Кнут Гамсун - Закхей (пер. Кившенко)

— Можетъ быть, и это недостаточно хорошо для тебя?

Закхей долженъ былъ вернуться на нары и покориться своей судьбѣ. Конечно, разумнѣе ѣсть то, что даютъ, чѣмъ сидѣть голоднымъ.

— Что за свинское пойло настряпалъ ты сегодня? — ворчитъ онъ и принимается за миску.

— Цыплята! — отвѣчаетъ поваръ, и глаза его искрятся какимъ-то оеобеннымъ блескомъ злорадства, когда онъ повертывается и уходитъ.

— Цыплята, — бормочетъ Закхей и начинаетъ разсматривать пищу своими подслѣповатыми глазами. — Чорта съ два! Цыплята… Ахъ ты, враль ты этакій!

Въ мискѣ какое-то мясо подъ соусомъ. И онъ ѣстъ это мясо. Вдругъ ему попадается совершенно непонятный кусокъ: его нельзя разрѣзать ножомъ, — это кость, покрытая какимъ-то особенно жесткимъ мясомъ. Онъ съ большимъ трудомъ обгладываетъ одну сторону, затѣмъ подноситъ странный кусокъ къ глазамъ и осматриваетъ его.

— Эта собака можетъ сама глодать свои кости, — бормочетъ онъ, идетъ къ двери, гдѣ больше свѣта, и опять разсматриваетъ странный кусокъ. Онъ повертываетъ его во всѣ стороны и вдругъ бросается къ своей койкѣ и принимается искать бутылку съ отрѣзаннымъ пальцемъ. Бутылка исчезла.

Закхей идетъ въ столовую. Смертельно блѣдный, съ искаженнымъ лицомъ, останавливается онъ въ дверяхъ и говоритъ такъ громко, что всѣ слышатъ.

— Скажи-ка, Полли, это не мой палецъ?

И онъ протягиваетъ ему какой-то предметъ. Поваръ не отвѣчаетъ, но начинаетъ исподтишка посмѣиваться. Закхей протягиваетъ теперь второй предметъ и говоритъ:

— Полли, не мой ли это ноготь, который сидѣлъ на пальцѣ? Мнѣ ли не знать его!

Всѣ сидящіе за столомъ рабочіе начинаютъ обращать вниманіе на странные вопросы Закхея и смотрятъ на него съ удивленіемъ.

— Что съ тобой? Что случилось? — спрашиваетъ одинъ изъ нихъ.

— Я нашелъ мой палецъ, мой отрѣзанный палецъ въ моей ѣдѣ,- поясняетъ Закхей. — Онъ сварилъ его и принесъ мнѣ вмѣстѣ съ ѣдой. А вотъ это — мой ноготь.

Взрывъ смѣха, похожаго на ревъ, вырывается изъ всѣхъ глотокъ, раздается со всѣхъ сторонъ. И всѣ присутствующіе разомъ кричатъ:

— Какъ? Онъ сварилъ твой палецъ и заставютъ тебя съѣсть его?.. Да ты уже и откусилъ отъ него кусокъ, какъ я вижу… Ты обглодалъ одну сторону…

— Я плохо вижу, — отвѣчаетъ Закхей, — я не зналъ… Я вѣдь не думалъ…

Онъ вдругъ быстро повертывается и уходитъ.

Надсмотрщику стоитъ не мало труда возстановить спокойствіе въ столовой. Онъ встаетъ изъ-за стола и, обращаясь къ повару, сцрашиваетъ.

— Ты сварилъ этотъ палецъ вмѣстѣ съ прочимъ мясомъ, Полли?

— Нѣтъ, — возражаетъ Полли. — Великій Боже! Какъ, неужели я бы могъ сдѣлать что-либо подобное! За кого же вы меня считаете? Я сварилъ его отдѣльно, въ отдѣльной посудинѣ.

Исторія со свареннымъ пальцемъ служитъ въ теченіе цѣлаго вечера неизсякаемымъ источникомъ веселья. Всѣ спорятъ и смѣются, какъ безумные, и на долю повара выпадаетъ такой тріумфъ, какого ему еще никогда въ жизни не приходилось праздновать.

Но Закхей исчезъ.

Закхей ушелъ въ прерію. Непогода все еще продолжалась, и въ преріи негдѣ было укрыться отъ дождя. Но Закхей все шелъ, дальше и дальше углубляясь въ прерію. Его раненая рука была повязана, и онъ старался, насколько было возможно, защитить ее отъ дождя.

Онъ ничего не замѣчаетъ и идетъ все дальше. Наступаютъ сумерки, онъ останавливается, вытаскиваетъ часы и при свѣтѣ молніи смотритъ на нихъ, а затѣмъ возвращается тѣмъ же путемъ, какимъ шелъ. Тяжелыми, размѣренными шагами идетъ онъ по пшеничнымъ полямъ, какъ будто съ особенной точностью высчитывая и время и разстояніе. Около восьми часовъ онъ достигаетъ фермы.

На дворѣ совсѣмъ темно. Онъ слышитъ, чтовсѣ рабочіе собрались въ столовую ужинать, и когда онъ заглядываетъ въ окно, ему кажется, что онъ видитъ тамъ и повара, и что тотъ особенно весело настроенъ.

Затѣмъ онъ подходитъ къ конюшнямъ, становится подъ ихъ прикрытіемъ и пристально всматривается въ темноту. Кузнечики молчатъ, все кругомъ молчитъ, только дождь продолжаетъ итти, и по временамъ молнія цвѣта сѣры перерѣзываетъ небо пополамъ и ударяетъ гдѣ-то далеко, далеко въ преріи.

