Собрание сочинений в 9 тт. Том 6 - Уильям Фолкнер
— А-а, мистер Теофил, — сказала она. — И Маккаслин, — сказала она. На него она не посмотрела и говорила не с ним, — он это понимал, но уже изготовился отвесить поклон, когда поклонится дядя Бак. — Добро пожаловать в Уорик.
Дядя Бак отвесил поклон, и он тоже.
— Я приехал за своим негром, — сказал дядя Бак. — И сразу поедем домой.
Тогда мисс Софонсиба произнесла что-то насчет шмеля, но он не запомнил, что именно. Сказано было слишком много и слишком быстро, серьги и бусы позванивали и позвякивали, как цепочки в сбруе игрушечной лошадки, а духи пахли сильнее прежнего, как будто серьги и бусы прыскали ими при каждом ударчике, и он следил за чалым зубом, то и дело мелькавшим между губ, — но, в общем, что-то в том смысле, что дядя Бак это шмель, который порхает с цветка на цветок и снимает нектар, нигде не задерживаясь, и вся эта накопленная сладость будет растрачена в пустыне[3] дяди Бадди, причем дядю Бадди она называла мистером Амодеем, так же как дядю Бака мистером Теофилом, — а может быть, мед сберегается до пришествия некоей королевы, и кто же будет эта королева? и когда?
— Простите? — сказал дядя Бак.
А мистер Хьюберт сказал:
— Хм. Шмель. Я думаю, негру он покажется шершнем, когда он доберется до этого негра. А что до нектаров, я думаю, Бак предпочел бы сейчас мясной подливки и чашку кофе с бисквитом. Я тоже.
Они пошли в столовую, начали есть, и мисс Софонсиба сказала, что, в самом деле, соседи, которые живут друг от друга всего в полудне езды, не должны пропадать так надолго, как дядя Бак, и дядя Бак сказал: «Да, мэм», а мисс Софонсиба сказала, что дядя Бак просто прирожденный холостяк и перекати-поле, и на этот раз дядя Бак даже перестал жевать и, посмотрев на нее, сказал: да, мэм, именно так, и слишком давно притом родился, чтобы стать другим, но и на том спасибо, что ни одной даме не грозит печальная участь коротать свои дни в обществе его и дяди Бадди; на что мисс Софонсиба сказала: ах, может быть, дядя Бак просто еще не встретил женщины, которая не только смирится с тем, что дяде Баку угодно называть печальной участью, но и убедит дядю Бака, что его свобода будет совсем недорогой ценой; и дядя Бак сказал:
— Да, мэм. Еще не встретил.
Потом мистер Хьюберт, дядя Бак и он вышли на переднюю террасу и сели. Не успел мистер Хьюберт снять башмаки и предложить дяде Баку снять свои, как появилась мисс Софонсиба с пуншем на подносе.
— Черт, Сибби, — сказал мистер Хьюберт. — Он только что поел. Он сейчас не хочет этого.
Мисс Софонсиба будто не слышала. Она стояла перед ними, и чалый зуб уже не мелькал, а виден был все время, потому что она не разговаривала, а только протягивала поднос дяде Баку; но немного погодя сказала: ничто так не подсластит миссисипский пунш, как рука миссисипской дамы — так говорил ее папа, и не хочет ли дядя Бак попробовать, как она подслащивала пунш своему папе? Она взяла пунш, отпила и опять протянула дяде Баку, и на этот раз дядя Бак его взял. Он опять поклонился, выпил пунш и сказал, что если мистер Хьюберт хочет прилечь, то он тоже прилег бы, потому что, кажется, Томин Терл заставит их сегодня побегать — если только собаки мистера Хьюберта не стали за это время намного лучше.
Мистер Хьюберт с дядей Баком ушли в дом. Немного погодя он тоже встал и отправился на задний двор, ждать их. И не успел выйти, как увидел плывущую над изгородью голову Томиного Терла. Он кинулся через двор, ему наперерез, но оказалось, что Томин Терл и не думал убегать. Он сидел на корточках за кустом и наблюдал за домом, поглядывая из-за куста на черный ход и на верхние окна, и не то чтобы шепотом, а просто вполголоса спросил:
— Чего делают?
— Поспать легли, — ответил он. — Но будь спокоен: когда встанут, пустят на тебя собак.
— Хе, — сказал Томин Терл. — И ты будь спокоен. У меня теперь защита. Теперь мне только не попасться старому Баку, пока не дадут знать.
— Что дадут знать? — спросил он. — Кто даст? Мистер Хьюберт хочет купить тебя у дяди Бака?
— Хе, — опять сказал Томин Терл. — У меня защита получше, чем у самого мистера Хьюберта. — Он поднялся на ноги. — Я тебе вот как скажу, и ты запомни: если тебе надо чего сделать, хлопок обрыхлить или жениться, приспособь к этому делу женщину. И жди себе посиживай. Запомнил?
Томин Терл ушел. А он немного погодя вернулся в дом. Но там ничего не происходило, кроме храпа — храпели в комнате дяди Бака и мистера Хьюберта и, понежнее, — наверху. Он пошел к кладовке над родником, сел, как мистер Хьюберт, и опустил ноги в воду, потому что жара должна была скоро спасть, и тогда можно начинать погоню. И в самом деле, немного погодя на заднюю террасу вышли дядя Бак и мистер Хьюберт, а за ними по пятам мисс Софонсиба с пуншем на подносе, только на этот раз дядя Бак не стал дожидаться, когда она подсластит, выпил сразу, а мисс Софонсиба попросила их возвращаться пораньше, потому что дядя Бак ничего не знает в Уорике, кроме собак и негров, и, коль скоро он у нее, она покажет ему свой сад, где мистер Хьюберт и все остальные не смеют распоряжаться.
— Да, мэм, — сказал дядя Бак. — Я хочу только негра поймать. И сразу поедем домой.
Четверо или пятеро негров привели трех лошадей. Слышен был лай собак, дожидавшихся за забором, пока на сворках; они сели на лошадей, поехали вдоль забора к негритянским домам, и дядя Бак сразу оказался впереди всех, даже собак. Поэтому сам он так и не узнал, когда и где они наскочили на Томиного Терла, выбежал Терл из какой-нибудь хибарки или нет. Дядя Бак на Черном Джоне был впереди, и они не успели даже спустить собак, как он гаркнул: «Уходит, прах его возьми! Мы его подняли!» — и Черный Джон наддал, грохнув копытами четыре раза, будто из револьвера, и вместе с дядей Баком скрылся за холмом, будто за краем света. Мистер Хьюберт тоже закричал: «Уходит! Спускайте!» Они высыпали на вершину и увидели вдалеке на ровном месте, перед самым лесом, Томиного Терла,
