Чарльз Диккенс - Лавка древностей. Часть 1
— Нѣтъ, нѣтъ, вы ошибаетесь, задумчиво говорилъ старикъ. — Нелли, поди сюда, дитя мое.
Дѣвочка тотчасъ же встала съ своего мѣста, подошла къ дѣду и обвила его шею руками.
— Скажи по правдѣ, Нелли, люблю я тебя или нѣтъ?
Дѣвочка отвѣчала удвоенными ласками и поникла головой на его грудь.
— О чѣмъ же ты плачешь, дорогая моя? Дѣдъ еще крѣпче прижалъ ее къ своему сердцу и взглянулъ на меня. — Ты знаешь, что я тебя люблю… тебя огорчилъ мой вопросъ. Ну, ладно, ладно. Скажи же, родная, что я горячо тебя люблю.
— Да, это правда, вы меня любите! вскричала дѣвочка съ увлеченіемъ. — Вотъ и Китъ знаетъ, какъ вы меня любите.
Китъ еще не управился съ ужиномъ, хотя ѣлъ огромными кусками, съ ловкостью настоящаго фокусника засовывая чуть не всю вилку въ ротъ. Услышавъ, что Нелли обратилась къ нему, онъ бросилъ ѣду и гаркнулъ во все горло:
— Только сумасшедшій можетъ говорить, что онъ васъ не любить, — и затѣмъ еще съ большимъ усердіемъ сталъ набивать ротъ хлѣбомъ.
— Теперь у нея ничего нѣтъ, снова заговорилъ старикъ, трепля дѣвочку по щекѣ,- но, повторяю вамъ, скоро она разбогатѣетъ. Я долго ждалъ этого времени, но оно скоро настанетъ. Другіе всю жизнь ничего не дѣлаютъ, только сорятъ деньгами, да безобразничаютъ, и все-таки добиваются своего; добьюсь и я: будетъ и на нашей улицѣ праздникъ! Только когда-то это будетъ?
— Я, дѣдушка, и теперь совершенно счастлива, промолвила Нелли.
— Ладно, ладно, перебилъ ее старикъ, — Ты въ этомъ ничего не понимаешь, дитятко. Да какъ тебѣ и знать-то все! — Да, да, придетъ время, бормоталъ онъ про себя, — я увѣренъ, что оно придетъ, и будетъ тѣмъ пріятнѣе, что такъ долго заставило себя ждать.
Онъ глубоко вздохнулъ, снова задумался, все еще держа внучку на колѣняхъ, но ко всему остальному казался безучастнымъ. Было около полуночи. Я всталъ, чтобы проститься съ хозяевами. Старикъ встрепенулся.
— Прошу васъ, сударь, подождать одну минуту, остановилъ онъ меня. — Китъ, дружище, уже полночь, а ты все еще здѣсь. Ступай скорѣй домой, ступай домой, а завтра приходи раненько: работы будетъ по-горло. Простись съ нимъ, Нелли, и пускай онъ идетъ съ Богомъ!
— Прощай, Китъ, сказала дѣвочка и глаза у нея сверкнули, а личико освѣтилось веселой, доброй улыбкой.
— Покойной ночи, миссъ.
— Поблагодари-ка вотъ этого господина. Если бы не онъ, я бы нынче потерялъ мою дѣвочку, училъ его старикъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, хозяинъ; этому не бывать, возразилъ Китъ.
— Что ты говоришь! закричалъ на него старикъ.
— A то, что я вездѣ бы ее нашелъ, хозяинъ. Голову даю наотрѣзъ, что я прежде всѣхъ нашелъ бы ее, куда бы она ни дѣлась, ха, ха, ха!
Громко захохотавъ, онъ попятился къ дверямъ и мгновенно исчезъ.
— Можетъ быть вамъ кажется, что я недостаточно цѣню вашу услугу, началъ старикъ въ то время, когда Нелли убирала со стола.
— Вѣрьте, сударь, и я, и моя внучка — а ея признательность цѣннѣе моей — глубоко вамъ благодарны. Мнѣ было бы очень больно, если бы вы составили обо мнѣ дурное мнѣніе и думали, что я не забочусь о ней.
