Оноре Бальзак - Мэтр Корнелиус
— Бедняжка, сегодня поговорить с королем невозможно! Хоть я и племянник командующего войсками арбалетчиков, но я не могу проникнуть нынче вечером в Плесси. Моя прекрасная дама, дорогая моя повелительница!.. Боже мой, сколько она выстрадала!.. Мария, позвольте мне сказать вам два слова, или мы погибли!
— Что делать?.. — произнесла она.
Графиня увидела на черной стене изображение Девы, на которое падал отблеск светильника, и воскликнула:
— Святая матерь божья, научи нас!
— Сегодня вечером, — продолжал молодой дворянин, — я буду у вас.
— А каким образом? — наивно спросила графиня.
Им угрожала такая опасность, что самые нежные слова казались лишенными любви.
— Сегодня вечером, — ответил дворянин, — я пойду к мэтру Корнелиусу, королевскому казначею, чтобы поступить к нему в ученики. Мне посчастливилось достать рекомендательное письмо к нему, и он мне не откажет. Он живет по соседству с вами. Находясь под крышей этого старого скряги, я при помощи шелковой лестницы уж найду дорогу в вашу комнату.
— О! если вы меня любите, не ходите к Корнелиусу, — промолвила она, остолбенев от страха.
— Ах! — воскликнул молодой человек, в порыве юношеской страсти изо всей силы прижимая ее к сердцу, — значит, вы меня любите!
— Да, — ответила она. — Не в вас ли моя надежда? Вы — дворянин, я вверяю вам свою честь! Впрочем, — продолжала она, глядя на него с достоинством, — я слишком несчастна, чтобы вы могли злоупотреблять моим доверием. Но к чему все это? Уходите, пусть лучше я умру, чем вам итти к Корнелиусу! Разве вы не знаете, что все его ученики…
— …были повешены, — смеясь, подхватил дворянин. — Уж не думаете ли вы, что меня прельщают его сокровища?
— О! не ходите туда. Вы сделаетесь там жертвой какого-нибудь колдовства…
— Я готов на все ради счастья быть вашим слугою, — ответил он, бросая на нее такой пламенный взгляд, что она потупила взор.
— А мой муж? — сказала она.
— Вот этим можно его усыпить, — ответил молодой человек, вынимая из-за пояса маленький флакон.
— Не навсегда? — с трепетом спросила графиня.
Дворянин всем своим видом выразил отвращение перед подобною мыслью.
— Я бы уже давно вызвал его на поединок, не будь он так стар, — добавил он. — Сохрани меня бог, чтобы я когда-либо избавил вас от него при помощи отравы!
— Простите, — сказала графиня краснея, — я жестоко наказана за свои прегрешения. В минуту отчаяния я хотела извести графа; я опасалась, не возникло ли и у вас такое желание. Велика моя скорбь, что я не могла еще исповедаться в этом дурном помысле, но я боялась, что ему все откроют и он станет мстить. Вам стыдно за меня, — вымолвила она, обиженная молчанием, которое хранил молодой человек, — я заслужила ваше порицание.
Она разбила флакон, с силой бросив его на пол.
— Не приходите, — воскликнула она, — у графа чуткий сон. Я должна возложить надежды только на небеса. Так я и сделаю!
Она хотела выйти.
— Ах! — воскликнул дворянин, — прикажите, я убью его. Сегодня вечером я буду у вас!
— Я поступила благоразумно, уничтожив это снадобье, — возразила она, и голос ее ослабел от счастливого сознания, что ее так пылко любят. — Боязнь разбудить моего мужа спасет нас от самих себя.
— Я ваш на всю жизнь, — сказал молодой человек, сжимая ей руку.
— Если король захочет, папа может расторгнуть мой брак. Тогда мы соединим нашу судьбу, — сказала она, бросив на него взгляд, полный восхитительных обещаний.
— Сюда идет сеньор! — воскликнул прибежавший паж.
Удивленный, что так быстро пролетело время и так поспешно явился граф, дворянин мгновенно сорвал у своей возлюбленной поцелуй, в котором она не могла ему отказать.
— До вечера! — бросил он ей на бегу.
Под покровом темноты влюбленный юноша добрался до главного входа, перебегая от колонны к колонне и следуя направлению длинных теней, отброшенных большими пилонами церкви.
Вдруг из исповедальни вышел старый каноник, остановился возле графини и тихо запер решетку, перед которой важно, напустив на себя свирепый вид, стал прогуливаться паж. Яркий свет возвестил о появлении графа. Сопровождаемый кое-кем из друзей и челядью, которая несла факелы, он подошел к часовне с обнаженным мечом в руке. Его угрюмые взоры, казалось, пронизывали густой мрак и шарили по самым темным углам собора.
— Господин мой, графиня здесь, — сказал паж, идя ему навстречу.
Граф де Сен-Валье застал свою жену коленнопреклоненной у подножия алтаря, где каноник, стоя, читал требник. При виде этого зрелища вельможа с силой потряс решетку, как бы давая исход своему бешенству.
