Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвёртого)

Я опять соединился с Управлением; не хотелось, но, как ни крути, приходилось обращаться к генералу.

– Он занят, – сообщил мне дежурный.

– Доложите: по срочном делу, – потребовал я. – Алёхин от Полякова.

Прошло, наверно, около минуты, прежде чем в трубке раздался окающий, грубоватый голос Егорова.

– Что там у вас? – вроде с недовольством спросил он и, хотя я рта не успел открыть, предупредил: – Тише. Не так громко.

Я вспомнил, что у его аппарата сильная мембрана, и сообразил: в кабинете кто-то посторонний и генерал не желает, чтобы слышали, что я скажу. Тем лучше: если там кто-то сидит, не будет вопросов и разговора по существу дела – пока нет результата, они неприятны.

Я начал объяснять, успел произнести каких-нибудь три фразы и тут же услышал, как по другому телефону он приказывает дежурному офицеру: «Поставьте мою подпись под запросом, переданным Алёхиным. Литер – „Весьма срочно!“. Ответ в Лиду. Передайте без промедления!»

Властности в его голосе вполне хватило бы на пятерых генералов. Стальная категоричность и безапелляционность. Особенно впечатляюще прозвучало «без промедления» и «весьма срочно». Указания же насчёт этого литера его будто и не касались, он даже не выслушал мои обоснования.

– У вас всё? – спросил он меня затем.

– Да.

– Вы хорошо зацепились, надёжно?

– Как сказать… – неопределённо проговорил я; у меня защемило под ложечкой: полагаясь на Полякова, он, очевидно, не вникал в обстоятельства дела и считал, что мы ведём разыскиваемых и возьмём их сегодня или завтра, как только выявим их связи, а у нас практически ничего не было.

– Не теряйте время! Лишне вокруг да около не ходите. Вы меня поняли?

– Да, – с трудом вымолвил я.

– Я жду результат! – по своему обыкновению, вместо «до свиданья» сказал он и тотчас отключился.

40. Оперативные документы

«Егорову

В тексте перехвата по делу «Неман» от 13 августа Вильнюс обозначен как «Вильно».

«Срочно!

Лида, Алехину

Сравнительным исследованием фонограмм перехватов по делу «Неман» от 7, 13 и 16 августа установлено наличие в разыскиваемой Вами группе двух квалифицированных радистов. Анализ индивидуальных особенностей передачи и радиопочерков свидетельствует, что один из них (перехваты от 7 и 13 августа) окончил радиоотделение Варшавской разведшколы в местечке Сулеювек, а второй (перехват от 16 августа) обучался в Кенигсбергской школе абвера у старшего инструктора Адольфа Клюге.

Учтите эти обстоятельства при проведении розыска.

«Егорову

Управлением контрразведки 2-го Белорусского фронта 11 и 14 августа с. г. захвачены немецкие агенты-парашютисты Пужевич Василь, Каминский Александр, Олешко Андрей и Мацук Иван и Артюшевский Петр, окончившие разведывательно-диверсионную школу в местечке Дальвитц близ Инстербурга.

Обеим группам, в ночь на 1 августа переброшенным в тылы фронта под видом военнослужащих Красной Армии с заданием оперативной разведки, было приказано:

а) связаться с агентурой, оставленной противником, и активно использовать ее в шпионских целях;

б) собирать и передавать шифром по радио сведения о передвижениях и районах сосредоточения наших войск, для чего под маской находящихся в командировке офицеров фланировать на важнейших железнодорожных и шоссейных коммуникациях Белорусских фронтов, ведя постоянное визуальное наблюдение и прислушиваясь к разговорам на станциях и в местах скопления военнослужащих;

в) добывать советские воинские и гражданские личные документы;

г) захватывать одиночных офицеров и сержантов Красной Армии для их допроса с последующим уничтожением.

Согласно показаниям арестованных агентов-парашютистов, подтверждаемым закордонным источником, в Дальвитцской разведшколе абвера создано специальное отделение, где обучаются настроенные антисоветски лица белорусской национальности, имеющие военный опыт и хорошее физическое развитие.

В апреле – июле сего года на этом отделении прошли интенсивную агентурную подготовку 48 человек, отобранные из новогрудского, барановичского и Слонимского батальонов, сформированных немцами при мобилизации в так называемую «белорусскую краевую оборону» в марте месяце сего года. По окончании обучения 27 агентов, наиболее скомпрометированных пособничеством оккупантам, были направлены на закрытый аэродром абвера под Кенигсбергом, где после экипировки в форму военнослужащих Красной Армии и разбивки на группы по 3–4 человека помещались в отдельном бараке в ожидании переброски.

