Шерсть и снег - Жозе Мария Феррейра де Кастро
— Ты очень переменился… Ты меня не любишь… Иначе так бы не говорил, — печально сказала Идалина.
Он взглянул на невесту улыбающимися и жадными глазами:
— Если бы нас сейчас никто не видел, я бы тебе показал… Не смела бы так говорить! Я хочу этого ради тебя, глупышка моя милая, и ради наших детей. Да, детей! Понимаешь? Пусть у нас будет много ребят — и чтобы все они были похожи на тебя. Еще утром в поезде я подумал: как мы будем счастливы, когда у нас появятся дети! Но они не должны жить в свинарнике, как живут здесь многие. Если бы ты только видела, как там, в Эсториле, ухаживают за малышами! Вот что значит уметь растить детей! Они окружены заботой и лаской, играют летом на пляже и в садах у домов. Видеть их — одно удовольствие! Ты ведь знаешь, как я люблю детей. Там, в армии, из-за этого я раз даже натерпелся страху… Однажды я наблюдал, как малыши играют в саду. Вдруг на меня набросился хозяин: «Если ты будешь приставать к моей служанке, я пожалуюсь твоему командиру!» Никакой служанки я там не видел, но ничего не успел объяснить ему — он тут же повернулся ко мне спиной. Похоже, он догадался, что я недавно в армии и еще глуп. Несколько дней я побаивался, что меня накажут… Ну так вот! Понятно, наши ребята не смогут расти так, как тамошние дети, потому что мы бедны, но чистый уютный домик для них и для себя мы построим!
— Да где ты возьмешь деньги? — прервала его Идалина.
Будучи от природы оптимистом, уверенный в своих силах, Орасио, не колеблясь, ответил:
— Достану! Сейчас у меня их нет, но будут! За четыре-пять ассигнаций куплю у дяди Бернардо участок там наверху, на солнечной стороне. А если не там, так в другом месте. Мне много не надо. За несколько конто нам удастся поставить дом. Достаточно, чтобы в нем было две комнатки — одна для нас, другая для ребят, когда они подрастут; столовая и кухня будут в пристройке. Если случайно поблизости окажется каменоломня, денег уйдет меньше. Я сам по воскресеньям и во все свободные часы буду таскать камни. Но, конечно, без каменщиков и плотников нам не обойтись. Как бы только набрать немного деньжат? Я все время думаю об этом. Пасти овец мне не по вкусу. Хочу подыскать другую работу, где можно получать побольше. — Он понизил голос, как бы открывая ей какую-то тайну: — Когда меня уволили из армии, я, прежде чем приехать сюда, побывал в Лиссабоне… Хотел выяснить, не удастся ли наняться куда… В армии меня научили читать и писать — ведь до того я был почти неграмотным. Теперь уж я сумею устроиться получше. Вчера я побывал в двух винных магазинах в Посо-до-Биспо. Отказали только потому, что меня некому было порекомендовать. Со мной ходил отец одного солдата, моего дружка, но он такой же бедняк, как и я. Когда он замолвил за меня словечко, я понял, что хозяева его и в грош не ставят. Поэтому-то меня и не приняли… Но у меня есть другие знакомые… Не ручаюсь, что за год или за два скоплю столько, сколько нужно для постройки дома, но, хорошо зарабатывая, я найду кого-нибудь, кто мне одолжит недостающее с выплатой в рассрочку… Что с тобой?
Две слезинки скатились по щекам Идалины. Он удивленно повторил:
— Что с тобой? Чего ты плачешь?
Она начала всхлипывать:
— Если бы ты меня любил по-настоящему, не оставался бы в Лиссабоне, спешил бы домой… Когда началась война, я не могла спать спокойно. Ведь ты солдат, а поговаривали, что раньше или позже, но Португалия вступит в войну… У меня сердце из-за тебя разрывалось. Какой же я была дурой! Я тут страдала, а ты вовсе и не торопился возвращаться. Зачем ты лгал, что рвешься ко мне?
Орасио возмутился:
— Да, я рвался! Я с ума сходил… Но именно из-за тебя я и задержался в Лиссабоне — а вдруг бы подвернулось что-нибудь подходящее?
— Я все больше убеждаюсь, что ты переменился… — она продолжала всхлипывать. — Эти места, где ты побывал, испортили тебя…
Орасио попробовал улыбнуться:
— Что сказали бы другие солдаты, услышав твои слова? Как они завидовали, когда меня направили в зенитную артиллерию! Всем им хотелось поехать повидать Лиссабон — он ведь от нашей части в двух шагах… Ну, довольно, перестань! Вытри слезы. Если я и переменился, то к лучшему. — Он сжал руку Идалины и посмотрел ей в глаза: — Слышишь?
Идалина вытерла покрытые загаром щеки и толстые губы — губы, которые так влекли Орасио, хоть он и предпочел бы, чтобы над ними не было пушка, предвещавшего будущие усики, как у ее матери.
— Хорошо… Но почему бы нам не пожениться, а потом постепенно строить дом?
Он начал отстаивать свой план:
— Это не одно и то же! Пойдут дети, появится больше забот и уже не удастся отложить ни винтема. Я немало размышлял об этом. Думаешь, я не тороплюсь? — Он еще сильнее сжал ее руку: — Если бы ты только знала!..
— Давай снимем домик, как мы собирались раньше, — упорствовала Идалина. — Все так делают… Ведь мало у кого есть свой собственный домишко. А нам разве нужно больше, чем другим?
— Мне большего не нужно. Но я хочу иметь домик, который радовал бы нас. Я не собираюсь уподобляться тем, кто снимает один из этих курятников, привыкает к нему и на все машет рукой. Когда мы поженимся, у нас должен быть свой собственный дом. И когда мы останемся одни, я тебя зацелую. Как часто, ложась спать в казарме, я воображал себе это! Я начинал думать о тебе и представлял, будто мы только что поженились. Я так много об этом думал, что не мог спать и у меня начинала болеть голова…
Смеркалось. Вершины еще были освещены
