Габриэль Витткоп - Белые раджи
По единодушному утверждению всех альманахов, в тропиках кожа бледнеет, и если ваш ребенок не напоминает по цвету ростбиф, ему грозит истощение. Поэтому, как только детям исполнялось шесть, их отправляли в британские интернаты, где занятия спортом укрепляли организм, а порка развивала воображение.
Миссис Брук вечно оттягивала отъезд Джеймса: его отправили в Англию лишь в двенадцать. Родители выбрали для него Нориджскую классическую школу в Бате, где жил друг семьи - мистер Чарльз Киган, ставший наставником ребенка. Разумеется, Джеймс проводил каникулы то в жилище мистера Кигана, трещавшем от игр многочисленного потомства, то в рейгейтском доме в графстве Суррей, где жила мать мистера Томаса Брука. Нориджская классическая школа была не адом и даже не каторгой, а грустным местом с затхлым запахом чернил и влажной шерсти, где зеленые саржевые шторы висели в рамках неоготических окон, чей ровный свет ложился на изрезанные от скуки инициалами парты.
Неисправимый лентяй Джеймс не уделял ни малейшего внимания тому, что оставляло его равнодушным. Поэтому, интересуясь лишь литературой и искусством, он за всю жизнь так и не научился считать. Что же касается истории, когда-нибудь он сам станет вершить ее ходом. Приятнее всего были воскресные часы, когда мальчики катались на лодке по Уэнсаму и делились секретами под плакучими ивами. В четырнадцать лет, по возвращении с каникул, Джеймс узнал, что его соученик Джордж Вестерн неожиданно поступил во флот и больше не вернется в колледж. Джеймс Брук не представлял себе Нориджскую классическую школу без Джорджа Вестерна и решил сбежать. К Джорджу? Во всяком случае, он жил у своей бабушки в Рейгейте вплоть до приезда мистера Кигана, который поспешно отвез беглеца обратно. Но было уже слишком поздно: возмущенный директор успел вычеркнуть имя будущего раджи из списков.
Если человек не хочет ходить в школу, значит, он в ней не нуждается. И подобно тому, как мистер Томас Брук покинул Индию и уединился в Бате, дабы посвятить последние годы чтению, которое уже принесло ему немало пользы, Джеймс, вместо того чтобы томиться в классе, решил воспользоваться плотно заставленными стеллажами и приобрести обширные познания, попутно наслаждаясь чтением. Основные черты его личности к тому времени сформировались. Он излучал особое очарование, которое, вкупе с обаятельной импульсивной искренностью, сламывало любое сопротивление. Джеймс был к тому же рыцарственен - его «перепахал» Вальтер Скотт.
Компания непрестанно затягивала ремни, и Джеймс Брук, естественно, пошел служить в находившиеся у нее на содержании войска. Так, в шестнадцать лет он поступил в 6-й Туземный пехотный полк Бенгальской армии, два года спустя был произведен в лейтенанты, отправлен в Каунпур и назначен младшим интендантом - исключительно нелепая должность, учитывая отношение Джеймса к хозяйству. Коротая время между реестрами в молескиновых переплетах и варварской охотой на ланей, молодой человек отчаянно скучал. В марте 1824 года Компания оказалась в начале первого бирманского конфликта. Затем - рангпурская стычка, бирманская пуля и длительное увольнение.
Четыре года были посвящены загородным прогулкам, светским развлечениям, - тогда как раз сложился тип «денди», - играм, но, главным образом, чтению. Джеймс обзавелся солидными историческими и географическими познаниями. Он готовился вернуться в Индию и рассчитывал, что путешествие займет не больше пяти последних месяцев увольнения.
Джеймс проснулся от внезапного удара: встряска, затем долгий скрежет и странный сбой в ритмичном покачивании «Карн Брей». В дверь его каюты уже молотили чьи-то кулаки:
— Мистер Брук! Мистер Брук! Быстрее вставайте!
В конце коридора хриплый голос матроса:
— Мы идем ко дну, братцы!