По имеющимся у нас данным, в первых числах августа с. г. среди других через линию фронта должны были быть переброшены группы, возглавляемые бывшим командиром новогрудского батальона БКО Борисом Рогулей и ярыми антисоветчиками, националистами Степаном Радько и Олесем Витушкой.

Одной из этих групп дано указание связаться с находящимся в настоящее время на нелегальном положении в районе города Лида известным белорусским националистом, резидентом германской разведки Сиповичем Николаем 1902 г. р., урож. гор. Пинска (неточно), по профессии адвокатом.

Сведения, содержащиеся в перехвате по делу «Неман» от 13.08.44 г., соответствуют заданиям, полученным агентурой, прошедшей подготовку на специальном белорусском отделении Дальвитцской разведшколы, причем среди переброшенных так же, как и в разыскиваемой Вами группе, имеются радисты, окончившие Варшавскую и Кенигсбергскую школы абвера.

Не исключено, что передатчик с позывными КАО используется одной из этих групп, действующей в тылах Белорусских фронтов. Также не исключено, что Сипович Николай и есть «нотариус», упоминаемый в тексте перехваченной шифрограммы.

Ваши соображения по поводу этой версии сообщите.

Подготавливаемая нами ориентировка с указанием установочных данных, кличек и словесных портретов значительной части лиц, прошедших подготовку на белорусском отделении Дальвитцской разведшколы абвера, будет вам сообщена в течение суток.

41. Алёхин

Я возлагал немалые надежды на разговор с Окуличем. Со слов лейтенанта из отдела госбезопасности я знал, что Окулич в период оккупации был связан с партизанами, прошлой весной во время массовых карательных операций немцев, рискуя жизнью, около месяца укрывал у себя тяжело раненного комиссара бригады Мартынова, чем спас его. Теперь Мартынов работал одним из секретарей обкома партии и, приехав недавно в Лиду, специально навестил Окулича.

– Наш мужик, партизанский, – сказал мне лейтенант. – Тихий он, молчаливый… они все здесь такие… – И, очевидно повторяя чьи-то слова, строго добавил: – И пока, мы не очистим область от всей нечисти, они другими и не будут.

Однако я не сомневался, что Окулич расскажет мне всё, что ему известно о Николаеве и Сенцове, и охотно передаст позавчерашний разговор с ними.

Блинова я оставил в Лиде, поручив ему поиски в городе: в случае встречи с Николаевым и Сенцовым он должен был задержать их; для этого ему по моей просьбе выделили двух автоматчиков из комендатуры, и я подробно проинструктировал его.

С нетерпением я ждал разговора с Окуличем, полагая, что он многое мне прояснит, и единственно опасаясь, что его, как и вчера, не окажется дома.

Нас трясло и бросало в кабине полуторки; Хижняк, с напряжённым лицом держа руль, гнал по булыжному покрытию на предельной, а я поторапливал его, и время от времени он возмущённо бросал:

– Вам-то что!.. Вам на машину плевать!.. Рессоры новые вы достанете?! Машины гробить вы все мастера!..

За Шиловичами мы свернули с шоссе на грунтовую заброшенную дорогу, проехали тихонько кустарником, и я велел остановиться.

Хижняк, вытирая пот, вылез из кабины и начал осматривать машину, но я приказал:

– Потом! Возьми автомат и за мной!

Оставив его в кустах возле хутора, я направился прямиком к хате.

Яростно лаяла и рвалась на цепи собака. В окне показалось женское лицо, и тут же на крыльцо вышел мужчина, как я понял, сам хозяин, и, прикрикнув на собаку, настороженно рассматривал меня. На нём были старенькие, но чистые рубаха и штаны, ноги босые, лицо небритое, печальное, прямо иконописное.

– День добрый… Я из воинской части восемнадцать ноль сорок.

Чтобы у него не возникло каких-либо сомнений, я вынул и, раскрыв, показал армейское офицерское удостоверение личности со своей фотографией. Он взглянул мельком и молча, с какой-то удручающей покорностью посмотрел на меня.

– Скажите, – приветливо начал я, утирая платком лицо и лоб, будто перед этим долго шёл по жаре, – если не ошибаюсь, вы товарищ Окулич?