— Зачем пришли вы во храм божий с обнаженным мечом в руке? — спросил каноник.
— Отец мой, это мой муж, — ответила графиня.
Священник достал из рукава ключ и открыл часовню. Граф не мог удержаться, чтобы не бросить взгляд вокруг исповедальни, даже вошел в нее, а затем, выйдя, стал прислушиваться к тишине собора.
— Милостивый государь, — сказала ему жена, — вы обязаны благодарностью этому почтенному канонику за то, что он укрыл меня здесь!
Господин де Сен-Валье побледнел от гнева; он не смел взглянуть на своих друзей, пришедших сюда с целью скорее посмеяться, нежели оказать ему помощь, и коротко ответил:
— Благодарю, отец мой; я найду возможность вознаградить вас.
Взяв жену под руку, граф, не дожидаясь, пока она закончит почтительный поклон канонику, подал знак своим людям и вышел из церкви, ни слова не сказав сопровождавшим его дворянам. В его молчании таилась ярость. Горя нетерпением вернуться домой, озабоченно изыскивая способ узнать всю правду, он пустился в путь по извилистым улицам, которые вели тогда от собора до главного входа в дом канцлера — прекрасный дворец, незадолго перед тем выстроенный хранителем печати Ювеналом Урсеном на месте старинного укрепления, в усадьбе, подаренной Карлом VII этому преданному слуге за его славные труды. В память того, что во дворце этом хранилась государственная печать, улица, на которой он был выстроен, стала называться улицей Хранилища Печати. Она соединяла старый Тур с пригородом Шатонеф, где находилось знаменитое аббатство св. Мартина, в котором столько королей перебывали простыми канониками. Уже за сто лет до того пригород присоединен был, после долгих споров, к городу. Многие дома, прилегающие к улице Хранилища Печати и образующие центр современного Тура, существовали уже тогда, но самые красивые дворцы, — а среди них дворец, составлявший собственность казначея Санкуэна и доныне существующий на улице Торговли, — принадлежали к общине Шатонефа. Здесь именно проходили факелоносцы г-на де Сен-Валье, направляясь к той части пригорода, что лежит у самой Луары; вельможа машинально следовал за своими людьми, время от времени бросая мрачный взор на свою жену и на пажа, чтобы уловить, не переглядываются ли они друг с другом, ибо это могло пролить некоторый свет на происшествие, приводившее старика в отчаяние. Наконец, граф достиг улицы Шелковицы, где находилось его жилище. Когда его свита вошла в дом и захлопнулась тяжелая дверь, глубокая тишина воцарилась на этой улице, где проживало тогда несколько вельмож, потому что новый квартал города прилегал к Плесси — обычному местопребыванию короля, куда придворные должны были являться по первому зову. Последний дом на улице был и самым последним домом на окраине города и принадлежал мэтру Корнелиусу Хугворсту, старому брабантскому негоцианту, которого король Людовик XI жаловал своим доверием в финансовых сделках, предпринимаемых, согласно хитрой королевской политике, за пределами королевства. Поселившись по соседству с жилищем мэтра Корнелиуса, граф де Сен-Валье рассчитывал, что здесь он беспрепятственно подчинит жену своей тиранической власти.
Достаточно познакомиться с местоположением графского особняка, чтобы понять, какие выгоды оно предоставляло ревнивцу. При доме, прозванном «дворец Пуатье», был сад, огражденный с севера стеною и рвом, которые служили укреплениями старинному пригороду Шатонефу, а вдоль рва проходил еще вал, незадолго до того воздвигнутый Людовиком XI между Туром и Плесси. С этой стороны вход в жилище охраняли собаки, с востока же оно отделялось от соседних домов большим двором, а с запада примыкало к дому мэтра Корнелиуса. Южным, главным фасадом «дворец Пуатье» был обращен на улицу. Изолированное с трех сторон жилище мнительного и хитрого вельможи могло подвергнуться вторжению только из казначейского дома, крыши и каменные желоба которого соприкасались с крышами и желобами «дворца Пуатье». Узкие окна, прорезанные в каменной стене главного фасада, были снабжены железными решетками; вход, сводчатый и низкий, как в наших старинных тюремных замках, был неприступен. У крыльца находилась каменная скамья, с которой садились верхом на лошадь. Рассматривая очертания жилищ, занимаемых мэтром Корнелиусом и графом де Пуатье, каждый почувствовал бы, что эти дома строились одним архитектором и были предназначены для тиранов. Оба зловещим своим видом напоминали небольшие крепости и могли бы долго выдерживать осаду разъяренной толпы. На углах они были защищены башенками, подобными тем, что любители древностей отмечают в некоторых городах, куда еще не проник разрушительный молот скупщика старых зданий. Узкие проемы придавали дверям и железным ставням удивительную силу сопротивления. Такие предосторожности объяснялись страхом перед мятежами и гражданскими войнами, столь частыми в те смутные времена.
