Мао Дунь - Суровая зима
– У меня это тоже из головы нейдет, – чуть не плача, сказал муж. – Выходит, мальчонке деваться некуда?
– Ай-ай-ай! Ну что вы за люди! Всего боитесь! – потеряв терпение, произнес А-до. – Да я за Сяо-бао буду присматривать. Кормить его, одевать. Мальчишке двенадцать лет. Не грудной ребенок. – А-до готов был поссориться с братом, но тот лишь печально качал головой.
Сы данян тоже воспротивилась:
– Нет, нет! Нельзя! Я тогда покоя себе не найду, коли мы разбредемся, кто куда. Так и семья развалится! Не допущу!
– Нашли о чем думать: «Семья развалится!» Это сейчас, когда тысячи людей мрут с голода?! – в сердцах произнес А-до. – «Семья развалится!» Тут люди мрут, как мухи, а вы – «семья»…
А-до, кажется, съел бы этих трусливых людей, так был на них зол. Суровый его тон и справедливые слова возымели действие. А-сы и его жена виновато молчали. Не хотелось А-сы расставаться с деревней, но не батрачить же всю жизнь на чужом поле! А в городе что его ждет? А-сы не знал, на что решиться. Хорошо, думал он, что его брат наконец понял, почему они не хотят идти в город па заработки, – боятся семью разрушить. У них всегда была земля, которую они обрабатывали, и семья. Семья – это главное, так считали А-сы и его жена. Если семья распадется, ни предки, ни сын их, Сяо-бао, никогда им этого не простят. Семья – святыня; пусть они лишились земли, пусть потеряли имущество, почитать святыню они никогда не перестанут. Слова А-до, словно острый нож, вонзились им в сердце, задели самое сокровенное. «Нашли о чем думать: «Семья развалится!» Тут люди мрут, как мухи, а вы «семья». Думы, одна другой печальней, тяжестью легли женщине па душу. Она не выдержала и заплакала. «Когда же, наконец, придет истинный император? Ждать ли спасения от соломенных божков Даоса?» Сы казалось, будто сквозь слезы она уже видит багряный свет.
4
С каждым днем холодало, выпал снег. Многие овощи вымерзли, и крестьянам снова нечего было менять на рис. Торговля с городом надолго прекратилась. Наступил голод. Кто-то случайно обнаружил, что корни тутового дерева по вкусу напоминают батат, и все принялись откапывать тутовник. Сы ненавидела тутовые деревья, они были ее врагами – из-за них семья разорилась, когда выкармливала шелкопрядов, а земля, на которой эти деревья росли, попала в лапы кредиторов. Но когда-то Сы верила, что шелкопряды принесут им счастье. Друг за Другом уходили в город девушки и парни: А-до, Лу Фу-цин, Ли Тигр, схватившийся в прошлом году с живодером Чжаном, – ушли неожиданно, неизвестно куда. Но их судьба односельчан не тревожила. Одна была у всех печаль – все чаще исчезали кладбищенские сосны богача Чжана. Даже снег не остановил любопытных, они хотели посмотреть, сколько деревьев еще осталось. «Пророчества» Хуана облетели всю деревню, и многие им верили. Соломенные божки были буквально увешаны бумажными полосками с указанием года и дня рождения. Значился тут и Сяо-бао, Сы из кожи вон лезла, чтобы скопить еще пятьсот монет – ведь надо было спасать и мужа. Среди женщин одна Лю-бао не очень-то верила болтовне Хуана и не украсила божков Даоса заветной бумажкой. Кстати, в деревне ее не было. Одни говорили, будто она уехала в Шанхай и там устроилась на завод, другие уверяли, что она в соседнем городке.
Приближался дунчжи,[9] когда по деревне поползли слухи, будто истинный император уже появился в местечке Цицзябан, совсем рядом. Чжао А-да на рисовом току рассказывал, что видел императора собственными глазами.
– Годков ему от силы одиннадцать – двенадцать. Ростом с нашего Сяо-бао, ну, может, чуть повыше. Сопли тоже за версту видно.
Кто-то громко засмеялся. Чжао А-да побагровел.
– Не веришь? Сам пойди погляди! Думаешь, не появился? Нет, появился! Погоди-ка, дай вспомню, как это было. Так вот, нынешним летом мальчик, истинный император то есть, тяжело заболел; три дня и три ночи без памяти был. А как очнулся, оказалось – он волшебное слово знает. Толком ничего не известно. Говорят, в середине восьмого месяца пошел он с людьми батат выкапывать. Лежит поперек борозды камень. Здоровенный такой! А мальчик возьми да и скажи камню: «Откатись!» Камень и вправду откатился. Вот, значит, какое оно было, «волшебное слово»!
Односельчане во все глаза глядели на Чжао А-да, потом невольно перевели взгляд на худенького Сяо-бао, прятавшегося за материнскую спину.
– Вообще-то давно ему пора явиться, истинному императору, – сказал кто-то тихо, будто выдохнул.
– А еще что-нибудь говорил мальчик «золотые уста»? – допытывался А-сы.
