Василий Аксенов - Звездный билет
Как все эстонцы вокруг, мы заказали кофе и ликер «Валга».
– Вот так вот и живем, – говорю я.
– Красиво живете, – вздыхает Виктор.
– А ты как там?
– Все то же. Серые будни.
– Творческие будни, полные пафоса созидания?
– Они самые.
С потолка свисали модернистские абажурчики с круглыми дырочками.
Потолок был весь в круглые пятнышках света. Вокруг тихо разговаривали. Пахло крепким кофе и табаком. Я чувствовал, что Виктор ко мне присматривается. «Ну ладно», – подумал я.
– Ну ладно, – говорит Виктор, – пойдем, что ли?
– Пойдем.
Мы зашли в мастерскую. Пальто было уже готово. Я надел его и так же, как Виктор, поднял воротник.
– Извини меня, старик, – говорит Виктор, – мне хочется поговорить с тобой на серьезные темы. Ты ведь знаешь, какой я, как выпью, сразу тянет к серьезным темам.
– Валяй, – ободряю я его.
– Чего ты хочешь? – спрашивает Виктор. – Погоди, погоди. Я не спрашиваю тебя, кем ты хочешь стать. Этого ты можешь еще не знать. Но чего ты хочешь? Это ты все-таки уже должен знать. Я вот смотрю на всех вас и думаю: вы больны – это ясно. Вы больны болезнями, типичными для юношей всех эпох. Но что-то в вас есть особенное, такое, чего не было даже у нас, хотя разница – какой-нибудь десяток лет. Я чувствую это «особенное», но не могу сформулировать. Не думай, старик, что я тебе собираюсь мораль читать. Мне просто самому хочется разобраться.
Виктор бросает сигарету, берет другую. Щелкает пальцами. Смотрит в небо и под ноги.
– Это хорошая особенность, она есть и во мне, но я должен за нее бороться сам с собой, не щадя шкуры, а у тебя это совершенно естественно. Ты и не мыслишь иначе:
– Да о чем ты?
– Не знаю.
– Вечно ты темнишь, Виктор!
Вечно он темнит, и все становится таким сложным, что голова начинает болеть. Что же это во мне такого особенного? И чего я хочу? А под этим кроется: и для чего я живу? И дальше: смотришь на город, на суету и разные фокусы цивилизации – а для чего все это? Так бывает, когда втемяшится тебе в голову какое-нибудь слово. Любое, ну, скажем, «живот». И ты все думаешь: а почему именно живот? Ну, почему, почему, почему? Обычно ты его произносишь, как тысячи других, ничего не замечая, но вдруг – стоп! – застрянет в мозгах и стучит: почему, почему?
Чего я хочу? Если бы я сам знал. Узнаю когда-нибудь. А сейчас дайте мне спокойно ловить рыбку. Дайте мне почувствовать себя сильным и грубым. Дайте мне стоять в рубке над темным морем и слушать симфонию. И пусть брызги летят в лицо. Дайте мне все это переварить. Поругаться с капитаном, поржать с ребятами. Не задавайте мне таких вопросов. Я хочу, чтобы кожа на моих руках стала от троса такой, как подошва ваших ботинок. Я хочу, засыпая, видеть только кильку, кильку, кильку. Я хочу, я хочу… Хочу окончательно обставить 93-й. По всем статьям. И хочу на следующий год выйти в Атлантику.
Виктор что-то бубнит о смелости, о риске, про «орла и решку», что он в конечном счете за это, но только во имя чего? А Борька, мол, все-таки в чем-то прав относительно нас.
Я начинаю злиться.
– Знаешь, чего я хочу? – говорю я. – Хочу жениться на одной нашей девчонке, на Ульви. Колхоз нам построит дом, такой симпатичный, типично эстонский дом. Купим корову, телевизор и мотоцикл. Я поступлю на заочный в рыбный институт. Напишу диссертацию о кильке. Или роман из жизни кильки. Я буду научно смелым, как ты.
Виктор смеется и хлопает меня по спине. Кажется, он обиделся.
Серьезного разговора у нас не получается.
– Ну, а ты-то знаешь, чего ты хочешь? – спрашиваю я.
Он останавливается, как вкопанный, и смотрит на меня. Говорит тихо:
– Да. Кажется, знаю.
Мы идем теперь по улице Виру. Ее запирает огромный черный силуэт устремленной в зеленое небо ратуши. «Старый Тоомас» повернут лицом к нам. Он держит свой флаг по ветру. Виктор смотрит куда-то туда и говорит уже совершенно непонятно что-то насчет звезд. Удивительно, как его развезло…
Неожиданно мы заходим в драматический театр. Там идет какая-то пьеса из жизни актеров. В антракте в фойе мы вдруг видим Юрку с Линдой. Они прогуливаются под руку и никого не замечают. Я толкаю Юрку.
– Лажовый спектакль, – говорит он. Линда наступает ему на ногу, и он поправляется:
– Не производит впечатления этот спектакль.
Вот так и гибнут лучшие люди.