— Я никакъ не могу этого думать послѣ всего, что я здѣсь видѣлъ. Но мнѣ хотѣлось бы сдѣлать вамъ еще одинъ вопросъ.
— О чемъ это, сударь? встревожился старикъ.
— Неужели у этой умненькой, хорошенькой дѣвочки нѣтъ никого, кромѣ васъ, съ кѣмъ бы она могла бесѣдовать, дѣлить горе и радость?
— Нѣтъ, да ей никого и не нужно, отвѣчалъ онъ, съ безпокойствомъ вглядываясь въ мое лицо.
— Я убѣжденъ, что вы желаете ей добра, но неужели вамъ не приходило въ голову, что для ея воспитанія, — въ особенности въ этомъ возрастѣ,- требуется нѣчто иное; что вы не въ состояніи будете исполнить какъ слѣдуетъ, обязанность, принятую вами относительно нея. Я такой же старикъ, какъ и вы, и говорю вамъ это потому, что люблю молодость — въ эти годы живутъ надеждой на будущее, вся жизнь впереди и не могу скрыть отъ васъ, что на мой взглядъ, эта обстановка вовсе не пригодна для вашей милой внучки.
— Конечно, сударь, я не имѣю права обижаться вашими словами, возразилъ старикъ послѣ минутнаго молчанія. — Это правда; скорѣе я похожъ на ребенка, за которымъ надо ухаживать, чѣмъ она. Но могу васъ завѣрить, что и днемъ и ночью, здоровъ ли я или боленъ, я о ней только и думаю. Если бы вы знали, какъ безгранично я ее люблю, вы смотрѣли бы на меня иными глазами. Да, мнѣ живется не легко, но я все готовъ перенести ради той великой цѣли, къ которой стремлюсь всѣми помыслами моей души.
Желая прекратить разговоръ, повидимому, волновавшій старика, я отправился за своимъ пальто. Каково же было мое удивленіе, когда я увидѣлъ, что Нелли держитъ въ рукахъ пальто, шляпу и палку.
— Это, милая, не мое пальто, замѣтилъ я ей.
— Нѣтъ, не ваше, а дѣдушкино, спокойно отвѣтила она.
— Да развѣ онъ сегодня уйдетъ изъ дома?
— Уйдетъ.
И она улыбнулась.
— A ты же куда дѣнешься, моя милочка?
— Я останусь дома, какъ и всегда.
Я съ изумленіемъ посмотрѣлъ сначала на старика, который какъ будто и не слышалъ нашего разговора и возился съ своимъ пальто, а потомъ на этого милаго, нѣжнаго ребенка, и мнѣ жутко стало при мысли, что она остается на всю ночь одна въ этомъ пустомъ, мрачномъ домѣ.
A она даже не замѣтила, какъ я былъ удивленъ ея отвѣтомъ, и весело помогала дѣдушкѣ одѣться, а потомъ взяла свѣчу, чтобы намъ посвѣтить. Такъ какъ я все не рѣшался уходить, она остановилась у двери, поджидая насъ и попрежнему улыбаясь. Я видѣлъ по глазамъ старика, что онъ отлично понимаетъ, почему я медлю, но онъ только поклонился мнѣ, молча пропустилъ впередъ и я, волей-неволей, долженъ былъ уйти. Нелли поставила свѣчу на полъ и, пожелавъ мнѣ доброй ночи, приподнялась на цыпочки и поцѣловала меня, потомъ бросилась цѣловать дѣда; онъ горячо обнялъ ее и благословилъ.
— Спи спокойно, дитя мое, говорилъ онъ ей тихимъ голосомъ. — Да хранятъ тебя ангелы небесные. Не забудь, дитятко, помолиться Богу.
— Не забуду, дѣдушка; мнѣ такъ легко на душѣ, когда я помолюсь, отвѣчала она.
— Такъ и должно быть, сказалъ старикъ. — Да благословитъ тебя Господь, моя милая! Я вернусь рано утромъ.
