Герман Мелвилл - Я и мой камин
Нет уж, никогда я не позволял никаких насмешек ни над собой, ни над моим камином!.. И вот с тех пор мой сосед в моем присутствии ни разу не позволил себе отозваться о камине пренебрежительно — напротив, при упоминании о нем неизменно присовокуплял какой-нибудь комплимент. Камин по праву заслуживает уважительного к себе отношения. Вот он высится, гордо и одиноко, и перед вами не какое-нибудь там демократическое собрание дымоходов, а ни дать ни взять его величество император всея Руси — истинный, неограниченный самодержец.
Мне самому его действительные размеры представляются порой невероятными. С виду он не так грандиозен, как на самом деле, — даже в нижней своей части. На глаз о его величине можно составить лишь смутное представление, поскольку всякий раз восприятию доступна только одна из четырех сторон, ширина каковой двенадцать футов. Однако прочие стороны также имеют по двенадцать футов, и целое явно образует квадрат; если же двенадцать помножить на двенадцать, в итоге получается сто сорок четыре. Следовательно, обоснованно судить о величине камина можно, лишь вторгаясь в область высшей математики и используя выкладки, весьма сходные с теми, посредством которых вычисляются астрономами ошеломляющие расстояния между галактиками.
Надо ли говорить о том, что в стенах моего дома никаких дымоходов не сыщешь? Все они сгрудились посередине, объединившись в один мощный камин, по четырем сторонам которого, в два яруса, расположены очаги; и студеной зимней ночью, когда мои домочадцы и гости, прежде чем пойти в постель, греются в кресле у камелька, все они, быть может сами о том не подозревая, смотрят друг другу в лицо, и ноги их вытянуты по направлению к одному центру; когда же они отправляются спать, то укладываются вокруг одной-единственной на всех источающей тепло печи, словно племя ирокезов, ночующих в лесу вокруг груды тлеющих углей. И подобно тому, как огонь не только согревает индейцев, но и отпугивает волков и прочих диких зверей, так и курящийся из трубы моего камина дымок отваживает по ночам взломщиков и бандитов из города, крадущихся в поисках добычи: кто из грабителей дерзнет проникнуть в жилище, где камин топится беспрерывно, оповещая о том, что, хотя обитатели дома мирно покоятся под одеялами, огонь у них не дремлет, и стоит только забить тревогу, как тут же будут зажжены свечи и возгорится порох на полках мушкетов.
Величествен мой камин, что и говорить, — подлинно главный престол, вполне пригодный для отправления торжественной мессы перед римским папой в окружении кардиналов. Но разве мир наш устроен совершенно? Если бы не был так велик Гай Юлий Цезарь,[21] то, наверное, Брут, Кассий, Антоний[22] и иже с ними проявили бы больше величия. Не будь мой камин таким исполином, комнаты в доме были бы гораздо просторней. Не раз моя супруга с прискорбием пыталась внушить мне, что мой камин, по примеру английской аристократии, заставляет все окружающее сокращаться в размерах. Она утверждает, что камин — источник бесчисленных домашних неудобств, и виной всему то, что он с таким упорством обретается в самой середине дома. Моя супруга негодует по причине того, что камин якобы загородил собой все пространство и сени выглядят крайне неказисто. По правде сказать, сеней, как таковых, в доме нет вовсе: открыв широкую входную дверь, вы сразу оказываетесь на квадратной площадке, смахивающей на небольшой причал. Для причала места, пожалуй, достаточно, но для сеней тут тесновато. Далее, поскольку парадный вход расположен как раз посередине дома, то камин громоздится прямо напротив двери. По сути дела, противоположная стена целиком занята камином, постепенно сужающимся кверху, и ширина ее составляет чуть менее двенадцати футов. Именно здесь находится главная лестница с тремя небольшими площадками на поворотах, круто ведущая на второй этаж, где над входной дверью помещается узкая галерея — футов двенадцать в длину, — откуда можно попасть в спальные комнаты по обеим ее сторонам. Эта галерея, конечно же, обнесена перилами: когда стоишь на ней, глядя вниз на лестничные ступени и на три лестничные площадки, всерьез кажется, будто это балкончик для музыкантов в каком-нибудь старинном веселом обиталище времен королевы Елизаветы…[23] Признаться ли вам в одной маленькой слабости? Я заботливо оберегаю висящую здесь паутину и то и дело удерживаю нашу служанку Бидди, когда она намеревается смахнуть ее щеткой, хотя мой запрет и ведет к ссорам с женой и дочерьми.
