Кнут Гамсун - Воинствующая жизнь (cборник)

Симон Руст уехал домой в первый день Рождества и перед отъездом ни о чём не уговорился с Фредерикой. После этого он сватался в нескольких местах на Церковном острове и всюду получал согласие благодаря богатству отца. Но Симон нигде не связал себя окончательно и оставался до поры до времени свободен. Наконец Симон посватался к учительнице из пасторской усадьбы, но та была девица из благородных, я здесь Симон Руст получил отказ.

Всё это Фредерика слышала и часто сокрушалась больше, чем следовало.

На Тринадцать Святых в этом году, как и в прошлые годы, предполагались танцы в избе корабельщика Иоахима, и Марцеллиус, как всегда, распоряжался всем. Были наняты скрипачи, пригласили заблаговременно и мастера своего дела, Дидрика. Парни уже пригласили своих девушек, и Фредерика обещала Марцеллиусу прийти.

И вот после обеда пристала к острову четырехвёсельная лодка, прислал её старый рыбак Руст за Фредерикой, с приглашением на танцы на Церковный остров в тот же вечер. Фредерика сейчас же собралась и нарядилась, как на настоящий бал.

Марцеллиус стоял на пристани. Он сказал:

— Ну, теперь, пожалуй, уж будет окончательно решено?

— Да, да, теперь будет решено, — ответила Фредерика. Всю дорогу она сидела в лодке с таким видом, словно знала, что теперь делать.

Богатый рыбак Руст принял её хорошо, а вечером, когда начались танцы, парни с Церковного острова приглашали ее наперебой. Симон же, хозяйский сын, по-прежнему шутил со всеми и хотел, чтобы между ним и Фредерикой всё оставалось в таком же неопределённом положении.

Через известные промежутки весь вечер гостям подавали напитки и кофе, и старый Руст не скупился на одну-две лишних полбутылочки. Сам он сидел в горнице с несколькими пожилыми рыбаками. Симон Руст выпивал стаканчик за стаканчиком, чтобы не прослыть гордецом, но танцевать по-настоящему с молодыми рыбачками ему не пристало; он ведь был воспитателем юношества.

Ночью, когда все разошлись по домам, Фредерика осталась одна с Симоном, она должна была ночевать у них. Но даже и теперь Симон был с нею не ласковее, чем прежде, и она была бы очень глупа, если бы приняла его толчки в бок за вечную любовь.

— Я вышла немножко освежиться, — сказала Фредерика.

— Напрасно, — ответил Симон, — это может иметь серьезные последствия для твоего здоровья.

— Бог знает, зачем это дверь в амбар открыта, — сказала Фредерика, показывая на дверь.

Симон не мог сказать, почему дверь открыта

— Давай затворим её, — предложила Фредерика.

Они подошли к амбару. От звёзд и северного сияния было совсем светло. Фредерика заглянула в амбар и сказала:

— Покажи-ка, много ли у вас корма.

Они вошли в амбар.

— Вот тут у нас один настил для сена, а там — другой, — сказал Симон.

— Где? — спросила Фредерика. Симон влез на сено и показал ей. За ним полезла и Фредерика.

Фредерика ещё некоторое время поддерживала в Марделлиусе некоторую уверенность, что брак их может состояться, и Марцеллиус жил с этой тайной надеждой. Но потом, в марте, Фредерика больше уже не колебалась и сказала Марцеллиусу, что теперь всё кончено, и нечего больше просить, она выйдет за Симона.

— Вот как, — сказал Марцеллиус.

И ни словом не упомянул о лодке. Она может получить лодку задаром, ему теперь всё равно. У него было достаточно времени подготовиться к своей судьбе, и целую весну Марцелдиуса видели за работой, как прежде. Но он был уже не так бодр и весел и больше держался в одиночестве.

И вот дни стали длиннее, солнце и оттепель согнали снег, так что нельзя уже было спускать лодки с ледника на северном берегу. Корабельщики недели две ходили без дела, но, когда прошли весенние бури и Атлантический океан снова успокоился, корабельщики выехали на рыбную ловлю в окрестности островов. В одну из таких поездок Марцеллиус и его брат заработали много денег, спасли шкуну, носившуюся по морю без мачт и экипажа.

Нельзя было ошибиться: уважение к Марцеллиусу на острове после этого подвига сильно поднялось, и так как он каждый день навещал спасённое судно, стоявшее у пристани, то сделался чем-то вроде капитана покинутого корабля. Объявились датские комиссары и заплатили премию за спасение. Сумма была очень велика по понятиям жителей Чёрного острова, но молва ещё увеличивала её, и рассказов об этой премии было не обобраться. Прошёл слух, будто Марцеллиус хочет записаться в купцы и будет называться Иоахимсеном.

