Эрнест Хемингуэй - Райский сад
– Знаю, дьяволенок, – сказал Дэвид. – Просто не хотелось вносить путаницу в работу.
– Ты же сам все и запутал, – сказала Кэтрин. – Неужели не видишь? Мечешься туда-сюда, пишешь какие-то рассказы, когда нужно продолжить повесть. Это важно для всех нас. У тебя хорошо получалось, и ты как раз дошел до самого интересного. Должен же хоть кто-нибудь сказать тебе, что твои рассказы всего лишь повод уклониться от настоящего дела.
Марита снова взглянула на него, он понял ее взгляд и сказал:
– Мне нужно привести себя в порядок. Расскажи все это Марите, а я скоро вернусь.
– По-твоему, нам больше не о чем говорить? Прости, я нагрубила тебе и Марите. На самом деле я очень рада за вас.
Дэвид ушел, но даже в ванной, принимая душ и переодеваясь в свежевыстиранный рыбацкий свитер и брюки, он думал об этом разговоре.
Вечерами становилось довольно прохладно, и Марита ушла в бар и сидела там, листая «Вог».
– Кэтрин пошла прибрать у себя в комнате, – сказала она.
– Как она?
– Откуда мне знать, Дэвид? Теперь она – крупный издатель. С сексом покончено. Он ее больше не интересует. Говорит, все это глупости. Она даже не понимает, как секс мог вообще занимать ее.
– Вот уж не думал, что этим кончится.
– И не думай, – сказала Марита. – Что бы ни случилось, я люблю тебя, и завтра ты снова будешь писать. Войдя в бар, Кэтрин обратилась к ним нарочито весело: – Вы чудесно смотритесь вместе. Я за вас рада. У меня такое чувство, точно это я вас создала. Каков он был сегодня, Марита?
– Мы прекрасно пообедали вместе, – сказала Марита. – Пожалуйста, Кэтрин, не надо так.
– О, я знаю, он хороший любовник, – сказала Кэтрин. – Он во всем такой. Готовит ли мартини, плавает ли, катается ли на лыжах или что там еще, ах да – летает. Ни разу не видела его в самолете. Хотя, говорят, он был великолепен. Должно быть, это что-то вроде акробатики и такая же скука.
– Спасибо, что ты позволила нам провести вместе целый день, – сказала Марита.
– Можете не расставаться до гроба, – сказала Кэтрин. – Если не наскучите друг другу. Вы оба не нужны мне больше.
Дэвид посмотрел на Кэтрин в зеркало и не заметил ничего необычного. Вид у нее был естественный и спокойный. Он отметил, что Марита как-то грустно смотрит на нее.
– Правда, мне пока еще хочется видеть и слышать тебя, если ты не разучился говорить.
– Как поживаешь? – спросил Дэвид.
– Слава Богу, пересилил себя, – сказала Кэтрин. – Очень хорошо.
– Какие у тебя еще планы? – спросил Дэвид. У него было такое ощущение, точно он окликает проходящее судно.
– Только те, которыми я уже поделилась, – ответила Кэтрин. – Думаю, дел мне пока хватит.
– Что ты там болтала о другой женщине?
Он почувствовал, как Марита толкнула его ногой.
– Это не болтовня, – сказала Кэтрин. – Хочу еще попробовать, вдруг я что-то упустила. Всякое бывает.
– Никто не застрахован от ошибок, – сказал Дэвид, и Марита снова толкнула его.
– Рискну, – сказала Кэтрин, – теперь я в этом кое-что понимаю и могу сравнить. За свою темноволосую подружку не бойся. Она совершенно не в моем вкусе. Она – твоя. Тебе нравятся такие, и прекрасно. Это не для меня. Уличные мальчишки меня не интересуют.
– Возможно, я и беспризорник… – сказала Марита.
– Мягко говоря.
– Но я все-таки в большей степени женщина, чем ты, Кэтрин.
– Ну же, покажи Дэвиду, каким ты можешь быть мальчишкой. Ему понравится.
– Он знает, какой я могу быть женщиной.
– Чудненько. Наконец-то оба разговорились. Страсть, как люблю поговорить.
– По правде говоря, ты даже не женщина, – сказала Марита.
– Знаю, – сказала Кэтрин. – Сколько раз я пыталась втолковать это Дэвиду. Правда, Дэвид?
Дэвид молча посмотрел на нее.
– Правда?
– Да, – сказал он.
– Я старалась. В Мадриде я из кожи вон лезла, изображая женщину, и все напрасно. От меня ничего не осталось. Вы – настоящие мужчина и женщина. Настоящие. Вам не надо ни в кого превращаться, и вам от этого не тошно. А мне тошно. И вот я – ничто. Я хотела одного: чтобы Дэвид и ты были счастливы. Все остальное я выдумала.
– Знаю, – сказала Марита, – и я стараюсь объяснить Дэвиду.