Чжао А-да выпучил глаза, открыл было рот, но не прибавил ни слова – лгать он не умел.
– В каждой деревне толкуют, будто это у них появился император, – взволнованно сообщил он. – Годов ему одиннадцать – двенадцать, а сопли точь-в-точь, как у Сяо-бао.
– Ай! Всего двенадцать? – воскликнула Сы данян. – Да пока он сядет на трон, мои кости давно в земле сгниют. – Сы зябко поежилась.
Хэ-хуа, конечно, не упустила случая с ней сцепиться.
– Вот еще! Это только кажется, что долго. А время быстро бежит! Помогут ему духи звезд,[10] которые военным да гражданским чинам покровительствуют, так он и в двенадцать лет императором станет. А покуда твои кости в земле сгниют, до тех пор никого в живых не останется.
– Может, и ты волшебное слово знаешь, бесстыжая! – огрызнулась Сы, хотя слова Хэ-хуа пришлись ей по душе; уж очень ей хотелось, чтобы император поскорее появился. Но уступать этой твари, да еще при народе!
Ссора, казалось, была неминуема, но тут вмешался в разговор все время молчавший Хуан.
– Не надо ругаться, мы все здесь свои, – стал успокаивать он женщин и обратился к А-да: – Цицзябан ведь недалеко отсюда? Не дальше одной девятки? Значит, и наша деревня попала в полосу «багряного света». Несколько дней назад в храме, у моста, Бодисатва лил слезы, и вода в реке покраснела. Да! Уже скоро! Через полгода-год! Запомните это хорошенько!
Последние слова старика прозвучали пророчески, будто совиный крик. Людей пробрала дрожь. Надежду сменил страх. Все невольно подумали о трех соломенных божках, увешанных бумажными полосками. И те, кто уже выложил пятьсот монет, почтительно взглянули на Хуана.
– Недавно еще три сосны срубили, – пробормотала Хэ-хуа, оглянувшись на кладбище.
Люди понимающе закивали. Кто-то с облегчением вздохнул.
Чжао А-да не ожидал, что его новость будет воспринята так серьезно, и не на шутку встревожился. Он еще не повесил на соломенных божков бумажку и даже с женой из-за этого поссорился, но сейчас был не прочь раскошелиться. Пятьсот монет сумма, конечно, не малая, но Чжао А-да нашел выход. Вот уже месяц, как он не платил налог на содержание «отряда самообороны»[11] (ему полагалось платить один цзяо). Может, еще месяц удастся не платить.
Так делали многие, чтобы сэкономить на покупку жертвенной бумаги для божков Даоса. На отряды каждый месяц платить один, а то и два цзяо, – рассуждали они, а тут отдашь пятьсот монет, и все. К тому же никто не верил в могущество трех винтовок, которыми располагал так называемый объединенный отряд, квартировавший в храме Бога земли, в трех ли от деревни. На весь отряд – три винтовки! Ясное дело, божества Хуана куда надежнее – вот уж кто убережет крестьян от всяких бед. Вообще неизвестно, кому нужны эти отряды. Ведь винтовки получены были в июле, когда из-за голода вспыхивали рисовые бунты. А какие ценности у голодных крестьян, чтобы их охранять?! Но у этого отряда было немало «дел», и три человека, из которых он состоял: командир, офицер и солдат, всегда находили себе работу. Из-за холода трое вояк целые дни сидели в храме, и вдруг они услыхали, что в Цицзябане появился «истинный император», что в хижине Хуана спрятаны какие-то соломенные человечки и что Чжан А-да рассказывал сельчанам, будто собственными глазами видел «истинного императора». Им было также известно, что крестьяне перестали платить налог на содержание отряда, а вместо этого ублажают соломенных божков Даоса.
И вот, спустя несколько дней, вояки из «объединенного отряда» схватили в Цицзябане мальчишку с соплями под носом и приволокли его в храм. Это было после полудня; небо почернело, моросил дождь, временами переходящий в мокрый снег. В храме стало темно. Вояки изрядно устали от трудов праведных. Командир велел привязать пленника к ноге глиняного божка, стоявшего на алтаре. Офицера назначил дежурным, а солдата поставил у дверей – в карауле. Завтра они обо всем доложат в штаб и получат дальнейшие указания. «Истинный император», сидя у ног божка, тихо всхлипывал, шмыгая носом.
Командир вытащил из кармана помятую сигарету, осторожно расправил ее, закурил и обратился к офицеру.
– Как по-твоему, сколько мы получим, если раскроем это дело?
– Говорят, еще нет указа о зимнем обмундировании, где уж: тут о награде мечтать… – уныло ответил офицер.
Командир нахмурил брови и с жадностью затянулся. Совсем стемнело. Офицер зажег керосиновую лампу и пошел сменить караульного, чтобы тот мог приготовить ужин. Вдруг командир резко поднялся. Осветив лицо «истинного императора», он несколько секунд сосредоточенно его разглядывал, потом крикнул зычным голосом:
