Японская новелла 1960-1970 - Кобо Абэ
«Общество всеобщего благосостояния», «общество изобилия, достигшее такого высокого уровня технического развития, что стали даже выпускаться электронно-счетные машины для домашнего пользования», «общество ничем не омрачаемого процветания» — так подчас изображает японская пропаганда современную Японию, умалчивая, что, чем выше технический прогресс, тем явственнее ощущается в стране разрыв между нищетой и богатством, между духовной нищетой и материальным богатством в том числе. И если человек не смог приспособить свою совесть к идее наживы любыми средствами, он оказывается раздавленным. С этим столкнулась и патриархальная семья в новелле «За пеленой дождя» Тацуо Нагаи. С сухой протокольной записи начинается и ею же заканчивается этот в высшей степени напряженный рассказ. Семья, не сумевшая приспособиться к бурному темпу новой жизни и живущая по канонам старого времени, разоряется и решает покончить жизнь самоубийством. С огромной силой передано душевное состояние одной из героинь. Старая женщина перебирает монеты, точно удивляясь, что эти блестящие кружочки металла через несколько часов приведут ее родных к смерти. Как ничтожна, как банальна причина, думает она с тоской.
С неудачником, оказавшимся слишком честным для дельца в Японии наших дней, встречаемся мы и в новелле Айко Сато «Банкротство» Японскому «процветающему обществу» не до сантиментов. Холодный расчет, жестокость и бескомпромиссность должны руководить поступками тех, кто захвачен водоворотом экономического подъема. Иначе тебя сомнут. Интересная деталь: Айко Сато хотела изобразить никчемного человека, все тяготы после банкротства которого пришлось взять на себя его жене. Что ж, чисто по-человечески можно понять, почему всю розовую краску Айко Сато припасла для женщины. Но литература имеет свои законы. Герой не подчинился писательнице. Ничтожный, с ее точки зрения, человек предстает перед читателем чистым и честным, не желающим ни на йоту поступаться собственной совестью, просто не способным на костях ближнего строить свое благополучие и в конце концов гибнущим из-за этого. Деятельная же, практичная, по мысли автора, положительная, женщина оказывается жестокой, сродни «акулам, сожравшим ее мужа». Честность, чувствительность непозволительны в мире наживы, они должны атрофироваться в человеке «общества потребления».
А если этого не происходит, если человек мечтает о сказочном корабле, как герой новеллы Морио Киты? Если серую повседневность он пытается хоть чуть расцветить надеждой на то, что беспросветное существование, пусть на миг, сольется с мечтой? Тогда он обречен, он погиб! Это слишком большая роскошь для человека, живущего в эпоху «экономического чуда». Выживают лишь прожженные дельцы, для которых совесть — производное от благополучия. Одного из них мы находим в «Белой розе» Томодзи Абэ, другого — в «Неожиданном происшествии» Даюнноскэ Ёсиюки. В новелле Абэ перед нами преуспевающий делец, начисто лишенный не только возвышенного благородства, но обычных моральных принципов. Ради карьеры он будет сегодня паясничать перед американцами и нужными ему людьми, завтра — обдавать их презрением, а еще через какое-то время — добиваться близости с вдовой человека, которому он обязан всем, в том числе и своей карьерой.
Те, кто читал «Чужое лицо» Кобо Абэ, несомненно, отметят большое сходство с этим романом новеллы Тацудзо Исикавы «Свое лицо». Даже заглавие точно спорит с романом Абэ. Герой Абэ сделал себе маску, чтобы скрыть изуродованное лицо и тем самым восстановить тропинку к людям. Герой же Исикавы, человек, совершивший преступление, делает пластическую операцию, чтобы уничтожить тропинку, связывающую его с людьми, бежать от них и бежать от самого себя. Да и преступление-то было замыслено, чтобы «изменить свое лицо» и порвать с жизнью, которую он вел. Ему просто все опостылело, как незадолго до того все опостылело его брату-учителю, покончившему с собой. «Итак, для меня должна начаться другая, новая жизнь. Я свободен… Я освободился от преступления, освободился от самого себя!» — восклицает герой Исикавы. Освободиться от самого себя — вот что главное. Но для него подобное освобождение оказывается немыслимо, иллюзорно, как и для героя Абэ. Оба они не заметили одной чрезвычайно существенной детали — восстановить тропинку к людям, так же как и разрушить ее, может не лицо, не внешняя оболочка, а внутренняя суть человека. Потеряв лицо, герой Исикавы надел фактически маску. Но, потеряв лицо, он вместо с ним потерял и совесть. Ошибочная посылка неизбежно привела к результатам, прямо противоположным тем, на которые они рассчитывали.
Новеллы двух старейших писателей — «Голос бамбука, цветок персика» Ясунари Кавабаты и «Счастливый каллиграф Тайдзан» Санэацу Мусянокодзи — представляют традиционную психологическую прозу. Читатель, мысленно следуя за цепью выстроенных писателями намеков и недомолвок, создает в своем воображении картину, какой она ему представляется. Писатели следуют старой традиции искусства дзэн-буддизма, которая жива в Японии и поныне. Главный эстетический принцип искусства дзэн-буддизма — лаконичность, скупость изобразительных средств. В малом, чуть обозначенном дать почувствовать многое, почувствовать глубоко и ново, сделать читателя или зрителя сопереживающим, соучастником творческого процесса — такова основа дзэн-буддизма.
Два буквально пунктиром намеченных образа — могучего сокола и мертвой сосны — в «Голосе бамбука, цветке персика» олицетворяют жизнь и смерть. И сокол, опустившийся на засохшую сосну, символизирует возрождение. Все это на первый взгляд не имеет никакого отношения к старику, как будто лишь со стороны наблюдавшему за сосной и сидящим на ней соколом. Да и вообще, существовал ли сокол или он лишь привиделся старику? Но все это не имеет никакого значения. Главное, что умирающий старик увидел или вообразил, что увидел на такой же умирающей сосне сокола — жизнь, и это вливает в него силы, он возрождается. Птица на сосне — это как бы взметнувшийся ввысь нетленный дух человека, и человек, своими глазами увидев, насколько он могуч и неуязвим, вновь обретает веру в свою духовную несокрушимость.
Так же возрождается к жизни каллиграф Тайдзан из новеллы Санэацу Мусянокодзи. Он был близок к небытию, похоронив своих учеников, но смог перебороть себя сознанием того, что его творчество служит людям, что он творит на радость им.
Тема войны по-прежнему продолжает волновать японских писателей. Одними из первых, кто поднял ее после
