Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба
Его голова опрокинулась на грудь, и онъ продолжалъ бормотать безсвязные звуки, обнаруживая между прочимъ звѣрское раскаяніе, что поутру не удалось ему отправить на тотъ свѣтъ старикашку Топмана. Наконецъ онъ заснулъ, и въ этомъ положеніи два дюжихъ парня, подъ личнымъ надзоромъ жирнаго дѣтины, отнесли его наверхъ. Черезъ нѣсколько минутъ м-ръ Снодграсъ ввѣрилъ также свою собственную особу покровительству Джоя. М-ръ Пикквикъ благоволилъ принять протянутую руку м-ра Топмана и спокойно выплылъ изъ. кухни, улыбаясь подъ конецъ самымъ любезнымъ и обязательнымъ образомъ. Наконецъ и самъ хозяинъ, послѣ нѣмого и трогательнаго прощанія со своими дочерьми, возложилъ на м-ра Трунделя высокую честь проводить себя наверхъ: онъ отправился изъ кухни, заливаясь горючими слезами, какъ будто спальня была для него мѣстомъ заточенія и ссылки.
— Какая поразительная сцена! — воскликнула дѣвственная тетка.
— Ужасно, ужасно! — подтвердили молодыя дѣвицы.
— Ничего ужаснѣе не видывалъ, — сказалъ м-ръ Джингль серьезнымъ тономъ. — На его долю пришлось двумя бутылками больше противъ каждаго изъ его товарищей. — Зрѣлище страшное, сударыня, да!
— Какой любезный молодой человѣкъ! — шепнула дѣвственная тетка на ухо Топману.
— И очень недуренъ собой! — замѣтила втихомолку Эмилія Уардль.
— О, да, очень недуренъ, — подтвердила дѣвственная тетка.
М-ръ Топманъ думалъ въ эту минуту о рочестерской вдовѣ, и сердце его переполнилось мрачною тоской. Разговоръ, продолжавшійся еще минутъ двадцать, не могъ успокоить его взволнованныхъ чувствъ. Новый гость былъ учтивъ, любезенъ, разговорчивъ, и занимательные анекдоты, одинъ за другимъ, быстро струились изъ его краснорѣчивыхъ устъ. М-ръ Топманъ сидѣлъ какъ на иголкахъ и чувствовалъ, съ замираніемъ сердца, что звѣзда его славы постепенно меркнетъ и готова совсѣмъ закатиться подъ вліяніемъ палящихъ лучей новаго свѣтила. Мало-помалу веселость его исчезла, и его смѣхъ казался принужденнымъ. Успокоивъ, наконецъ, свою больную голову подъ теплымъ одѣяломъ, м-ръ Топмалъ воображалъ, съ нѣкоторымъ утѣшеніемъ и отрадой, какъ бы ему пріятно было притиснуть своей спиной этого проклятаго Джингля между матрацомъ и периной.
Поутру на другой день хозяинъ и его гости, утомленные похожденіями предшествовавшей ночи, долго оставались въ своихъ спальняхъ; но рано всталъ неутомимый незнакомецъ и употребилъ весьма счастливыя усилія возбудить веселость дамъ, пригласившихъ его принять участіе въ ихъ утреннемъ кофе. Дѣвствующая тетка и молодыя дѣвицы хохотали до упаду, и даже старая леди пожелала однажды выслушать черезъ слуховой рожокъ одинъ изъ его забавныхъ анекдотовъ. Ея удовольствіе выразилось одобрительной улыбкой, и она благоволила даже назвать м-ра Джингля "безстыднымъ повѣсой", — мысль, съ которою мгновенно согласились всѣ прекрасныя родственницы, присутствовавшія за столомъ.
