Эрнст Гофман - Двойник
О причинах этой меланхолии ходили лишь смутные толки. Насколько было известно, причиной ее послужило таинственное исчезновение жены князя и его сына спустя всего несколько месяцев после того, как вся страна шумно отпраздновала рождение наследного принца. Многие думали, что оба, и мать и ребенок, стали жертвой неслыханного коварства; другие, напротив, утверждали, что сам князь удалил их обоих. Эти последние ссылались в подтверждение своего мнения на то обстоятельство, что одновременно был удален от двора также и граф Терни, — первый министр, пользовавшийся особенной благосклонностью князя. Уверяли, будто князь открыл преступную связь между княгиней и графом и сомневался в законном происхождении родившегося у него сына.
Но все, кто знал княгиню ближе, напротив, были глубоко убеждены, зная чистоту и незапятнанную добродетель, какими отличалась княгиня, что немыслимо, невозможно было допустить, чтобы она совершила такой проступок.
Никто в Зонзитце под страхом строгого наказания не смел вымолвить ни единого слова о исчезновении княгини. Шпионы сновали повсюду, и внезапные аресты тех, кто где-либо, за исключением разве своих комнат, говорил об этом, доказывали, что всех их слышали и подслушивали, даже когда они этого совсем не подозревали. Точно так же никто не смел сказать ни слова о самом князе, о его горе, о его поступках и намерениях, и это тираническое преследование было самым тяжким мучением для жителей небольшой резиденции, поскольку известно, что для них не могло быть более излюбленной темы для пересудов, чем князь и его двор.
Любимым местопребыванием князя была маленькая, примыкающая к самым воротам Зонзитца дача с принадлежащим ей обширным парком.
Однажды князь прогуливался по мрачным, запущенным аллеям этого парка, предаваясь разрывающей сердце тоске, которую он ощущал в груди, как вдруг он услышал поблизости какой-то страшный шум. Непонятные звуки: вопли, стоны и как бы в ответ им писк, хрюканье и затем глухая отрывистая брань, вырывавшаяся под давлением с трудом сдерживаемой ярости, — неслись из отдаленного уголка парка. В гневе, что кто-то осмелился проникнуть к нему в парк вопреки строжайшему приказанию, вышел князь из-за скрывавших его кустов и ему представилось зрелище, способное насмешить самого угрюмого человека. Двое, один длинный и костлявый, как сама чахотка, другой — маленький жирный Фальстаф, одетые в праздничные мещанские платья, предавались самому жаркому кулачному бою. Высокий работал сжатыми кулаками обеих рук, которыми наносил маленькому безжалостно тяжеловесные удары, так что несчастный совершенно не мог сопротивляться и счел за лучшее обратиться в поспешное бегство. Но мужество, кипевшее в его сердце, заставило его, подобно древним парфянам, сражаться, даже отступая. Тогда высокий вцепился обеими руками в волосы противника. Это был неудачный маневр. В руках его остался один парик, и маленький человек стратегически воспользовался облаком пудры, поднявшейся с парика, быстро нагнулся и схватил высокого за ноги так неожиданно и яростно, что тот с пронзительным криком упал на спину. Тогда маленький бросился на своего брата, крепко вцепился в него, ухватил, точно крюком, согнутыми пальцами левой руки галстук противника и стал работать коленями и правым кулаком так беспощадно, что великан, багровый, как вишня, мог испускать только ужасные стоны. Но вдруг ему удалось схватить коротышку своими острыми пальцами за бок и вскочить со всею силой, какую ему придало отчаяние, так что его неприятель был подброшен в вышину, как мяч, и упал прямо у ног князя.
— Негодяи! — закричал князь голосом разъяренного льва. — Собаки! Какой дьявол принес вас сюда! Что вам надо?
Можно себе представить, в каком ужасе оба разъяренные борца вскочили с земли и, подобно несчастным, осужденным грешникам, предстали перед гневным князем, дрожа, трясясь, и не в силах произнести ни одного слова и ни одного звука.
— Вон! — вскричал князь. — Вон отсюда! Я прикажу отодрать вас кнутом, если вы останетесь здесь еще хоть секунду!
Тогда высокий упал перед князем на колени и возопил, полный отчаяния:
— Светлейший князь!.. Милостивый повелитель… Справедливость… Кровь за кровь!
Слово «справедливость» было одним из немногих, которое достигло ушей князя. Он устремил на просителя пристальный взгляд и сказал уже спокойнее:
— В чем дело? Говорите, но воздерживайтесь от всяких глупостей слов и будьте кратки.