Потолок того помещения, где вы оказываетесь при входе, на самом деле потолок верхнего этажа. Оба этажа слились здесь в один, и когда поднимаешься по винтовой лестнице, кажется, что ступени ведут на верх высокой башни или сторожевого маяка. На второй площадке, в середке камина, есть таинственная дверца; там, в таинственном чуланчике, храню я таинственные напитки, обладающие изысканным и не менее таинственным ароматом; аромат этот придало им мягкое тепло камина, непрерывно излучаемое нагретыми кирпичами. Возить вина в Индию морем незачем: мой камин действует на вино благотворнее тропиков. Просидеть ноябрьский день в кресле у моего камина столь же полезно для поправки здоровья, как и провести целое лето на Кубе. Подчас мне сдается, что под сенью моего камина вполне мог бы созревать и виноград… Взгляните только, как разрослась посаженная руками моей супруги герань! Она цветет и в декабре. А яйца? Их никак нельзя хранить поблизости от камина: в противном случае выведутся цыплята… Поистине, у моего камина щедрое, горячее сердце.
Как часто супруга приступала ко мне со своим проектом устройства грандиозного холла, который должен был вытеснить собой основание камина и протянуться через весь дом, поражая гостей невиданным размахом! «Послушай, жена, — отвечал я, — а камин? Вспомни о камине: если убрать фундамент, то на чем будет держаться верхняя его часть?» Она: «А для чего же тогда существует верхний этаж?» Нет, что ни говори, а тонкостей архитектуры женщинам не понять… Жена продолжала толковать о том, какие потребуются перестройки, ночами напролет уточняя и совершенствуя свои планы. Ей представлялось, будто провести ход сквозь камин столь же легко, как проткнуть стебелек щавеля. В конце концов пришлось мягко напомнить ей о том, что, как ни крути, но наличие камина — это факт, осязаемый и весомый, с которым во всех начинаниях следует считаться — и считаться всерьез. Однако от предупреждения моего толку было мало…
Здесь, испросив у супруги соизволения, я должен подробнее обрисовать ее неутомимо деятельную натуру. Мы с ней почти ровесники, но душой она так же молода, как моя гнедая кобыла Мушка, которая прошлой осенью сбросила меня на землю. Фигура у моей супруги стройная на загляденье: хотя в роду у нее все страдали от ревматизма, она с ним вовсе не знается, зато меня радикулит скрючивает порой так, что я начинаю походить на столетнюю яблоню. У супруги моей никогда ничего не болит, разве что зубы иногда ее донимают. А какой у нее слух! Стоит мне войти в дом в пыльных башмаках, как она тут же просыпается в спальне наверху. А какова зоркость! Наша служанка Бидди рассказывает своим подругам, что хозяйка приметит пятнышко на кухонной полке, даже если его нарочно прикрыть оловянным блюдом. Движется она с той же живостью, что мыслит и чувствует. Кончина от летаргии ей никак не грозит. Помню, как долгой декабрьской ночью она не сомкнула глаз, детально разрабатывая в уме план завтрашней кампании. Она словно рождена для того, чтобы беспрерывно носиться с разными проектами. Сентенция поэта «все существующее верно»[24] — не для нее. Девиз моей супруги: «Все существующее неверно», а коль так, все существующее подлежит переделке, причем немедленной… Девиз воистину грозный для спутника ее жизни — старого созерцателя, чья душа воскресает каждый седьмой день недели, когда полагается быть праздным, и кто даже в будний день готов, из благочестивого ужаса перед трудолюбивым рвением, описать круг в четверть мили, лишь бы не встретить на дороге человека, поглощенного работой.
Говорят, браки совершаются на небесах — допустим, что так оно и есть, однако моя супруга явилась бы достойной парой для Петра Великого или же Питера Пайпера.[25] Нечего сомневаться, какой идеальный порядок она навела бы в громадной разбросанной империи первого и с каким рьяным усердием пособила бы второму собрать бочонок рассыпанного маринованного перца.
Но поразительнее всего то, что супруга моя и мысли не допускает о своем неизбежном конце. Ее юношеское недоверие как к самому понятию смерти, так и к неопровержимой ее реальности поневоле заставляет усомниться в ее христианских убеждениях. Моя супруга, бесспорно, должна была бы ясно отдавать себе отчет в том, что пора ее первой молодости давно миновала, но, похоже, старческого увядания она ничуть не опасается и надеется, что немощь преклонных лет останется ей неведома. В старость она попросту не верит. Услышав у дубравы Мамре диковинное предвещание, моя супруга не рассмеялась бы про себя, как жена старого Авраама.[26]
