Перелетные свиньи. Рад служить. Беззаконие в Бландинге. Полная луна. Как стать хорошим дельцом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
— Понимаешь, Галахад, с дневной почтой я получил очень странную открытку. Совершенно непонятную. Всякие слова, а подписано «Моди». Может быть, это не мне, а Биджу?.. Наверное, написали ему, а принесли мне. Посмотри.
Галахад рассмотрел открытку в монокль и на оборотной стороне увидел надпись:
«М-ру Себастьяну Биджу,
Бландингский замок.
Шропшир».
Лицо его стало серьезным.
— Разберемся, — сказал он. — Сколько лет он в замке? Восемнадцать? Или девятнадцать? Точность тут не важна, важно то, что я привык к нему, как к сыну, а если сын получает голых Венер от каких-то Моди, мы должны объясниться. Иначе секс поднимет здесь, у нас, свою мерзкую голову[1]. Эй, Бидж!
Себастьян Бидж приближался еще величавей, чем всегда, ибо нес высокий бокал, наполненный янтарной влагой. Рядом поспешала тоненькая белокурая девушка, наводившая на мысль, что дворецкий прихватил по пути местную русалку. На самом же деле она была младшей дочерью американского миллионера, производящего корм для собак.
— Вот и мы, Галли, — сказала она. — Идем на выручку.
Галахад взял животворящий напиток и возгласил:
— С днем рождения, Бидж!
— Спасибо, мистер Галахад, — отвечал дворецкий.
— Хлебнете, Пенни?
— Спасибо, нет.
— Кларенс?
— Э? А? Нет, спасибо.
— Прекрасно, — резюмировал Галли, допивая бокал, — а теперь перейдем к неприятному. Бидж!
— Да, сэр?
— Посмотрите на эту открытку.
Бидж взял открытку, и лицо его странно задвигалось, словно он улыбнулся бы, если бы не жесткий кодекс дворецких.
— Итак, Бидж? Мы ждем. Кто такая Моди?
— Моя племянница, мистер Галахад.
— Да?
— Дочка брата. Можно сказать, непокорная овца. Убежала в юности из дома, стала служить в баре.
Галахад насторожился — что-что, а бары он знал. Упомяните при месье Жиллетте безопасные бритвы!
— В баре? В каком?
— В «Крайтириен», мистер Галахад.
— Я должен ее знать. Что-то не помню никакой Моди Бидж…
— Она взяла псевдоним, Монтроз.
Галли запрыгал от радости.
— Моди Монтроз! Конечно, знал. Дивная девица, с синими глазами. Волосы — как золотое гнездо. Сколько рома я принял из ее рук! Что с ней стало?
— Она вышла замуж, мистер Галахад.
— Надеюсь, муж ценит ее несравненные достоинства?
— Его уже нет, сэр. Он подхватил двухстороннее воспаление легких. Стоял под дождем на улице.
— Зачем?
— По службе, сэр. Он был сыщик. Такое бюро, «Детективы Дигби». Теперь его ведет племянница, говорят — неплохо.
Пенни с интересом взвизгнула.
— Она сыщица? С лупой и отпечатками пальцев?
— В определенном смысле, мисс. Грубую работу выполняют подчиненные.
— Ну, все равно сыщица. Чего только не бывает!
— По всей вероятности, мисс, — согласился дворецкий и обернулся к лорду Эмсворту, который почесывал Императрицу прутиком. — Я еще не сообщил вам, милорд, что пришел сэр Грегори.
— Ах ты господи! Где он?
— В утренней зале, милорд.
— Зачем он пришел? Он знает, что я отношусь к нему с глубочайшей подозрительностью. Но вообще-то, надо к нему выйти, а то Конни накричит. Она всегда говорит, чтобы я был гостеприимным.
— Спасибо, что я тут не хозяин, — заметил Галли. — Поставлю его на место в одну минуту. Знаешь, Кларенс, Бидж дал нам ценнейшие сведения.