– Да, ты стараешься. Только не пытайся хранить мне верность или что-то в этом роде. Не надо. Правда, никто не хранит, да и ты, наверное, тоже. Но я сама прошу тебя, не надо. Я хочу, чтобы ты была счастлива и сделала счастливым его. Ты можешь, я знаю. А я – нет.
– Ты очень хорошая, – сказала Марита.
– Нет. Со мной все кончено, и давно.
– Я виновата, – сказала Марита. – Я вела себя глупо, отвратительно.
– Напротив. Все, что ты сказала, – правда. И давайте прекратим болтать и будем друзьями. Разве нельзя?
– А разве можно? – спросила ее Марита.
– Я бы хотела, – сказала Кэтрин. – И не будем ломать комедию. Пожалуйста, Дэвид, пиши свою книгу столько, сколько хочешь. Знаешь, я хочу только, чтобы ты писал как можно лучше. С этого все у нас началось. Будем считать, что ничего не случилось.
– Ты просто устала, – сказал Дэвид. – И наверное, не обедала.
– Может быть, нет, – сказала Кэтрин. – А может быть, да. Можем мы обо всем забыть и остаться друзьями?
«Итак, мы – друзья, что бы это ни значило», – подумал Дэвид. Он старался не думать, а только отвечать и слушать, завороженный нереальностью происходящего. Он слышал, как они говорили друг о друге, и, конечно же, обе знали, что они думают на самом деле и что рассказывают ему о себе. В этом смысле они действительно были друзьями – понимая друг друга, расходились в главном, доверяли друг другу, но подозрениям не было конца, и при этом им было хорошо вместе. Ему тоже было хорошо с ними, но на сегодня хватит.
Завтра он вернется в свою далекую страну, ту, к которой Кэтрин его ревновала, а Марита любила и понимала. Он был счастлив в той, оставшейся в рассказе, стране, но знал, что счастье это не может быть долгим, и ему приходилось отрываться от всего, что он любил, и возвращаться к удушающей пустоте сумасшествия, которое теперь приняло форму неуемного желания практической деятельности. Он устал и от того, что Марита помогала сопернице. Ему Кэтрин не враг, ну разве что в минуты тех бесплодных, бессмысленных любовных поисков, когда она пыталась стать им и таким образом оборачивалась врагом самой себе.
«Но ей так необходим соперник, что она должна постоянно держать кого-либо возле себя, а ближе и беззащитнее, чем она сама, знающая все слабые и сильные стороны и бреши в нашей обороне, никого нет. Она искусно обходит меня с флангов и вдруг обнаруживает, что это ее же собственный фланг, и последняя схватка всегда в вихре пыли, только пыль эта – наша собственная».
После ужина Кэтрин и Марита решили сыграть в триктрак. Они всегда играли всерьез, и, как только Кэтрин пошла за доской, Марита сказала Дэвиду:
– Пожалуйста, хотя бы сегодня ночью не приходи ко мне.
– Хорошо.
– Ты меня понимаешь?
– Это слово здесь неуместно, – сказал Дэвид. Чем меньше времени оставалось до начала работы, тем суше был его тон.
– Ты сердишься?
– Да, – ответил Дэвид.
– На меня?
– Нет.
– Нельзя сердиться на больных.
– Поживешь с мое, – сказал Дэвид, – поймешь, что только на них и сердятся. Заболеешь сама, тогда поймешь.
– Надеюсь, на меня ты не будешь злиться.
– Лучше бы я вообще вас не знал.
– Пожалуйста, не надо так, Дэвид.
– Ты же знаешь, что это не так. Я лишь настраиваюсь на рабочий лад.
Он ушел в спальню и, включив настольную лампу со своей стороны постели, улегся поудобнее и стал читать одну из книг У. Г. Хадсона. Книга называлась «Природа холмистых местностей», и он выбрал ее для чтения за самое скучное название. Возможно, чтобы успокоиться, и потому он старался отложить самые интересные на потом. Но, кроме названия, в книге не было ничего скучного. Он читал с удовольствием и незаметно перенесся в лунную ночь, где вместе с Хадсоном и его братом скакал верхом через белые заросли высокого, достающего до груди, чертополоха, но постепенно стук костяшек и приглушенные женские голоса вернули его к реальности. Спустя некоторое время, когда он вышел из комнаты, чтобы приготовить себе виски с содовой и снова уйти читать, они даже показались ему обычными людьми, занятыми обыкновенной игрой, а не персонажами некой невероятной пьесы, в которой и его заставили играть странную роль.
Он вернулся в спальню, почитал еще, не торопясь выпил виски, выключил свет и задремал, когда услышал, как в комнату вошла Кэтрин. Ему показалось, что она долго возилась в ванной, прежде чем лечь рядом, и он, боясь шевельнуться, старался дышать ровно, надеясь, что сможет заснуть.
– Ты не спишь, Дэвид? – спросила она.
– Кажется, нет.
– Не просыпайся, – сказала она. – Спасибо, что лег здесь.
– Я всегда тут сплю.
– Но ведь ты не обязан.
– Я тут сплю.
– Я рада, что ты пришел. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи…
– Ты не поцелуешь меня перед сном?