Уже издавна старая леди имѣла въ лѣтнее время похвальную привычку выходить въ ту самую бесѣдку, въ которой м-ръ Топманъ наканунѣ ознаменовалъ себя страстнымъ объясненіемъ своихъ чувствъ. Путешествіе старой леди неизмѣнно совершалось слѣдующимъ порядкомъ: во-первыхъ, жирный дѣтина отправлялся въ ея спальню, снималъ съ вѣшалки ея черную атласную шляпу, теплую шаль, подбитую ватой, и бралъ толстый сучковатый посохъ съ длинной рукояткой. Старая леди, надѣвая шляпу, закутывалась шалью и потомъ, опираясь одною рукою на свой посохъ, a другою на плечо жирнаго дѣтины, шла медленнымъ и ровнымъ шагомъ въ садовую бесѣдку, гдѣ, оставаясь одна, наслаждалась около четверти часа благораствореннымъ воздухомъ лѣтняго утра. Наконецъ, точно такимъ же порядкомъ, она опиралась вновь на посохъ и плечо и шла обратно въ домъ свой.
Старуха любила аккуратность во всѣхъ своихъ дѣлахъ и мысляхъ. Три года сряду церемонія прогулки въ садъ исполнялась со всею точностью, безъ малѣйшаго отступленія отъ принятыхъ формъ. На этотъ разъ, однакожъ, къ великому ея изумленію, произошло въ этой церемоніи совсѣмъ неожиданное измѣненіе: жирный дѣтина вмѣсто того, чтобы оставить бесѣдку, отступилъ отъ нея на нѣсколько шаговъ, осмотрѣлся направо и налѣво и потомъ опять подошелъ къ старой леди съ таинственнымъ видомъ, принимая, повидимому, необходимыя предосторожности, чтобъ его никто не замѣтилъ.
Старая леди была робка, подозрительна, пуглива, какъ почти всѣ особы ея лѣтъ. Первою ея мыслью было: не хочетъ ли масляный болванъ нанести ей какое нибудь физическое оскорбленіе съ преступнымъ умысломъ овладѣть ея скрытымъ капиталомъ. Всего лучше было бы въ такомъ случаѣ позвать кого-нибудь на помощь; но старческія немощи уже давно лишили ее способности издавать пронзительные звуки. Проникнутая чувствомъ невыразимаго ужаса, старушка наблюдала молча движенія рослаго дѣтины, и страхъ ея увеличился еще больше, когда тотъ, прислонившись къ ея уху, закричалъ взволнованнымъ и, какъ ей показалось, грознымъ тономъ:
— Мистриссъ!
Теперь должно обратить вниманіе на то, что въ эту самую минуту м-ръ Джингль гулялъ въ саду, весьма недалеко отъ бесѣдки. Услышавъ громкое воззваніе лакея, онъ остановился прислушаться, что будетъ дальше. Три существенныя причины побудили его на этотъ поступокъ. во-первыхъ, онъ былъ любопытенъ и праздненъ: во-вторыхъ, деликатность чувства отнюдь не принадлежала къ числу нравственныхъ свойствъ м-ра Джингля, въ третьихъ и въ послѣднихъ, онъ скрывался за куртиною цвѣтовъ, и никто не видалъ его въ саду. Поэтому м-ръ Джингль стоялъ, молчалъ и слушалъ.
— Мистриссъ! — прокричалъ опять жирный дѣтина.
— Чего вамъ надобно, Джой? — спросила трепещущая старушка. — Надѣюсь, мой милый, я была снисходительна къ вамъ и никогда не взыскивала строго за ваши проступки. Могло случиться что-нибудь невзначай; но этого, конечно, никто бы не избѣжалъ на моемъ мѣстѣ. Жалованья получали вы много, дѣла y васъ было мало, a ѣсть позволялось вволю.
Старушка весьма искусно задѣла за чувствительную струну дѣтины: онъ былъ растроганъ, и отвѣчалъ выразительнымъ тономъ:
— Много доволенъ вашей милостью, покорнѣйше благодаримъ.
— Ну, такъ чего жъ вы хотите отъ меня, мой милый? — спросила ободренная старушка.
— Мнѣ хочется поставить дыбомъ ваши волосы, сударыня.
