Джон Стейнбек - Вожак
Каким-то образом большому мотыльку удалось прорваться в комнату, он принялся кружить вокруг висячей керосиновой лампы. Билли встал и попробовал прихлопнуть его двумя руками. Карл, сложив ладонь чашечкой, поймал мотылька и раздавил. Подошел к окну и выбросил.
– Так вот я и говорю, – продолжил было дедушка, но Карл перебил его:
– Вы бы еще мяса поели. Мы-то уж готовы взяться за пудинг.
Джоди увидел, как в глазах матери сверкнул гнев. Дедушка поднял нож и вилку.
– Я и вправду здорово проголодался, – согласился он. – Доскажу попозже.
После ужина все уселись возле камина в соседней комнате, и Джоди не сводил глаз с дедушки. Вот они, знакомые признаки. Бородатое лицо склонилось вперед; из глаз исчезла строгость, они задумчиво смотрели в огонь; большие костистые пальцы сплелись на черных коленях.
– Уж не помню, – заговорил он, – уж не помню, рассказывал я вам или нет, как эти ворюги-паюты угнали у нас тридцать пять лошадей.
– Кажется, рассказывали, – перебил его отец. – Это было перед тем, как вы поднялись к озеру Тахо?
Дедушка быстро повернулся к зятю.
– Верно. Выходит, вы уже про это слышали.
– И не однажды, – безжалостно подтвердил Карл, избегая глаз жены. Однако ее гневный взгляд он все равно почувствовал и потому добавил: – Но можно и еще раз послушать.
Дедушка снова посмотрел в огонь. Расплел и сплел пальцы. Джоди знал, каково ему сейчас, как внутри у него все оборвалось, заволокло пустотой. Разве не сегодня Джоди назвали шишкой на ровном месте? Что ж, придется проявить героизм и оправдать эту кличку.
– Расскажите про индейцев, – негромко попросил он.
Глаза дедушки снова построжали.
– Мальчишки любят слушать про индейцев. Индейцы… это была работа для мужчин, а слушать любят мальчишки. Сейчас что-нибудь вспомню. Я вам не рассказывал, как я хотел, чтобы в каждой повозке была длинная железная плита?
Все промолчали, кроме Джоди. Он ответил:
– Нет, не рассказывали.
– В общем, когда на нас нападали индейцы, мы всегда ставили повозки кругом, а сами отстреливались из-под колес. Вот я и придумал: если в каждой повозке держать длинную плиту с отверстиями для винтовок, люди выставят эти плиты за колеса – когда повозки станут кругом, – и будет надежная защита. Конечно, таскать за собой такую плиту радости мало, как-никак лишняя тяжесть, но ведь она тебе может жизнь спасти. Короче, никто из моего каравана на это не согласился. Другие как-то обходились, вот народ и решил, что им такое мученье тоже ни к чему. Потом пришлось здорово об этом пожалеть.
Джоди посмотрел на мать и по выражению ее лица понял – она совсем не слушает. Карл ковырял мозоль на большом пальце, а Билли Бак следил за пауком на стене.
Голос дедушки снова понизился, потек по проторенному для рассказов желобку. Джоди заранее знал, какие именно слова будут сказаны. Рассказ разворачивался с монотонным жужжаньем, становился более оживленным в момент нападения индейцев, звучал на грустной ноте, когда речь шла о раненых, наливался траурной печалью на похоронах среди великих равнин. Джоди сидел и молча внимал дедушке. Строгие голубые глаза старика смотрели как-то отстраненно. Могло показаться, что его самого не очень интересует собственный рассказ.
Когда он кончил говорить, когда была выдержана вежливая пауза, Билли Бак поднялся, размял ноги и поддернул штаны.
– Пожалуй, пора на боковую, – сказал он. Потом повернулся к дедушке. – У меня в сарае есть старый пороховой рог и капсюльный пистолет. Я вам их раньше показывал?
Дедушка медленно кивнул.
– Да, Билли, по-моему, показывал. У меня был пистолет вроде этого, когда я вел людей на запад. – Билли вежливо выслушал эту короткую тираду, потом сказал:
– Спокойной ночи, – и вышел из дому.
Карл Тифлин попытался завязать разговор.
– А что, как сейчас земля между Монтереем и нашими краями? Я слышал, сильно высохла?
– Высохла, – подтвердил дедушка. – В Лагуна-Секани капли воды. Но с восемьдесят первым годом не сравнить. Тогда вся земля иссохлась в пыль, а в шестьдесят первом все койоты вообще подохли с голоду. В этом году осадков у нас выпало пятнадцать дюймов.
– Да, но все дожди прошли слишком рано. Сейчас дождик не помешал бы. – Глаза Карла натолкнулись на Джоди. – Не пора ли тебе спать?
Джоди послушно поднялся.
– А можно, я убью мышей под старой скирдой?
– Мышей? А-а! Конечно, хоть всех до единой. Билли сказал, хорошего сена там уже не осталось.