— Вамъ не придется меня ожидать, дѣдушка. Какъ бы крѣпко я ни спала, я всегда слышу вашъ звонокъ.
Дѣвочка отворила намъ дверь — я видѣлъ, какъ Китъ, уходя, заложилъ ее ставнемъ — и еще разъ простилась съ нами такимъ нѣжнымъ мелодичнымъ голоскомъ, что онъ долго потомъ звучалъ у меня въ ушахъ. Старикъ постоялъ немного, какъ бы прислушиваясь, хорошо ли Нелли заперла дверь и заложила засовъ, а затѣмъ медленно поплелся впередъ. Дойдя до угла, онъ какъ-то сконфуженно пожелалъ мнѣ доброй ночи, простился со мной, на томъ-де основаніи, что намъ надо идти въ разныя стороны, и пошелъ скоро, скоро. Я надивиться не могъ, откуда у него взялась такая прыть. Нѣсколько разъ онъ оборачивался назадъ, какъ бы желая убѣдиться, что я не слѣжу за нимъ, и вскорѣ, благодаря темнотѣ, совершенно скрылся изъ моихъ глазъ.
Я простоялъ нѣсколько минутъ на одномъ мѣстѣ, не зная что дѣлать: оставаться тутъ было не для чего и уходить почему-то не хотѣлось. Самъ того не замѣчая, я опять очутился передъ Лавкой Древностей, нѣсколько разъ прошелся мимо нея, постоялъ у двери, но ровно ничего не услышалъ и не увидѣлъ: въ домѣ было темно и тихо, какъ въ могилѣ.
Тѣмъ не менѣе я продолжалъ прохаживаться по улицѣ: я не могъ оторваться отъ этихъ мѣстъ. Мнѣ все мерещились какіе-то ужасы; мнѣ казалось, что если я уйду, съ ней непремѣнно случится какое-нибудь несчастіе: или домъ загорится, или нападутъ разбойники. Чу! гдѣ-то застучала дверь, или прихлопнулось окно, и я снова передъ домомъ антикварія, перехожу улицу и осматриваю его со всѣхъ сторонъ, чтобы убѣдиться, что тамъ по прежнему и темно, и безмолвно.
На этой отдаленной, безлюдной улицѣ рѣдко попадались прохожіе: два-три запоздалые театрала, спѣшившіе домой, да какой нибудь горемыка-пьяница, изъ-за котораго я долженъ былъ переходить на противоположный тротуаръ, — вотъ и все. Но и это оживленіе скоро стихло. На башнѣ пробилъ часъ, а я все еще шагалъ взадъ и впередъ, увѣряя себя, что сейчасъ уйду, и все-таки продолжая ходить подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ.
Чѣмъ болѣе я думалъ о старикѣ, чѣмъ болѣе мысленно вглядывался въ его странную физіономію и припоминалъ его загадочныя слова, тѣмъ запутаннѣе мнѣ казалась вся эта исторія. Меня томило какое-то предчувствіе, что эти отлучки не къ добру. Вѣдь старикъ былъ тутъ же, когда дѣвочка, невзначай, проговорилась о нихъ въ моемъ присутствіи; онъ видѣлъ, какъ я былъ изумленъ и, однако, не нашелъ нужнымъ объяснить мнѣ эту странную тайну. A его блуждающій, безпокойный взглядъ, задумчивость, въ которую онъ повременамъ впадалъ, — все это только усиливало мои подозрѣнія. При всей своей горячей привязанности къ ребенку, онъ могъ заниматься какимъ нибудь предосудительнымъ, даже позорнымъ дѣломъ: одно не исключало другого. Да и самая привязанность эта была какая-то странная, непонятная. Какъ могъ онъ, любя дѣвочку, оставлять ее совершенно одну. Однако, не смотря на то, что я склоненъ былъ видѣть въ немъ все дурное, я ни на минуту не усумнился въ его глубокой привязанности къ дѣвочкѣ: такъ ласково онъ обращался съ ней, такъ нѣжно, любовно звучалъ его голосъ, когда онъ произносилъ ея имя.