Древний и с трудом обновленный фрегат «Карн Брей», шедший из Англии в Индию, в мертвый штиль налетел на риф вблизи острова Уайт. По пути из Саутгемптона в Мадрас он улегся набок, точно умирающий зверь: судно накренилось на правый борт, а паруса вялыми лохмотьями повисли на мачтах. Все фонари погасли, и в неверном свете зари согбенные люди бегали по палубе, спотыкаясь о такелаж и запутываясь в порванных линях. Нужно было вытаскивать шлюпки или переносить их, точно гробы. Гул голосов перекрывали шум деятельной возни и клокотание прорывавшейся в трюм и вытекавшей через шпигаты воды. Следуя за кораблем, прямо над головами кружили и безумно пищали в ожидании поживы прилетевшие с острова чайки. Внезапно «Карн Брей» скрипнул, затрещал, вздрогнул и, развернувшись на месте, начал медленно тонуть. Джеймс помогал спускать на воду шлюпки, но ему не хватало сноровки, волосы падали на глаза, а носом шла кровь, которая душила его, заливая пурпуром прилипшую к телу рубашку. Он яростно сражался с водой и древесиной и нырнул в воду одним из последних. Кто-то крепко схватил его за руки и втащил в лодку. Все были спасены, но имущество ушло на дно, включая сундуки, несессеры и чемоданы мистера Брука. Июльский день обещал быть прохладным: полил мерзкий дождик. Люди крепко налегали на весла, однако до берега добрались лишь к обеду. Когда пристали к острову Святой Екатерины, Джеймс весь посинел от холода и продрог до мозга костей, а его разбавленная водой кровь обагрила розоватыми потеками одежду. Одолжив брюки из грубой шерсти, кургузую куртку и большие сапоги солевара, он отправился обратно в Бат. По мнению и батских врачей, его здоровье было настолько подорвано кораблекрушением, что Компания должна была предоставить ему шестимесячную отсрочку. Однако, согласно парламентскому декрету, максимальным сроком отлучки любого чиновника считались пять лет, если он не желал, чтобы его должность была автоматически аннулирована. Таким образом, окончательное возвращение Джеймса откладывалось до 30 июля 1830 года. Батский дом вновь заключил его в свои родительские объятья.
В большом жилище время текло медленно, и там стало еще просторнее, когда Эмма уехала с мужем - преподобным Фрэнсисом Чарльзом Джонсоном - в Сомерсет. Природа наделила этого человека обликом аристократического барашка, а случай - значительным состоянием. Маргарет тоже должна была выйти за пастора, и даже упоминалось имя преподобного Энтони Сэвиджа, но она отнюдь не спешила.
«...Хотя домик священника находился в получасе ходьбы и его не было видно из поместья, не успела Фанни пройти и пятидесяти шагов, как он открылся ее взору в конце широкой аллеи - на пологой возвышенности за деревенской улицей...»
— Амандав! - крикнул, отряхнувшись на своем насесте, амандав.
— Заткнись, - спокойно ответил острохвостый аратинга[8], некогда принадлежавший французскому матросу.
Маргарет закрыла книгу. В своем романе Джейн Остин описывала целый мир - их собственный мир; Маргарет одолжила книгу у Берил Йетс. История с помолвкой никак не сказалась на дружбе двух девушек. Они часто встречались и никогда не вспоминали о Джеймсе, но он присутствовал всюду, где бы ни появилась мисс Йетс.
Как раз сейчас он уминал длинные стебли белого табака в две глиняные трубки - для себя и для сестры. То был один из их секретов: голубая пелена дыма нередко облегчала их откровенные признания. Сильный ветер гремел стеклами и бешено тряс каминные доски.
— Шторма́ тоже приносят пользу: я рада, что они мешают тебе уехать.
— Пора бы им перестать. Я рассчитывал отплыть еще в январе, а уже почти март... Хотя, чем больше думаю о Компании, тем меньше она мне нравится. Она всегда платила своим слугам неблагодарностью - это хорошо видно на примере последних лет Раффлза[9]... Уехать куда-нибудь далеко, повидать свет, но только не под ее крылом. Быть свободным... Понимаешь?
Она промолчала. Маргарет не понимала его жажды приключений и этого стремления к свободе, которые раскачивали его, словно буря садовые деревья.
— Но чем заниматься? - Неожиданно спросила она.
— Занятий хоть отбавляй. Например, коммерция. С тех пор, как шелк и чай стали перевозить по морю - британским торговым путем, в Юго-Восточной Азии формируются новое равновесие и новая структура. Или политика - она как никогда интересна теперь, накануне избирательной реформы. Я уже вижу себя в Парламенте.
— Чтобы стать купцом или парламентарием, дорогой, тебе понадобится солидный капитал.
Опаловые ленты то сгущались, то рассеивались, порой закрывая лицо Маргарет. Эмма и Джеймс были похожи на отца, а Маргарет унаследовала от матери тонкий профиль, нос с горбинкой и оживленную жестикуляцию, смягченную склонностью к полноте.
— Отец не откажет мне в ссуде. А если за меня вступится мама...
— Ты требуешь, чтобы она забыла о своих чувствах: будь ее воля, она бы никуда тебя не отпустила.
Впрочем, это были только разговоры, а Компания оставалась реальностью. В конце марта Джеймс неохотно сел на «Замок Хантли» - парусное судно Ост-Индской компании; тогда еще ничто не предвещало огромного опоздания, вызванного быстрой сменой шквала и мертвого штиля. Кроме того, корабль должен был доставить послание, в котором Совет директоров Компании напоминал правительству Бенгалии о парламентском указе и о возможных его последствиях для мистера Джеймса Брука.