Джоди украдкой бросил довольный взгляд на дедушку.
– Завтра всех перебью, – сказал он.
Лежа в постели, Джоди размышлял о невероятном мире индейцев и бизонов, мире, исчезнувшем навсегда. Вот бы пожить в то героическое время! Но Джоди знал – он скроен не на героический манер. Из живущих сегодня, кроме разве Билли Бака, едва ли кто способен на подвиги былых времен. Тогда на земле жили гиганты, бесстрашные люди, люди несгибаемой воли, какую теперь и не встретишь. Джоди подумал о бескрайних равнинах, о повозках, ползущих по ним многоножкой с востока на запад. Представил дедушку на огромной белой лошади, как он ведет за собой людей. Перед его мысленным взором промаршировали великие призраки – и исчезли с лица земли.
Тут он на мгновение снова очутился на ранчо. В пространстве и тишине возник какой-то неясный отрывистый звук. Это одна из собак, выбравшись из конуры, вычесывала блоху и с каждым движением стучала лапой об землю. Потом снова поднялся ветер, застонал черный кипарис, и Джоди заснул.
Поднялся он за полчаса до завтрака. Когда Джоди проходил через кухню, мать громыхала печной заслонкой, чтобы получше разгорелось пламя.
– Ты сегодня рано, – сказала она. – Куда собрался?
– Хорошую палку хочу поискать. Будем сегодня убивать мышей.
– Будем?
– Дедушка и я.
– И его втравил в это дело. Любишь, чтобы не с тебя одного был спрос, если придется отвечать.
– Я скоро назад, – сказал Джоди, – хочу до завтрака обзавестись хорошей палкой.
Закрыв за собой дверь с металлической сеткой, он вышел в холодное голубое утро. Галдели птицы, как обычно на рассвете, четыре местные кошки змеями сползли с холма. В темноте они охотились на мешетчатых крыс, и хотя кошки насытились крысиным мясом, они сидели полукругом у задней двери и жалобно мяукали, требуя молока. Бой и Молодец бродили вдоль живой изгороди и обнюхивали ее, исполняя свой долг торжественно и чинно, но стоило Джоди свистнуть, как головы их дернулись, хвосты взметнулись. Они кинулись к нему, на бегу потягиваясь и позевывая. Джоди с важным видом потрепал по голове одного пса, потом другого и пошел к старой мусорной свалке. Из кучи он выбрал палку от бывшей швабры и короткий дюймовой толщины обломок дерева. Достав из кармана шнурок, он подвязал обломок к палке, и получилось нечто вроде цепа. Он рассек своим новым орудием воздух и для пробы шмякнул им о землю, а собаки отпрыгнули в сторону и взвыли от испуга.
Джоди мимо дома пошел к месту, где когда-то стояла скирда, – окинуть взором предстоящее поле битвы, – но его позвал Билли Бак, спокойно сидевший на ступеньках у задней двери.
– Лучше иди в дом. Через пару минут завтрак.
Джоди изменил маршрут и повернул к дому. Приставил свой цеп к ступенькам.
– Это чтобы мышей выгонять, – пояснил он. – Небось отъелись под сеном. И ведать не ведают, что их сегодня ждет.
– Не ведают, как и ты не ведаешь, – философски заметил Билли, – и я, и любой из нас.
Эта мысль ошеломила Джоди. Он понял, что так оно и есть. Мышиную охоту будто ветром выдуло из головы. Тут на заднее крылечко вышла мама, ударила в треугольник, и все мысли окончательно перемешались.
За столом собрались все, кроме дедушки. Билли кивнул на пустой стул.
– Где он? Не заболел ли?
– Он всегда долго одевается, – сказала миссис Тифлин. – Расчесывает бакенбарды, драит ботинки, чистит одежду.
Карл посыпал кашу сахарным песком.
– Человек, который вел через всю страну караван повозок, должен следить за своим внешним видом.
Миссис Тифлин повернулась к нему.
– Не надо, Карл! Прошу тебя, не надо!
В голосе ее звучала не столько просьба, сколько угроза. И угроза эта пришлась Карлу не по нраву.
– Как думаешь, сколько раз я должен выслушивать историю про железные плиты и тридцать пять лошадей? Те времена давно ушли. Ушли и нету, не пора ли ему о них забыть? – Голос его звучал все громче, он все больше сердился. – Сколько можно петь старую песню? Да, он прошел через всю страну. Прекрасно! Но с этим покончено! Никто не хочет больше об этом слушать.
Дверь в кухню тихонько закрылась. Четверо за столом замерли. Карл положил ложку перед собой и затеребил пальцами подбородок.
Тут кухонная дверь открылась, и вошел дедушка. Плотно сжатые губы его улыбались, глаза смотрели с прищуром.
– Доброе утро, – сказал он, сел за стол и посмотрел на свою тарелку с кашей.
Карлу требовалась полная ясность.
– Вы… вы слышали, что я сказал?