— Э?
— Про Моди.
— Кто такая Моди?
— Ладно, замнем. Иди к этому гаду.
Лорд Эмсворт ушел. За ним на должном расстоянии следовал верный Бидж, а Галли глядел им вслед задумчивым взором.
— Смотрите-ка! — сказал он. — Сколько я знаю Биджа? Восемнадцать лет, а то и все девятнадцать. В общем, лет с сорока, чуть ли не с детства. И только сегодня мне открылось, что имя ему — Себастьян. Это было и с Рожей Биффеном. Наверное, вы его не встречали? Еще недавно он жил тут, рядом, но уехал до вашего приезда. В старое доброе время он подписывался Джордж Дж. Биффен, и только через много лет, когда мы ужинали у Романо, он утратил сдержанность под влиянием crème de menthe[2] и старого бренди (он смешивал их опыта ради). Тогда он и открыл, что второе «Дж» означает…
— Галли, — сказала Пенни, довольно давно выводившая по дерну вензеля носком туфельки, — вы не одолжите мне две тысячи фунтов?
4
Никому еще не удавалось ошеломить достопочтенного Галахада. Няни, бонны, гувернантки, учителя (домашние и школьные), профессора, шулеры, букмекеры, продавцы заливных угрей и столичные полисмены стремились к этому лет пятьдесят — и терпели поражение. Клуб «Пеликан» знал и повторял, что превратности судьбы не отнимут у Галли Трипвуда спокойной беспечности, которой обладает, к примеру, свинья на льду. Однако сейчас он так дернулся, что монокль упал, как падало обычно пенсне у брата его, Кларенса.
— Две тысячи? — переспросил он, не веря своим ушам.
— Они мне очень нужны.
Галли вздохнул и погладил ее маленькую ручку.
— Дитя мое, я — нищий, я — младший сын. Здесь, в Англии, все получает старший, а прочие подбирают крошки с его стола. Дать вам две тысячи не легче, чем балансировать этой свиньей.
— Ну хорошо. Я думала, у вас есть. Забудем об этом.
Галли глядел на нее, размышляя о том, может ли она думать, что человек, прославленный своим любопытством, так это и оставит. Он, Галахад Трипвуд, хотел бы получать по фунту, нет — по шиллингу за всякий раз, когда ему скажут: «Не твое дело!»
— Неужели, — спросил он наконец, — вы так и не объясните?
— Не знаю. Смотря по тому, умеете ли вы хранить тайну.
— Конечно, умею! Да если б я открыл все, что мне рассказали, мир пошатнулся бы, вся цивилизация! Не бойтесь, рассказывайте.
— Да, так будет легче. Правда, тяжело молчать?
— Мерзко и гнусно. Ну, ну! Что за две тысячи фунтов? На что вам они?
— Не совсем мне… Ах, Галли, я влюбилась!
— Вот оно что!
— Чему тут удивляться? Все влюбляются.
— Бывает, бывает.
— Ну, и я влюбилась в Джерри.
— В какого именно?
— В Джерри Вейла.
— В жизни своей не слышал!
— Что ж, и он не слышал о вас.
Галли пришел в негодование.
— То есть как не слышал? Слышал. Англия звенит моей славой уже лет тридцать. Если бы вы не были янки, вы бы знали меня как миленькая и относились ко мне с должным почтением. Хорошо, вернемся к Джерри. Судя по вашей просьбе, он не очень богат. Как говорится, плохая партия, бедный воздыхатель?
— Не такой он бедный. Зарабатывает.
— Чем?
— Пишет книги.
— О господи! Конечно, и писателя создал Бог…
— Он пишет про всякие ужасы. Но вы же помните поговорку: «Преступление не окупается»?
— А ваш отец-миллионер?
— Если я ему напишу, он меня тут же отвезет в Америку, а там — пошлет к тете, в Огайо.
— Суровый отец? Я думал, это отменили в