Может быть, благосклонный читатель уже догадался, что храбрые бойцы были не кто иные, как славные хозяева «Золотого козла» и «Серебряного барана» из Гогенфлю. Раздражение их друг против друга постоянно возрастало, и так как городской совет не мог примирить их, то они пришли к безумному решению принести самому князю жалобы на все обиды, которые каждый числил за своим конкурентом. Случайно получилось, что оба они вошли в одно время через наружные ворота парка, отворенные им простоватым садовником. Для удобства мы будем обозначать теперь их названиями вывесок гостиниц.
Итак, «Золотой козел», поощренный более милостивым вопросом князя, хотел было приступить к изложению своих жалоб, как вдруг, быть может, вследствие полученных им побоев, задохнулся таким ужасным, удушающим кашлем, что не мог произнести ни слова.
Этим прискорбным случаем тотчас воспользовался «Серебряный баран» и изложил князю весьма красноречиво все обиды, какие причинял ему «Золотой козел», переманивший к себе всех посетителей, принимая в гостинице всевозможных плутов, шарлатанов, фокусников и тому подобный сброд. Он описал затем прорицательницу с ее вороном, рассказал о ее низком ремесле, о предсказаниях, которыми она морочила публику. Последнее обстоятельство явно заинтересовало князя. Он приказал описать наружность женщины от головы до пят и спросил, когда она появилась и где живет. «Баран» выразил мнение, что женщина эта была только лживой полупомешанной цыганкой, которую городскому совету Гогенфлю давно бы следовало арестовать.
Князь устремил сверкающий проницательный взгляд на бедного «Барана», и он тотчас же, как будто ослепленный блеском солнца, принялся неудержимо чихать.
Этим, в свою очередь, воспользовался «Золотой козел», который тем временем справился с кашлем и только выжидал момента, когда «Баран» прервет свою речь. «Козел» объяснил в сладких и кротких словах, что все, что говорил «Баран» о приеме им низкого, подлежащего преследованию полиции сброда, была черная клевета. Напротив, «Козел» принялся превозносить прорицательницу: он сказал, что самые почтенные и знатные господа, величайшие умы Гогенфлю, которых он имел честь ежедневно принимать за своим столом, отзывались о ней как о сверхъестественном существе и считали ее даже за искуснейшую ясновидящую. Между тем у «Серебряного барана» дела шли очень печально. «Серебряный баран» переманил от него одного вежливого, красивого молодого господина, когда он вернулся в Гогенфлю, и на следующую же ночь этот господин подвергся в своей комнате нападению убийц, был ранен пистолетным выстрелом и теперь лежит в безнадежном положении.
Тут «Серебряный баран» забыл в ярости всякую осторожность, всякую почтительность перед князем и закричал, что тот, кто утверждает, будто молодой Георг Габерланд подвергся нападению и был ранен в его комнате, последний из негодяев и мерзавцев, каких только водили в кандалах по улицам. Напротив, полиция Гогенфлю доказала, что в ту же ночь Габерланд выходил через Нейдорфские ворота, что там ему встретилась карета, из которой раздался женский голос: «Спаси Натали!», и что молодой человек вскочил в карету.
— Кто же была эта женщина в карете? — спросил князь строгим голосом.
— Говорят, — начал было «Золотой козел», желая снова вмешаться в разговор, — говорят, что прорицательница…
Но речь застряла в горле «Золотого козла» под гневным взглядом князя, а когда он закричал грозным голосом: «Ну, что же дальше?». «Серебряный баран», стоявшей вне пределов взглядов князя, продолжал, заикаясь:
— Да, в карете были прорицательница и художник Георг Габерланд… Он получил рану в лесу — это знает весь город… Его подняли в лесу и принесли ко мне рано утром… Он и теперь лежит у меня… Он, наверное, выздоровеет, потому что у меня прекрасный уход, и чужестранец… граф… да, граф Гектор фон Целис…
— Что? Кто? — вскричал князь так, что «Серебряный баран» отступил на два шага. — Довольно, — сказал затем князь суровым, повелительным тоном. — Довольно! Убирайтесь отсюда немедленно вон! У того будет больше посетителей, кто лучше сумеет их принять. И чтобы я больше не слышал о каких бы то ни было несогласиях между вами, иначе я прикажу городскому совету сорвать вывески с ваших домов, а вас самих изгнать за пределы Гогенфлю!
После этого краткого энергичного внушения князь повернулся к ним спиной и вскоре исчез в роще.