После театра мы идем в ресторан. Весь вечер танцуем по очереди с Линдой. Юрка танцует подчеркнуто равнодушно, словно это не его девочка. Еще недавно все танцевали по очереди с Галей, а я танцевал с ней подчеркнуто равнодушно. После ресторана мы идем с Виктором в гостиницу, На улицах гогочут матросы-«загранщики» и наш брат-рыбак. Шмыгают такси.
– Ты знаешь, – говорит Виктор, – я ведь женился. Вот тебе раз, он женился. И молчал. Наверное, он женился на той блондиночка. Она мне всегда нравилась.
– Да, на ней, – говорит Виктор. – Так что у тебя теперь есть сестра.
Я согласен на сестру.
– Больше того, у тебя есть шанс стать дядей. Я согласен и на это. Я обнимаю старшего брата. Мы приходим в гостиницу. Я еще никогда не жил в гостиницах. Мне здесь все очень нравится. В номере я захватываю Виктора на двойной нельсон, но он уходит. Черта с два его положишь, такую массу.
– Так Галя, говоришь, сейчас в Ленинграде?
– Да.
– Поступила она в институт?
– Наверное.
– Где же она там живет?
– Черт ее знает.
– Может быть, ей дали общежитие?
– Откуда я знаю? – злюсь я, ложусь в постель и из-под одеяла:
– У нее там вроде есть тетка.
Может быть, она действительно живет у тетки?
Виктор гасит свет. Улица отпечатывается на стенах.
– У тебя ведь, кажется, что-то с ней было? – осторожно спрашивает он.
– Это тебе только кажется.
– А я уверен, что ты был в нее влюблен.
– Хватит об этом, – резко говорю я и сажусь в постели. И Виктор тоже садится. Он берет с тумбочки пачку сигарет, предлагает мне и сам закуривает.
И вдруг я начинаю рассказывать ему обо всем. Выкладываю все. Голос у меня иногда начинает дрожать, и я боюсь, что он начнет сейчас сочувствовать и давать советы. Но он только слушает и курит. А когда я кончаю, говорит:
– Ладно, давай спать, братишка.
Я долго еще лежу в темноте, смотрю в окно на башню кирки, на стены и на Виктора, который притворяется спящим.
Хорошо иметь брата, и заиметь сестру, и получить шанс стать дядей.
Утром, слегка побоксировав, мы принимаем душ и спускаемся вниз, в кафе.
Берем омлет с ветчиной. Утром в кафе тишь да благодать. Все читают газеты.
Виктор тоже читает.
– Ну, что там нового? – спрашиваю с полным ртом. – Фидель толкнул речугу в ООН?
– М-м-м, – отвечает Виктор.
– Как ты думаешь, полезут янки на Кубу? – спрашиваю я.
– А что, ты хочешь добровольцем записаться?
– Не прочь, – я поглаживаю свою бородку. – По-моему, я уже готов.
Виктор предлагает поехать на стадион, там сегодня матч по мотоболу. Я согласен целиком и полностью. Мы выходим в вестибюль, я покупаю польский журнал, а Виктор отдает администраторше ключи от номера.
– Вам телеграмма, товарищ Денисов. Виктор распечатывает телеграмму.
– От кого это? – спрашиваю я, разглядывая красоток в польском журнале.
Виктор не отвечает. Он стоит спиной ко мне и читает плакат «Аэрофлота».
– Что такое? – Я подхожу к нему.
– Отменяется стадион.
– Что случилось? – тихо спрашиваю я, у меня сжимается сердце. – С мамой что-нибудь?
– Да нет. Это с работы. Вызывают меня.
– Куда?
– Оказывается, у нас изменили график. Я должен лететь. У нас начинаются полевые испытания.
– Испытания чего? – глупо спрашиваю я. Виктор вынимает деньги и расплачивается за номер.
– Как чего? – бормочет он. – Автомобилей, мотоциклов, пароходов, самолетов…
– Так куда ты сейчас летишь?
– Сейчас в Москву, а потом дальше.
– Далеко дальше-то?
– Далеко! – восклицает Виктор. – В Крым, на Кавказ, в Сочи, Сухуми…
– Ах, да, – говорю я едко, – ведь ты же у нас засекреченный товарищ.
Я ужасно расстроен. Мне очень хотелось пойти с Виктором на стадион, а потом в филармонию, где будут на концерте все наши ребята.
Виктор бежит к лифту. Вместо стадиона мы едем на аэродром. В такси я немного подтруниваю над ним, но он молчит и как-то отчужденно улыбается.
Сейчас мы едем с ним в такси на каких-то неравных началах.
– Вот черт, вот я и отдохнул! – говорит Виктор на аэродроме.
– Обязательно сегодня лететь? – спрашиваю я. – Может быть, можно завтра?
Виктор молчит и смотрит вдаль. Аэродром ревет, как зверинец во время кормежки. Над ним висит желтое облако. Иногда оттуда, словно какие-то болотные черти, возникают и, растопырившись, идут на посадку пузатые самолеты. Один такой «ИЛ-14» стоит недалека от здания аэропорта. Под крылом у него бензовоз.
– Подожди до завтра. Сходим на стадион. Хочешь, я сдам билет?
Виктор молчит. Над головой у нас гудит динамик. Металлический голос произносит:
