть ни матери, ни сестры, ни отцовского дома, ни своей родины – Святой Земли?
Ужасный шум гремел над Бен-Гуром. В трюме все находилось в величайшем смущении: гребцы сидели на скамьях, как парализованные, обезумевшие люди сновали взад и вперед. Один гортатор невозмутимо сидел на своем месте, тщетно отбивая такт и дожидаясь трибуна, олицетворяя ту превосходную дисциплину, которой был покорен весь мир.
Его пример хорошо подействовал на юношу, он стал хладнокровнее обдумывать происходящее. Честь и долг заставляли римлянина оставаться на платформе, но были ли эти мотивы применимы к нему?.. Скамья? Но от нее следовало бежать – кому какая польза от того, что он умрет рабом? Жить для него было долгом, если не честью. Его жизнь принадлежала его близким. Они стояли перед ним, как живые. Он видел, как они протягивали к нему руки, он слышал их призыв. Да, он должен бежать к ним, и он вскочил, чтобы бежать, но остановился. Над ним тяготел римский приговор, и, пока он существовал, побег был бесполезен. Во всем необъятном мире не было уголка, где бы он мог чувствовать себя в безопасности. Только добившись свободы, он мог бы жить в Иудее и исполнять сыновние обязанности, которым он хотел всецело посвятить себя: в другой стране он не стал бы жить. Милостивый Боже! Как он жаждал свободы! Луч света блеснул ему в лице трибуна, но что если его благодетель погиб? Мертвые не возвращаются исполнять обещания, данные ими при жизни. Нет, этого не может случиться, Аррий не может умереть!
Бен-Гур огляделся еще раз. На крыле трюма продолжалась битва. С боков все трещало и ломилось. На скамьях невольники старались освободиться от цепей, но, видя, что все их усилия тщетны, издавали безумные вопли: стража удалилась наверх, дисциплина отсутствовала, царила паника, и лишь гортатор неизменно сидел на своем месте, спокойный, как всегда, имея в руках вместо оружия молоток, удары которого тщетно раздавались среди невообразимого шума. Бен-Гур взглянул на него в последний раз и кинулся искать трибуна.