Такое желаніе, очевидно, могло происходить изъ грязнаго источника, быть можетъ, даже изъ жажды крови; и такъ какъ старая леди не совсѣмъ понимала процессъ поднятія дыбомъ ея волосъ, то прежній страхъ возвратился къ ней съ новою силой.
— Какъ вы полагаете, сударыня, что я видѣлъ вчера вечеромъ въ этой самой бесѣдкѣ? — спросилъ дѣтина, выказывая свои зубы.
— Почемужъ я знаю? Что такое?
— Я видѣлъ, сударыня, собственными глазами, на этомъ самомъ мѣстѣ, гдѣ вы изволите сидѣть, видѣлъ, какъ одинъ изъ вашихъ гостей, раненый джентльменъ, сударыня, цѣловалъ и обнималъ…
— Кого, Джой, кого? Мою горничную?
— Нѣтъ, сударыня, похуже, — прервалъ жирный дѣтина надъ самымъ ухомъ старой леди.
— Неужто мою внуку?
— Хуже, гораздо хуже!
— Что съ вами, Джой? Вы съ ума сошли! — проговорила старушка, считавшая послѣднюю догадку верхомъ семейнаго несчастія. — Кого же? Говорите: я непремѣнно хочу знать.
Жирный дѣтина бросилъ вокругъ себя пытливый взглядъ и, увѣренный въ своей полной безопасности, прокричалъ надъ ухомъ старой леди:
— Миссъ Рахиль!
— Чтоо-о? — воскликнула старая леди пронзительнымъ голосомъ. — Говорите громче.
— Миссъ Рахиль, — проревѣлъ еще разъ дѣтина.
— Мою дочь!!!
Толстыя щеки Джоя залоснились и раздулись, когда онъ, вмѣсто отвѣта, утвердительно кивнулъ своей головой.
— И она не противилась! — воскликнула старая леди.
Джой выказалъ снова зубы и сказалъ:
— Я видѣлъ, какъ она сама цѣловала и обнимала раненаго джентльмена.
Еслибъ м-ръ Джингль изъ своей засады мотъ видѣть выраженіе лица старой леди, пораженной неожиданною вѣстью, громкій смѣхъ, нѣтъ сомнѣнія, обличилъ бы его присутствіе подлѣ таинственной бесѣдки. Онъ притаилъ дыханіе и старался не проронить ни одного звука. Въ бесѣдкѣ между тѣмъ раздавались отрывочныя фразы въ родѣ слѣдующихъ: "Безъ моего позволенія! " — "Въ ея лѣта!" — "Боже мой, до чего я дожила!" — Все это слышалъ м-ръ Джингль и видѣлъ потомъ, какъ жирный дѣтина, постукивая каблуками, вышелъ изъ бесѣдки на свѣжій воздухъ.
Обстоятельство довольно странное, но тѣмъ не менѣе возведенное на степень очевиднаго факта: м-ръ Джингль черезъ пять минутъ послѣ своего прибытія на Меноръ-Фармъ рѣшился и далъ себѣ честное слово — овладѣть, во что бы ни стало, сердцемъ дѣвственной тетки. Съ перваго взгляда онъ замѣтилъ, что его безцеремонное и смѣлое обращеніе совершенно приходилось по мыслямъ старой дѣвѣ, и онъ разсчиталъ наугадъ, что лучшимъ ея достоинствомъ, безъ сомнѣнія, должно быть независимое состояніе, принадлежавшее ей по праву наслѣдства. Предстояла теперь неотложная необходимость, такъ или иначе, затѣснить, отстранить или сокрушить своего счастливаго соперника: м-ръ Джингль рѣшился приступить къ этой цѣли смѣло и прямо. Фильдингъ говоритъ остроумно и справедливо: "мужчина то же, что огонь, и сердце женщины — фитиль для него: князь тьмы зажигаетъ ихъ по своей волѣ". М-ръ Джингль, великій практическій философъ, зналъ очень хорошо, что молодой человѣкъ, какъ онъ, для такой особы, какъ дѣвственная тетка, былъ опаснѣе всякаго огня. Онъ рѣшился попробовать свою силу.