Однажды он пошёл к Фредерике и сказал:

— Так, значит, ты уж наверняка выйдешь за Симона?

— Да, — ответида она, — так сложилось…

Она проводила его до его избы и дорогой сказала:

— Если б всё было, как в старину, я попросила бы тебя съездить к Симону и привезти его сюда. Но ты ведь стал теперь такой важный, Марцеллиус.

Тогда Марцеллиус ответил:

— Я докажу тебе, что стал не важнее, чем был.

И поехал к Симону.

После отъезда Симона, Марцеллиус пришёл опять и, в слепоте своей, снова спросил Фредерику:

— Ну, что же, теперь вы уж уговорились?

Она ответила:

— Да. Есть важная причина, чтобы остаться при прежнем решении.

— Значит, нечего больше и спрашивать?

— Ты сам знаешь, можно ли что-нибудь поделать с сердцем, — сказала Фредерика. — Я никогда не была влюблена ни в кого, кроме него.

На это Марцеллиус ничего не ответил, потому что это был тонкий книжный язык. Он попросил ее зайти выпить кофе, но она отказалась, поблагодарила и сказала, что незачем ему расходоваться. Уходя, она вспомнила о лодке.

— Ты ведь не гонишься за тем, чтоб он уплатил тебе за лодку, — сказала она, — ты и без того так разбогател теперь. Симон просил узнать на всякий случай.

— Нет, Бог с ней, с лодкой, — отвечал он. — У меня, слава Богу, достаточно денег и богатства. Когда вас огласят?

— Через две недели.

— А ты не собираешься в этом году на стрижку овец? — спросил он.

Она отвечала:

— Это мы отложим тоже недельки на две. Ещё есть время, снег ещё не весь стаял.

— Я только так спросил, — сказал он.

А стричь надо было жёсткорунных овец исландской породы. Их выпускали раз и навсегда на какой-нибудь остров, и они жили там зиму и лето и сами отыскивали себе корм. Раз в год их ловили и стригли, и бывало это весной, с наступлением тёплой погоды.

Через две недели в кирке на Церковном острове огласили Фредерику и Симона Руста. Наконец-то дело у них решилось, на деревне давно ждали этого.

В тот же вечер Фредерика пришла в избу корабельщика Иоахима, шутила и была в очень весёлом настроении.

— Давай Бог счастья! — сказала жена корабельщика. — Я нынче слышала твоё имя с амвона.

— А ты не ошиблась? — спросила Фредерика в шутку.

— Пошли Бог счастья! — сказал и Марцеллиус. — Что ж, ты подумала о стрижке?

Фредерика засмеялась и ответила:

— Что это ты так торопишься в этому году! Что с тобой? Ты ещё на Крестопоклонной неделе начал говорить об овцах.

— У меня была причина спрашивать, — ответил он.

— Впрочем, я пришла сказать тебе, что ты можешь ехать с нами завтра утром, — сказала Фредерика.

Он быстро спросил:

— Так я могу поехать с вами, говоришь ты? Но, может, ты сама не поедешь в этом году?

Она почти решила поберечься эту весну; но при коварном вопросе Марцеллиуса покраснела и ответила:

— Не поеду? Почему же бы это мне не поехать?

Да, Фредерика не хотела показать, что она всё полнеет и полнеет за последние недели, и потому решила в этом году, как и раньше, сама ловить овец.

Услышав это, Марцеллиус сейчас же вышел и не возвращался, пока она не ушла.

Марцеллиус спустился по ступенькам до скал, где находилась лодочная мастерская. Это была длинная пещера, в которой быди устроены штапели для всяких лодок, от душегубок до десятивёсельных. Здесь он всё прибрал хорошенько и вымел пол. Стоял конец мая месяца, было светло часов до одиннадцати вечера и даже позже. Марцеллиус заглянул на пристань. Его пятипарная лодка стояла на причалках и точно смотрела на него. Было уже за полночь, когда он пошёл домой.

Не раздеваясь, он присел на край постели. Старший брат его уже спал. Марцеллиус подошёл к окну и долго смотрел в него.

— Эхе-хе! Господи, Господи! — проговорил он и вернулся к постели.

Он лёг, не раздеваясь, и не спал всю ночь. Как только он заслышал, что мать разводит огонь, он встал, разбудил старшего брата и сошёл вниз. Было всего четыре часа утра.

— Раненько ты нынче поднялся, — сказала мать

— Я собираюсь на стрижку, — ответил он. — Если мы хотим остричь всех овец сегодня, то надо выехать пораньше.

Они собрались все трое, мать и оба сына, пошли к учителю и подождали на дворе, пока Фредерика не вышла. Фредерика взяла с собой только одну работницу. Они сели в лодку впятером.