Наконецъ онъ слышитъ, что рабочіе окончили ужинать и бѣгутъ къ сараю, служащему имъ спальней. Они проклинаютъ погоду и спѣшатъ укрыться отъ дождя. Закхей терпѣливо, упрямо ждетъ еще цѣлый часъ, затѣмъ направляется къ кухнѣ. Тамъ еще свѣтло. Онъ видитъ стоящаго у плиты человѣка и спокойно входитъ.

— Добрый вечеръ! — произноситъ онъ. Поваръ смотритъ на него съ удивленіемъ и говоритъ:

— Теперь ты уже не получишь ужина.

Закхей отвѣчаетъ:

— Хорошо. Но тогда дай мнѣ кусочекъ мыла, Полли: я вчера вечеромъ плохо выстиралъ мою рубашку и хочу сегодня перестирать ее.

— Только не въ моей водѣ!

— Нѣтъ, именно въ твоей!

— Совѣтую тебѣ не дѣлать этого.

— Получу ли я, наконецъ, мыло? — говоритъ Закхей.

— Вотъ сейчасъ я тебѣ дамъ такого мыла!.. — оретъ поваръ. — Вонъ отсюда!

Закхей уходитъ. Онъ беретъ одно изъ ведеръ съ дождевой водой, переноситъ его подъ самое окно и начинаетъ въ немъ шумно плескаться. Поваръ слышитъ это и выходитъ изъ кухни.

Онъ чувствуетъ себя болѣе, чѣмъ когда-либо, сильнымъ и важнымъ и грозно и рѣшительно направляется къ Закхею.

— Что ты тутъ дѣлаешь? — спрашиваетъ онъ.

— Ничего, — отвѣчаетъ Закхей, — я стираю рубашку.

— Въ моей водѣ?

— Ну, конечно!

Поваръ подходитъ совсѣмъ близко, наклоняется надъ ведромъ, какъ бы желая убѣдиться, дѣйствительно ли это его вода, и шаритъ въ ней рукой, ища рубашку.

Закхей медленно вынимаетъ изъ повязки, въ которой носитъ раненую руку, револьверъ, подноситъ его къ уху повара и спускаетъ курокъ

Глухой, едва слышный звукъ выстрѣла раздается среди дождя въ эту сырую, мокрую ночь.

V

Когда Закхей поздней ночью вошелъ въ сарай, гдѣ спали рабочіе, нѣкоторые изъ его товарищей проснулись и спросили, что онъ дѣлалъ такъ долго на дворѣ. Закхей отвѣтилъ:

— Ничего. Я застрѣлилъ Полли.

Товарищи приподнялись, опираясь на локти, чтобы яснѣе слышать.

— Ты его застрѣлилъ?

— Да.

— Вотъ такъ чортова штука! Какъ же ты въ него попалъ?

— Прямо въ голову. Я стрѣлялъ въ ухо, и пуля прошла въ черепъ.

— Ахъ, чортъ возьми! А гдѣ же ты его похоронилъ?

— Въ преріи — туда на западъ. И я вложилъ ему въ руки его газету.

— Какъ, ты и это сдѣлалъ?

Затѣмъ товарищи укладываются поудобнѣе, чтобы опять заснуть. Черезъ минуту одинъ изъ нихъ спрашиваетъ:

— Онъ сразу умеръ?

— Да, — отвѣчаетъ Закхей, — вѣдь пуля прошла черезъ мозгъ.

— Ну, это самый лучшій выстрѣлъ — какъ только пуля пройдетъ черезъ мозгъ, тутъ и смерть! — подтвердилъ товарищъ.

И затѣмъ въ сараѣ наступила полная тишина. Всѣ опять заснули.

Надзиратель назначилъ новаго повара, одного изъ помощниковъ, который уже съ весны готовилъ подъ руководствомъ повара. И новый поваръ чувствуетъ себя очень счастливымъ, гордится своимъ новымъ званіемъ и очень доволенъ этимъ убійствомъ.

И все опять вошло въ колею и пошло своимъ обычнымъ порядкомъ до самой жатвы. Никто не говорилъ больше о Полли. Бѣдняга былъ убитъ и похороненъ гдѣ-то среди пшеничнаго поля, тамъ гдѣ были вырваны колосья, — вѣдь для него все было кончено, и этого нельзя уже было измѣнить.

Когда наступилъ октябрь, всѣ рабочіе отправились изъ Билиборійской фермы въ сосѣдній городокъ и, прежде чѣмъ разойтись въ разныя стороны, устроили тамъ прощальную выпивку.

Теперь, въ эту послѣднюю минуту, всѣ были самыми лучшими друзьями: они обнимали и благодарили другъ друга и при этомъ вѣрили въ искренность своихъ чувствъ.

— Куда ты идешь, Закхей?

— Я иду еще дальше, на западъ, — отвѣтилъ Закхей. — Можетъ быть, дойду до Уоминга, но зимой пойду опять въ лѣсъ рубить дрова.

— Ну, такъ, значитъ, мы всѣ тамъ встрѣтимся. До свиданія, Закхей! Спастливаго пути!

И товарищи расходятся по всѣмъ направленіямъ огромной родины янки. Закхей отправляется въ Уомингъ.

А безмолвная прерія разстилается подобно безбрежному, безконечному морю, и октябрьское солнце разбрасываетъ по ней свои длинные, блестящіе, шилообразные лучи.

1909